И вдруг ровный гул двигателей прервался. Короткие хлопки... перебои в работе правого мотора, машину потянуло вправо. Высота сто метров, но и она уменьшалась. С земли огонь по самолету усилился. Что делать? Быстро задвигал сектором газа, открыл топливный кран кольцевания, но мотор только фыркал, а не тянул. Самолет с креном шел на одном моторе.

— Скорее разворачивайся к своим! — крикнул Виноградов.

Осторожно положил самолет в левый вираж. Штурман тем временем вел огонь из своего пулемета. Вдруг мотор резко увеличил обороты. Самолет заскользил и пошел в набор высоты. Я прислушался — оба двигателя работали нормально. Что же было с правым мотором? Видимо, в бензопровод попало немного воды.

— Где Аносов? — спросил я штурмана.

— Не вижу, — осмотревшись, ответил Виноградов. Стрельба зениток прекратилась. Мы были над своей территорией.

— Четырнадцатый, где находишься? — запросил я Аносова.

Ответа не было. Я стал в круг и несколько раз повторил запрос.

— "Бирюза", "Бирюза", четырнадцатый ушел в сторону после штурмовки и потерялся из виду, я — "Акула", прием, — услышал я ответ ведущего истребителей прикрытия.

— Толя, давай курс на аэродром, идем домой, — обратился я к штурману.

Летели молча. Черные тучи свисали чуть ли не до самой земли. Временами мы попадали в снегопад. Тогда я переводил самолет почти на бреющий.

Под Кронштадтом тоже валил густой снег, но отсюда я мог найти свой аэродром, как говорится, с закрытыми глазами. "Яки" еще плотнее прижались ко мне с двух сторон, образуя тупой клин. Таким строем мы прошли над аэродромом. Быстро темнело. Со старта одна за другой взлетали зеленые ракеты, показывая нам направление захода. Это было весьма кстати. Снижаясь, я не видел ни посадочных знаков, ни полосы, только ракеты. Но все обошлось благополучно. "Спасибо за помощь", — подумал я о тех, кто пускал ракеты, когда самолет коснулся земли. Следом за мной сели истребители.

"Что я доложу командиру об Аносове? Потерял такого летчика, близкого друга. И даже не видел, как это произошло. Пропал без вести..." — думал я, вылезая из кабины.

— Товарищ командир, какие замечания по работе матчасти? — осведомился механик самолета старший сержант В. С. Золотов.

— Замечаний нет, — хмуро ответил я.

Тут же стоял техник звена В. М. Покровский. Он, видно, понял мою тревогу. Пока я отстегивал лямки парашюта, техник-лейтенант обошел вокруг самолета. Не обнаружив пробоин, он приблизился ко мне и с улыбкой сказал:

— Аносов сел пять минут тому назад.

— Как сел? — удивился я и быстро зашагал к его самолету.

Значит, он бросил ведущего, нарушил основной закон боя, один ушел домой? Но почему? Неужели... Да нет же. Он воевал азартно и летал смело.

Аносов, подсвечивая механику фонариком, осматривал самолет, подсчитывал пробоины, а штурман делал какие-то записи в бортжурнале.

— Почему один ушел от цели? — строго спросил я его.

— Забарахлил мотор.

— А почему на мой вопрос не ответил?

— Рацию повредило осколком. Пятнадцать пробоин привез.

Аносов рассказал, как в первой штурмовой атаке он напоролся на сноп зенитного огня. Появилась тряска правого мотора, отказало радио. Пришлось отвернуть на свою территорию. Так он потерял меня из виду. Попытки связаться по радио не привели к успеху.

Стало ясно, что Аносов действовал правильно. Другой на его месте поступил бы так же.

Я тронул его за плечо и, улыбаясь, сказал:

— Напугал ты меня, чертяка! А я думал... Ладно, идем доложим командиру о выполнении задания.

Аносов сдвинул чуть набок меховой шлемофон, поправил планшет и зашагал уверенной походкой. Снег скрипел под мохнатыми унтами, хрустели, ломаясь, замерзшие льдинки. Открытое, чуть улыбающееся лицо Аносова выражало удовлетворение счастливым исходом полета.

— Саша, а ты молодец!

У нас не принято хвалить друг друга. Почему-то это считалось сентиментальностью. И он обиженно ответил:

— Ты что?.. Вот еще выдумал!

На КП нас встретил комэск. Приняв доклад, он сказал:

— Хорошо, отдыхайте.

Землянка была полна людей. Сюда забегали и летчики, и техники, чтобы погреться. Те, кому не хватало мест на скамейках, сидели прямо на полу.

— Эх, как хочется на танцы, — размечтался Кабанов. — Представьте, ребята, мраморный зал, паркетный пол, оркестр играет. Кругом веселые девушки в нарядных платьях. Звучит музыка, и я вальсирую с одной. — Он по-дирижерски взмахнул руками.

— Не до танцев сейчас. В баньке бы помыться, — отозвался техник Покровский. — Я вот уже вторую неделю молюскину не снимаю.

— Скоро, скоро, ребята! Вот отгоним фрица подальше от Ленинграда, тогда и в бане помоемся, и на танцы сходим, — рассуждал Косенко.

А на фронте все сильнее разгорались бои за изгнание немецких оккупантов из пределов Ленинградской области. К началу февраля была полностью освобождена Октябрьская железная дорога, связывающая Ленинград с Москвой. Наши войска подошли к реке Нарва, Чудскому озеру, городу Луга. Погода к этому времени улучшилась, и мы снова начали действовать с пикирования.

Ранним утром 6 февраля 1944 года в воздух поднялись три девятки пикировщиков с истребителями прикрытия. На этот раз наш путь лежал к железнодорожному и шоссейному узлу гитлеровцев, станции Иыхви. Нашу эскадрилью вел гвардии майор В. И. Раков, вторую гвардии капитан А. И. Барский и третью гвардии старший лейтенант Г. В. Пасынков. Девятки следовали к цели самостоятельными маршрутами. Самолеты медленно набирали высоту. В морозном воздухе моторы гудели громче обычного. Снежная гладь замерзшего залива, сверкая в лучах утреннего солнца, слепила глаза. Не мешало бы иметь светозащитные очки, но в те годы их почему-то не носили.

Еще издали я увидел остров Большой Тютерс. Здесь могли появиться "фокке-вульфы". Мы знали, что они базируются на аэродроме Раквере. Но все пока было спокойно. Ведущий развернулся влево и повел группу на юг к береговой черте. Земля была прикрыта легкой дымкой, которая ухудшала видимость ориентиров. Но вражеским зенитчикам наши самолеты, очевидно, были хорошо заметны: они сразу же открыли огонь.

На станции стояло несколько товарных составов, над ними висели аэростаты заграждения. Такое еще не встречалось в нашей практике. Сколько же их? Примерно три десятка. Располагались они в шахматном порядке на высотах от тысячи до двух тысяч метров. Подняв в воздух аэростаты, гитлеровцы, вероятно, были уверены, что ни один наш самолет не появится над этим районом. Но такая защита годилась, может быть, только от штурмовиков. Мы же подошли к станции значительно выше аэростатов.

Безопаснее всего было бы отказаться от пикирования и сбросить бомбы с горизонтального полета. Но такая атака не исключала промахов.

— Маленькие, выйдите парой вперед и уничтожьте верхние аэростаты, скомандовал Раков истребителям прикрытия.

Через минуту впереди под нами появились огромные огненные вспышки. Один за другим взрывались купола аэростатов и падали на землю. Это работали наши истребители. Они расстреляли восемь аэростатов верхнего яруса и предоставили нам свободу действий. Удар с пикирования оказался удачным. Было уничтожено два железнодорожных состава, разрушены пути и станционные постройки.

Не менее успешно действовала группа пикировщиков, ведомая гвардии старшим лейтенантом Г. В. Пасынковым. Обе эскадрильи возвратились домой без потерь. Только в группе гвардии капитана А. II. Барского, наносившей удар по фашистским войскам в районе города Кренгольм, произошел печальный случай. Зенитным снарядом у самолета гвардии лейтенанта Л. Г. Арансона были повреждены правая плоскость и правый мотор. Пикируя в составе звена, летчик не мог удержать самолет, развернулся вправо и столкнулся со своим ведомым гвардии младшим лейтенантом А. А. Аникиным. Обе машины разрушились и упали в районе цели. На аэродром не вернулись экипаж командира звена гвардии лейтенанта Л. Г. Арансона (штурман гвардии младший лейтенант Б. Я. Глибович, воздушный стрелок-радист гвардии сержант А. Т. Первердян) и экипаж гвардии младшего лейтенанта А. А. Аникина (штурман гвардии младший лейтенант А. З. Плужников, воздушный стрелок-радист гвардии сержант В. Я. Вишняков).