В деле не было для меня ничего нового, все это я уже знала от отца. Меня заинтересовали только фотографии потерпевших. С одной на меня серьезно, без тени улыбки смотрел мальчик пяти лет, темноволосый, сероглазый, одетый в парадный костюмчик. Мальчишке было явно неудобно в этом одеянии, но он стоически терпел неудобства. Я погладила пальцем фотографию. Привет, Владушка. На следующей, молодая симпатичная женщина, светловолосая, кареглазая, с чуть вздернутым носиком и пухленькими губками, ага, а это, значит, наша мама. А вот от третьей прошибло электрическим разрядом. Влад! Именно тот, каким я узнала его, отмыв и откормив грязное пугало. Я несколько секунд разглядывала фотографию, пока до меня дошло, что это не Влад, а его отец. У Влада никогда не было строго черного делового костюма, да и носить он их не умеет, ему что попроще - джинсы и свитер. А этот, с фотографии, будто сжился с костюмом и чувствовал себя в нем очень комфортно. И прическа. У моего Влада никогда не было волос до плеч.

Я резко встала, сгребла материалы в ящик стола и отправилась мыться перед операцией.

Мельком глянув на циферблат настенных часов, висящих напротив операционной, я почти побежала в свой кабинет. Без десяти два. Успею. Сунув папку с копией дела и тесты под мышку, на несколько секунд замерла у зеркала. Поправила волосы и осталась собой довольной. Картинка, а не девочка - глазки горят, сложная операция прошла отменно, на щеках легкий румянец, нос, правда немного подкачал, но ничего, терпимо. Я одернула просторную форменную рубашку с глубоким треугольным вырезом и поспешила навстречу со своим призраком.

Остановившись у стойки дежурного, осведомилась, где д"Санси. Молоденький, незнакомый дежурный с подозрением оглядел мою хирургическую форму без опознавательных знаков, но с Эжем, все-таки связался.

Эжен выглядел хмурым, уставшим и недовольным. Не выбритая щетина придавала его физиономии разбойничий вид. Туго парню приходится. Увидав меня, его лицо скривилось, как от зубной боли.

- Только тебя мне здесь не хватает! - взвыл он, закатывая глаза. - Ну, что ты здесь делаешь, а, Романова?

- Вы эксперта вызывали?

- Да! Да, черт возьми, но я вызывал психиатра, а не хирурга!

- Очень хорошо. Наш эксперт, который обычно работает с вами, не может придти по техническим причинам. Все остальные заняты под завязку, да и не пойдет никто больше в вашу богадельню, осталась только я. Если вы, господин майор, сомневаетесь в моей квалификации, то, милости прошу, заявите об этом моему начальству, пусть назначат мне профессиональную комиссию и...

- Все! Все, Романова, заткнись, Христа ради! - завопил он. - Мало мне мамаши, так тут еще и дочь. За что мне все это? - прохныкал он, обращаясь к потолку. Потолок определенно не знал.

- Эж, хорош комедию ломать, - устало попросила я, - у меня еще дел куча, давай побыстрее закончим и разойдемся каждый в свой угол.

- Аня, ни один суд не примет освидетельствование, подписанное тобой, ты это понимаешь?

- А освидетельствование и не будет подписано мной, - так же как он закатив глаза, сообщила я, - оно будет подписано Ликой, так что ни один суд не подкопается. И на суд, кстати, будет Лика ездить, а уж никак не я! А если эта гусыня, моя мамаша, на суде закатит истерику по этому поводу, ей никто не поверит. Солгав раз, вполне можно солгать еще бесчисленное количество, а она лгала по поводу своего душевного здоровья, иначе, зачем было бы вызывать эксперта.

- Анька, ты же потом жалеть будешь, - тихо проговорил он.

- Ты по поводу моей совести печешься, что ли? - недоверчиво переспросила я. - Что я свою мамашу посадить хочу?

- Что-то вроде того, - нехотя согласился Эж.

- Забудь, - посоветовала я, - со своей совестью я как-нибудь договорюсь. Попозже. К тому же, мамаше раньше надо было думать, лет двадцать назад, так что...

- Черт с тобой, - махнул Эж рукой, - пошли.

Эжен проводил меня в дальнюю комнату для допросов, оборудованную стеклом Гизела, прозрачным с одной стороны, соединяющим эту комнату с другой, маленькой, узкой, напичканной записывающей аппаратурой, специально для желающих наблюдать за допросом и оставаться при этом незамеченным.

Стены основной комнаты обшиты звуконепроницаемым материалом, выкрашенным в "веселенький" серый цвет. Посреди пустого помещения небольшой металлический стол с вмонтированным в него микрофоном, соединенным с записывающим устройством. Возле стола два неудобных стула. Яркая лампа под потолком заливала помещение пронзительным бестеневым светом. Обстановка подавляющая и не располагает к долгому гостеванию. Единственное, чего хотелось неподготовленному человеку, попав в подобную комнату, покинуть ее, как можно скорее.

Примерно в такой же комнате я рисовала лошадок, а потом делала уроки, поминутно дергая следователей и экспертов, когда ни черта не понимала математику, а после писала свою первую курсовую. В такой же комнате со мной доверительно разговаривал один из папиных напарников. Суровый хмурый мужик, смущаясь и забавно краснея, объяснял напуганной первыми женскими неприятностями девочке, что ничего страшного с нею не случилось, а потом приволок едва ли не весь ассортимент гигиенических средств из соседней аптеки. В такой же комнате меня утешала добрая половина участка, когда бросил первый мальчик. Ненормальное детство? Ничуть! По крайней мере, это гораздо лучше чем, если бы мой отец оказался судебным экспертом, или, скажем, патологоанатомом!

Я прочертила пальцем по столу, словив себя на том, что от воспоминаний губы расплываются в глупой улыбке, попыталась придать себе вид серьезной невозмутимости. Не получилось. Я скорчила рожу своему отражению, думая, как будет забавно, стой сейчас кто-нибудь по ту сторону стекла. Но с играми пора заканчивать, надо приниматься за работу.

Договорившись с Эженом, что тот будет отслеживать происходящее из потайной комнаты и вести запись, затеяла перестановку. Предстояло разместить стулья так, чтобы я не загораживала собой обзор ни ему, ни видеокамере и к тому же поставить подозреваемую в как можно более невыгодное положение.

Я подвигала стулья, чуть повернула стол. Уселась на стул, предназначенный для мамаши, и попросила, глядя в стекло:

- Эжен, поверни лампу немного влево, - лампа над головой зашуршала, поворачиваясь. - Еще чуть-чуть. Стоп! Вот так хорошо.

Так было действительно хорошо. Свет лампы теперь отражался в зеркале и раздражающе слепил. То, что надо, если я не желаю, чтоб меня узнали с первых же минут общения. Подозреваемая будет сидеть наискосок ко мне. Ей будет крайне неудобно смотреть на меня, и в глаза будут бить блики, создаваемые игрой света и неровностями стекла за спинкой моего стула. Я же, располагаясь спиной к зеркалу, буду надежно защищена от этого. Жестоко? Такова жизнь. Укрепив стулья в нужном положении при помощи напольных замков, опустилась на свое место полностью довольная собой и собственной жизнью, постаралась выкинуть из головы всяческие мысли. Надо сосредоточиться.

Долго пробыть в одиночестве мне не дали. Вскоре отворилась дверь, тихо щелкнув замком, и в комнату ввели подозреваемую. Я с интересом рассматривала женщину, одетую в темно-синюю тюремную робу. Гордая осанка, колючий взгляд сапфировых глаз, бледное, высокомерное лицо и черные волосы, собранные в пучок даже после нескольких дней ареста не потерявшие своего косметического блеска. Здравствуй, мама!

Я с интересом рассматривала ее, как некое мифическое животное, почти такое же, как единорог. Все о нем слышали, но никто не видел. Она меня не узнала, с некоторой помесью сожаления и злорадства поняла я. А что, вы доктор, собственно, хотели? Дети имеют особенность вырастать, и вы несколько изменились с момента вашей последней встречи. С неприятным чувством я осознала, что внешне она очень похожа на меня, только, естественно, старше, но те же волосы, глаза, брови, ресницы, нос, линия подбородка, фу, какая гадость! Впрочем, удивляться нечему, это же моя биологическая мать. Радует только одно, теперь я примерно знаю, как буду выглядеть, когда мне случится сорок.