Литмир - Электронная Библиотека
A
A

С волнением смотрели мы на Ленинград, который два года находился в тисках вражеской блокады. Всем своим видом город-фронт как бы показывал непоколебимую решимость выстоять под натиском немецко-фашистских полчищ. Со стен домов, исклеванных осколками бомб и снарядов, бросились в глаза надписи: "Граждане! При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна!" Витрины магазинов, когда-то сверкавшие праздничным убранством, были заколочены досками, Медный всадник заботливо обложен мешками с песком.

Вдоль тротуаров тянулись аккуратные грядки. Земля, свободная от камня и асфальта, не пустовала. Острая нехватка продовольствия вынуждала ленинградцев вскапывать под огороды не только пустыри, но и скверы, парки, палисадники.

Изменился и облик людей. Усталые и исхудавшие, они в то же время стали еще более гордыми и непокорными.

Вот и Выборгский Дом культуры. Зал до отказа заполнен зрителями. В тот вечер шел спектакль, поставленный по роману А. И. Гончарова "Обрыв". Занавес поднялся, и представление началось. Мы смотрели на сцену затаив дыхание. На какое-то время забылись даже суровые фронтовые будни. На душе стало по-праздничному светло.

Но радость длилась недолго. На улице, где-то поблизости, раздался взрыв. За ним последовали второй, третий. На сцену вышел администратор и объявил, что представление прерывается, начался обстрел города, снаряды рвутся в районе Дома культуры, необходимо всем немедленно освободить зрительный зал и укрыться в бомбоубежищах.

Мы выбежали на улицу. Выли сирены, динамики разносили громкий голос диктора, настойчиво предлагавшего гражданам спуститься в укрытия. Мы сели в автобус и, не дожидаясь конца обстрела, помчались на аэродром. На улицах под градом осколков падали люди, сновали санитары с носилками, подбирая раненых.

На Лесном проспекте я увидел из окна автобуса упавшую маленькую девочку. Она не успела перебежать на безопасную сторону улицы. На асфальте, около ее маленькой головки, темнело пятно крови.

Наконец мы выскочили на окраину города. Взрывов снарядов не стало слышно, автобус сбавил ход, а через несколько минут остановился у общежития.

В ту ночь я долго не мог уснуть. Мучили видения. Перед глазами вставали то актеры, игравшие на сцене, то люди, замертво падавшие на городских улицах, то окровавленный труп девочки. Только под утро удалось забыться и немного поспать.

Коротки летние ночи, особенно фронтовые. Только сомкнул глаза, как надо уже вставать. На войне дорога каждая минута.

Осажденный Ленинград вел контрбатарейную борьбу с врагом. Кроме береговой и корабельной артиллерии большой мощности использовалась и бомбардировочная авиация. Для нас был выделен юго-западный сектор обороны, в котором противник сосредоточил наибольшее количество огневых средств.

Фашисты действовали очень коварно. Наиболее интенсивный обстрел города они вели обычно в утренние и вечерние часы, когда происходила смена рабочих на фабриках и заводах, а на улицах оживлялось движение. В связи с этим мы получили задание наносить упреждающие удары по артбатареям.

На рассвете в воздух поднялись две эскадрильи. Одну из них повел майор В. И. Раков, другую — капитан А. Ф. Метелкин. Пикировщиков прикрывали "яки" 21-го истребительного полка.

Чтобы бомбить батареи врага, расположенные в пригородных лесах, приходилось набирать высоту над своей территорией — кружась над пятачком осажденного города. Но как только наши самолеты начинали взлетать, наблюдательные посты противника засекали их, и его артиллерия открывала огонь по аэродрому.

В таких условиях действовать можно было только небольшими группами. Вот мы и летали в основном звеньями и эскадрильями.

При подходе к заданному району группа Метелкина, как и намечалось заранее, отвернула вправо, чтобы атаковать цель с другого направления. Делалось это для того, чтобы распылить внимание вражеских зенитчиков и тем самым снизить эффективность их огня. Такой маневр позволял нам также увеличить силу бомбовых ударов. Каждый экипаж должен был сделать по два захода.

Раков подал команду перестроиться. Звено Пасынкова разделилось на пары и увеличило дистанцию. Я перешел в правый пеленг Юрия Косенко.

Позади появились первые шапки разрывов снарядов. Мы сделали змейку, пытаясь сбить с прицелов вражеских зенитчиков.

— Боевой курс! — слышу голос своего штурмана. Веду машину строго по прямой: у Виноградова самый ответственный момент — прицеливание.

— Пошел! — командует он.

Я перевел машину в пике и сбросил две бомбы. С другого направления к цели приближалась группа капитана Метелкина. Пока она бомбила, мы успели набрать высоту для второго захода и снова легли на боевой курс.

Зенитный огонь усилился. Снаряды рвались и справа, и слева, и под самолетом. Мозг сверлила навязчивая мысль — потянуть штурвал на себя и уйти вверх от разрывов. Нет, я не сделал этого! От воздушной волны разорвавшегося внизу снаряда самолет резко вздрогнул. На пол кабины посыпались стекла приборной доски, в одном из моторов началась тряска. Казалось безумием продолжать полет — идти навстречу гибели. Во рту пересохло. Нужен только один рывок штурвала — и я уйду от зенитного огня, от смерти. Но мои глаза видели не только шапки разрывов за бортом самолета. Они видели и ту маленькую девочку, что лежала посреди Лесного, — хрупкую, в светлом ситцевом платьице, с разбитой головой и черным пятном крови вокруг... Я сильнее сжал штурвал. Доворот влево. За ведущим.

— Толя, где цель? — крикнул я штурману. — Цель давай, штурман!

В кабине пахло дымом. Глаза заливал соленый пот. Машину трясло от близких разрывов...

— Идем правильно, на батарею, — ответил штурман. Он выждал, когда цель пришла в перекрестье прицела, и скомандовал:

— Пошел!

Самолет с ревом мчался к земле. В нужный момент я нажал на кнопку, и на землю полетела новая порция смертоносного груза. Потом резко вывел машину из пикирования.

Стрельба зениток наконец прекратилась. Эскадрилья была в сборе. Казалось, опасность миновала. Но тут появились немецкие истребители. Этого_еще не хватало!

Четыре "фокке-вульфа" с ходу напали на звено Пасынкова. Одна пара зашла в хвост самолету Сохиева, другая — Журина, чтобы отколоть их от группы. Наши летчики по-прежнему уверенно держались в строю, а штурманы открыли пулеметный огонь. Одного "фоккера" им удалось сбить. Вскоре последовала новая атака немецких истребителей. Но подоспевшие "яки" не подпустили их к "Петляковым".

Обе эскадрильи вернулись с задания без потерь. Однако четыре наши машины получили серьезные повреждения. Пострадал и мой самолет: осколками зенитного снаряда был погнут воздушный винт и пробита носовая часть фюзеляжа.

— Опять вам придется не спать, — с грустью сказал я механику.

— Не беда, товарищ командир, после войны отоспимся, — с улыбкой отозвался он. И уже серьезно добавил: — К утру машина будет готова.

Экипажи собирались возле эскадрильской землянки. Возбужденные и веселые, летчики и штурманы делились впечатлениями о полете.

— Крепко всыпали фашистам! — восторженно говорил Губанов. — С первого же захода накрыли батарею.

Его, как штурмана, больше всего волновало — поражена ли цель.

— А я как глянул назад: в хвосте два "фоккера", — рассказывал Шуянов своему летчику. — Стреляю по ним — не сворачивают... Ну, думаю, хана. Хорошо, что Миша Губанов помог огоньком. Один фашист вспыхнул и пошел вниз, другой отвалил в сторону.

— Ведь ты, Харитоша, чуть на тот свет не угодил, — сказал Пасынков Сохиеву, угощая его папиросой. — И как ты только дотянул до аэродрома!

— Я пытался к тебе прижаться. А твой самолет как тряхнет, как бросит в сторону! Взглянул вперед — весь строй ходуном ходит, — горячо заговорил Сохиев.

— А как же ты думал? — перебил его Пасынков. — Это тебе, брат, не на полигоне. Молодцы наши истребители — вовремя "фоккеров" отогнали.

4
{"b":"187345","o":1}