— Просто ты с ней говорил как какой-нибудь психолог, — несколько нервно рассмеялась майор и спустя некоторое время добавила. — Так чётко, грамотно, обстоятельно… Как будто мозги промывал.
— Ты действительно считаешь, что я промываю Рей мозги? — слегка прищурился я. Отчего-то очень захотелось вспылить и повысить тон…
— Нет, что ты! Конечно же, нет! — возмутилась Мисато. — Просто… Не люблю я всех этих психологов-психиатров… Очень не люблю.
— А что так? — задал я вполне резонный вопрос, хотя и прекрасно знал ответ.
После того, как Кацураги осталась единственной выжившей из всей экспедиции отца, она два года вообще не разговаривала, так что с психологами-психиатрами должна была наобщаться по самое не балуйся. Вплоть, так сказать, до полного отвращения.
— Ты многого обо мне не знаешь, Синдзи, — искоса посмотрела на меня майор. — Когда-то мне пришлось провести немало времени в… специализированных клиниках.
Если бы я не знал всего, то обязательно бы как-то подколол своего командира, но нет. Над таким шутить нельзя — грех, Мисато ведь до сих не забыла весь пережитый ужас…
— Ты ведь уже знаешь правду о Втором Ударе? — издалека начала Кацураги.
— Да, — кивнул я. — Это было вовсе не падение метеорита, а атака Второго Ангела — Адама.
— Верно. Но ты наверняка не знаешь, что на тот момент в Антарктиде находилась научная экспедиция под руководством моего отца, профессора Такеши Кацураги, — девушка ненадолго замолчала, а затем продолжила. — И я там тоже была — мне тогда было столько же лет, сколько тебе сейчас. Это был первый раз, когда отец взял меня куда-то с собой… Он вообще редко со мной виделся, мама умерла сразу после моего рождения, а всё детство я провела в одном из специализированных интернатов…
— Мисато, — мягко прервал я командира. — Если ты не хочешь об этом говорить, то не надо. Я же вижу, что тебе тяжело… Не нужно, я всё понял…
— Нет, Синдзи, — замотала головой Кацураги. — У нас же не должно быть друг от друга секретов, ведь так? Мы же с тобой друзья… Вот я и хочу, чтобы ты знал всё обо мне— знаю, ты меня поймёшь…
— Если тебе будет легче, то, конечно же, лучше говори.
— Будет, непременно будет, — невесело усмехнулась майор. — Ну, так вот… Именно экспедиция моего отца обнаружила во льдах Антарктиды Адама. Я помню научную станцию на побережье материка, она была очень большая. Там были какие-то бункеры, подземные сооружения, но меня туда никогда не пускали. Не знаю точно, чем они занимались и что исследовали — информация об этом до сих пор засекречена… Помню, отец занимался разработками в области физики, но чем конкретно — мне тогда было не понять… И вот, похоже, в один очень непрекрасный день все эти учёные зашли слишком далеко.
Мисато смотрела прямо перед собой и рассказывала, рассказывала… Постепенно из её голоса уходили боль и напряжённость, оставалось только горечь и усталость.
— Я уже не помню всех подробностей — врачи говорили, что мозг просто отказался запоминать самые страшные вещи. Да и сознание я несколько раз теряла… Помню только сильные взрывы, огонь, бегущих людей и ярко-золотое сияние, разлитое в воздухе… Откуда-то взялась боль во всём теле, кто-то что-то кричал, ругался… Отец с немногими уцелевшими первой атаки попытался на снегоходах прорваться к пирсам, чтобы эвакуироваться на кораблях, но ничего не получилось.
Девушка плотно сжала губы, пытаясь их дрожь.
— На одном из кораблей был экспериментальный образец какой-то спасательной капсулы, очень похожей на контактную… Отец единственный из всех смог до неё добраться, но сам уже был слишком тяжело ранен, а системы жизнеобеспечения капсулы не смогли бы спасти двоих. Он уложил меня в неё, а сам остался там. Помню, как отец наклонился надо мной и что-то прошептал… Проклятье, ну почему же я не помню, что?! А потом… Что было потом я уже не знаю. Последнее, что я запомнила перед тем, как капсула загерметизировалась, это была картина взрывающейся горной гряды, что была недалеко от нашей базы…
Кацураги сунула руку под блузку и вытянула наружу свой чёрный металлический крестик, висящий на тонком кожаном ремешке.
— Это был крестик моего отца, он отдал его мне перед смертью, — показала мне его майор. — Теперь я с ним никогда не расстаюсь — это единственное, что осталось мне на память о нём…
С холодом в груди я слушал её исповедь.
Одно дело думать об окружающем, как о выдуманной реальности, и совсем другое — слушать настоящего живого человека. Это тяжело, очень. И это не выдумка, а самая что ни на есть реальная реальность…
Беззаботная и весёлая Мисато успела испытать и повидать в жизни много такого, от чего даже у самых сильных людей могла бы поехать крыша. Но она смогла преодолеть всё это, не сломавшись и не ожесточившись…
— Позже это назовут Вторым Ударом, когда в прессе все наперебой будут сравнивать случившийся катаклизм с гибелью динозавров — Первым Ударом, — продолжала Кацураги.— Но мы-то не динозавры — мы от таких мелочей не вымираем… Меня подобрал спустя неделю после катаклизма какой-то американский военный корабль, идущий в США. Потом доставили в Штаты, затем переправили в Японию, в специальную клинику — это постарались люди, на которых работал мой отец. Они хотели получить от меня хоть какие-нибудь сведения о случившемся, но тщетно — целых два года я вообще не разговаривала. Сказали — тяжёлая психологическая травма. Вот тогда-то я и наобщалась со всеми эти специалистами по чужой психике, да так, что меня от них до сих пор тошнит…
Блин, да она же мои слова почти точь-в-точь повторила!..
— Хотя, нужно признать, кое в чём они мне тогда всё-таки помогли — без их помощи я бы приходила в себя гораздо дольше, — произнесла Мисато.
— Это всё просто ужасно… — невольно поёжился я.
— Я тебе испугала? — виновато спросила Кацураги. — Извини, просто я не хотела, чтобы между нами были какие-то недомолвки…
Эх, Мисато… Ты действительно честна со мной, а вот я не могу отплатить тебе той же монетой… Мне приходится врать, чтобы помочь вам всем…
— Да ничего, и вовсе я не испугался… Почти. Просто не каждый день такое услышишь…
— Это ты верно заметил, — кивнула майор. — Мне про это вообще-то особо болтать нельзя — тайна очень высокого уровня… Но тебе можно.
— Спасибо за оказанное мне доверие, — очень серьёзно произнёс я.
— Не стоит, Синдзи, не стоит… — грустно заметила девушка. — Во многих знаниях — многие печали, и не более…
Боже, как же ты права, Мисато!..
* * *
Проснулся, заложил руки под голову и уставился в уже ставший таким знакомым потолок в своей комнате. Высвободил руку, кинул взгляд на циферблат часов — 12 июня.
Хм… А ведь…
С днём рождёния тебя, Синдзи! Не каждый день исполняется четырнадцать лет, однако! Ну, заодно и меня тоже — не каждый день встречаешь своё второе четырнадцатилетие. И вдобавок нас обоих с Днём России — для японца, живущего в Японии это просто офигеть, какой важный праздник…
А всё-таки хорошо, что вчерашний день мне был зачитан в счёт официальной службы, а выходной перенесли на сегодня…
С криком «Вставай, проклятьем заклеймённый!..» я вскочил с постели, весело пнул одеяло и зашагал на кухню, фальшиво насвистывая «Интернационал».
Мисато на кухне естественно не оказалось — наверняка ещё дрыхла. Нет, вот почему я спокойно обхожусь семью часами сна и при этом прекрасно высыпаюсь, а ей этого мало? И ведь нельзя сказать, что моя жизнь настолько уж легка…
Зато на кухне вместо хозяйки обнаружился Пен-Пен — второй, точнее, третий обитатель этой квартиры.
— Пен-Пеныч, здорово! — жизнерадостно поприветствовал я пингвина.
— Уарк! — степенно кивнул кацурагинский питомец, неторопливо поглощая свою излюбленную консервированную рыбу из миски.
— Ну что, как спячка? Продвигается?
— Уарк… — неопределённо покачал головой Пен-Пен.
— И то дело, — заявил я, готовя себе утренний кофе.
Умнейшая зверюга этот пингвин, прямо-таки нечеловечески. Определённо что-то намудрили наши конторские с этим подопытным. В душ ходит регулярно, да ещё и с полотенцем через плечо, телевизор смотреть обожает (я выяснял — у него в конуре-холодильнике собственный стоит!!!), а главное — никакого от него шума и беспокойства. Что он есть, что его нет — всё едино, от обычного кота и то хаоса на порядок больше. А сейчас Пен-Пен особенно незаметен — лето приближается, и пингвин постоянно норовит впасть в некое подобие спячки. Вот такой у него занятный биологический сбой возник, после всех измывательств и изъятия из привычной среды обитания…
