Я еда, а он не может меня достать.

Он трясет прутья клетки и воет.

Вырастает до трех метров.

Вот чей рев я слышала под гаражом. Вот кто выл, когда я смотрела на Бэрронса поверх крыши автомобиля.

Это выл мальчик, запертый здесь навсегда.

Теперь, когда с кровью из меня вытекала жизнь, я поняла, почему Бэрронс вынес тогда из Зеркала труп женщины.

Ребенка нужно было кормить.

Он держал мальчика на руках и видел, как тот умирает. Я попыталась обдумать это, понять. Ребенок, наверное, его сын. Если Бэрронс его не кормил, мальчик страдал. Если кормил, то должен был видеть монстра. Как долго? Как долго он опекал этого ребенка? Тысячу лет? Десять тысяч? Больше?

Я пытаюсь коснуться шеи, определить размер раны, но не могу поднять руку. Я слаба, мысли путаются, и мне все равно. Хочется просто закрыть глаза и заснуть на пару минут. Только немного подремать, чтобы проснуться и выудить из озера то, что поможет мне выжить. Я думаю о том, есть ли руны, способные залечить вырванное горло. А может, поблизости окажется Невидимый.

Я гадаю, не пробил ли мальчик яремную вену. Если да, то для меня все кончено.

Я не могу поверить, что умру вот так.

Бэрронс придет и найдет меня здесь.

Истекшую кровью в его пещере Бэтмена.

Я пытаюсь собрать волю в кулак и потянуться к своему озеру, но, видимо, я слишком быстро истекаю кровью. Мне уже все равно. Озеро молчит. Словно наблюдает за мной и хочет узнать, чем это кончится.

Рев из клетки был таким громким, что я не услышала шагов Бэрронса, пока он не подхватил меня на руки и не вынес из пещеры, захлопнув за собой дверь.

— Какого хрена, Мак? Какого хрена? — повторял он снова и снова. Глаза у него были дикими, лицо побледнело, губы сжались в тонкую линию. — О чем ты думала, когда поперлась сюда в одиночку? Я бы сам привел тебя в эту пещеру, если бы знал, что ты способна на такую глупость. Не смей умирать! Даже не думай так со мной поступить!

Я смотрела на него. Синяя Борода, подумалось мне в полусне. Я открыла дверь в комнату с трупами его жен. Слова не выговаривались. Я хотела знать, почему ребенок еще жив. Я онемела. «Он твой сын, да?»

Бэрронс не ответил. Он смотрел на меня так, словно пытался запомнить все черточки моего лица. И в глубине его глаз что-то шевелилось.

Зря я не согласилась заняться с ним любовью. Зря боялась проявить нежность. Теперь меня злил собственный идиотизм.

Бэрронс моргнул.

— Даже не думай, что можешь сказать это, а потом умереть. Что за дурь! Я не собираюсь пережить это снова.

«У тебя есть мясо Невидимых?» Я ожидала, что он поднимется наверх, чтобы поймать кого-то и принести сюда. Но я знала, что не дождусь его.

— Я не хороший, Мак. И никогда им не был.

«Что... пришло время признаний?» — поддразнили его мои глаза. — Мне это не нужно».

— Я всегда получаю то, что хочу.

Он меня предупреждает? Чем он может мне сейчас угрожать?

— Нет ничего, что я не смог бы пережить. Есть только то, без чего я не могу жить.

Бэрронс смотрел на мою шею, и по выражению его лица я поняла, что все плохо. Растерзано и разорвано. Я не знала, почему еще дышу, почему не умерла. Но говорить я не могла потому, что голосовых связок у меня не осталось.

Он коснулся моей шеи. То есть я так подумала. Я видела его руку под моим подбородком. Но ничего не чувствовала. Он пытается сложить обратно мои внутренности, как когда-то под утренним солнцем на краю обрыва пыталась сложить его я, словно могла срастить рану силой своей воли?

Бэрронс прищурился и сдвинул брови. Закрыл глаза, снова открыл, нахмурился. Повернул меня, чтобы осмотреть шею под другим углом. И, видимо, что-то понял, поскольку перестал хмуриться, и на его губах появился призрак улыбки, такой, какая бывает у людей, сообщающих, что у них есть для вас две новости. Хорошая и плохая. Очень плохая.

— Мак, когда ты была в Фейри, ты что-нибудь пила или ела?

«В'лейн, — беззвучно ответила я. — Напитки на пляже».

— Тебе было от них плохо?

«Нет».

— Ты хоть раз пила что-нибудь, от чего твои внутренности словно разрывались? От чего тебе хотелось умереть? Насколько я знаю, такое состояние должно было длиться около суток.

Я задумалась на секунду.

«Изнасилование. Он что-то дал мне. Тот, кого я не видела. Я долго испытывала боль. Я думала, что это из-за Принцев».

Ноздри Бэрронса раздувались. Он попытался заговорить, но из его горла донесся лишь гортанный треск. Он повторил попытку дважды и наконец произнес:

— Они оставили бы тебя такой навечно. Я разрежу их на кусочки и заставлю пожирать друг друга. Столетиями. — Его голос был спокоен, как у социопата.

«Что ты хочешь сказать?»

— Я думал об этом. После того случая ты стала пахнуть иначе. Я знал, что они что-то сделали. Но ты пахла не так, как Рифмач. Похоже, но иначе. Мне пришлось ждать и смотреть.

Глядя на Бэрронса, я быстро оценила свое состояние. Я снова" начала чувствовать шею. Рану жгло просто адски. Но мне удалось сглотнуть.

«Я не умираю?»

— Они, наверное, боялись убить тебя своей... — Бэрронс отвернулся, стиснув зубы. — Это был бы вечный ад. Ты осталась бы при-йа навсегда.

« Что они со мной сделали?»

Он снова зашагал, пронося меня из комнаты в комнату, пока мы не очутились в точной копии уютного уголка в задней части магазина: ковры, лампы, диван, пушистые покрывала. Вот только камин был другим, в каменной нише вполне мог бы поместиться взрослый человек. Камин был газовым, чтобы дым от сгорающего дерева не выдал этого места.

Бэрронс сбросил локтем подушки и осторожно уложил меня на диван. А сам отошел, чтобы включить камин.

— У Фейри есть эликсир, продлевающий жизнь.

«Они дали его мне».

Он кивнул.

«С тобой произошло то же самое?»

— Я сказал «продлевающий». А не превращающий в трехметрового рогатого безумного монстра. — Бэрронс осмотрел мою шею. — Ты исцеляешься. Раны затягиваются. Четыре тысячи лет назад я знал человека, которому дали такой эликсир. У него тоже изменился запах. И Рифмач смог жить, не старея, до тех пор пока не получит удар копьем или мечом. Его можно прикончить только способом, убивающим Фейри.

Я смотрела на Бэрронса снизу вверх. Я бессмертна? Я снова могла шевелить руками. Коснулась шеи. И нащупала рубцы там, где кожа уже срослась. Это было похоже на действие мяса Невидимых. Рана затягивалась прямо под моими пальцами. Я чувствовала, как отрастают заново мои органы.

— Считайте, что просто получили повышенную прочность и долгую жизнь.

Четыре тысячи лет жизни? Я беспомощно взглянула на Бэрронса. Я не хотела жить четыре тысячи лет. Я подумала об искалеченных Невидимых, которые остались за магазином. Бессмертие пугало меня. Я просто хотела прожить отпущенный мне век. Я не могла даже представить себе, что такое четыре тысячи лет. У меня не было желания жить вечно. Жизнь тяжела. Восьмидесяти или ста лет мне хватит с избытком. О большем я не мечтала.

— Ты можешь передумать по поводу копья. Я вполне могу его уничтожить. Как и меч. — Бэрронс расстегнул ножны и швырнул копье к камину.

А я с облегчением наблюдала за тем, как оно ударяется об экран и падает. Я могу умереть. Не то чтобы мне хотелось этого прямо сейчас. Но мне нравилась свобода выбора. Пока у меня есть копье, я могу выбирать. Я никогда от него не избавлюсь. Оно будет моей датой на могильном камне, а я человек, я хочу однажды умереть.

— А он не может. — Это была моя первая фраза после нападения. — Твой сын не может умереть, да? Несмотря ни на что. Никогда.

Если бы я никогда не ела мяса Невидимых, чудесное исцеление сказалось бы на моей психике.

А так я просто притворилась, что съела их мясо. Я пока не могла размышлять об эликсире и о его последствиях. От этих мыслей мне хотелось снова убить Дэррока. Жестоко. С множеством пыток.