Кафе «Лира» У дверей в заведенье народа скопленье, Топтанье и пар. Но народа скопленье не имеет значенья За дверями швейцар. Неприступен и важен стоит он на страже Боевым кораблем. Ничего он не знает и меня пропускает Лишь в погоне за длинным рублем, И в его поведеньи говорит снисхожденье. А я сегодня один — я человек-невидимка, Я сажусь в уголок. И сижу, словно в ложе, и очень похоже, Что сейчас будет третий звонок. И мое отчужденье назовем наблюденье. Вот у стойки ребята их лица помяты, В глазах глубина. Без сомненья ребятки испытали в достатке Веселящее действо вина. И их поведенье назовем опьяненье. Вот за столиком дама — на даме панама, Под ней томный взгляд. Но панама упряма и клюет на панаму Уже двадцать восьмой кандидат, И ее состоянье назовем ожиданье. Вот товарищ с востока он танцует жестоко, Ему пара нужна. Только пары не видно, а танцору обидно, И уводит его старшина. В милицейском движеньи сквозит раздраженье. А я все верю, что где-то Божей искрою света Взовьется костер. Только нет интереса И бездарную пьесу Продолжает тянуть режиссер. Только крашенный свет, Только дым сигарет, У дверей в туалет, Меня нет — я за тысячу лет, Я давно дал обет Никогда не являться В такую ситуацию. Когда ее нет Она любит больных и бездомных собак И не хочет терпеть людей. Ей открыта ночь и не нужен день. Она любит уйти в закат, но всегда на страже рассвет. Отчего же ты сам не свой, когда ее нет. Она бродит по городу вслед за дождем То и дело меняя маршрут. И ее не застать не там и не тут. Она может сказать: «До завтра!» и исчезнуть на несколько лет. Она сама по себе, она не хочет скрывать Даже самых простых вещей. Жаль, что ночь без нее стала ничьей. Жаль, что голос ее растаял, как дым ее сигарет. Когда мне будет 18 Я с детства выбрал верный путь, Решил чем буду заниматься, И все никак я не дождусь, Когда мне стукнет восемнадцать. Тогда приду в военкомат, И доложу при всех как нужно, Что я в душе давно солдат И пусть меня берут на службу. Мне форму новую дадут, Научат бить из автомата, Когда по городу пройду Умрут от зависти ребята. Я так решил давным-давно, И пусть меняет мода моду. И огорчает лишь одно Что мне служить всего два года. Когда мы уйдем
Когда мы уйдем В туманную даль Ты оглянись и улыбнись Брось тоску, забудь про печаль. Печаль отойдет Осенним дождем, Сомнений нет — будет рассвет, Даже в день, когда мы уйдем. Ну и что за беда, Если кто-то уснул, ну и пусть, Ну а нам не до сна, И, как в дальние годы, Далек наш путь. Когда я был большим Когда я был большим — я не боялся машин Мой папа снежный барс, покоритель вершин, И с девяти до пяти я работал героем. Я вылетал из окна, лишь только цель видна, Выпивал по два галлона молодого вина, И учил Брюса Ли кордебалету и хождению строем Я видел цель вдали, имел жену Натали, Ходил на край Земли, и Сальвадор Дали Никогда не торговался, покупая у меня картины. И я летал по ночам, напоминая сыча, Сочинил ча-ча-ча и лечил Ильича От простуды, геморроя и скарлатины. Когда я был большим — я проглотил аршин, Меня смотрел Чумак, но ничего не решил, И я потом сто лет подряд не проходил в ворота. Я изобрел рассвет, придумал группу «Секрет», Нарисовал на стене БГ то, чего нет, С меня писали портрет Архимед и Нина Рота И я ходил под окном очаровательных дам, Со мною жил Моше Даян и Саддам Мы принимали «Агдам» и зимой и летом, Но только как-то раз беседа не задалась, И тогда один другому взял и высадил глаз, Но никогда потом не вспоминал об этом. Когда я был большим — я не курил анаши, Я покупал гашиш в конторе Чана-Кай-Ши И не тужил, и сладко жил, но все-таки помер. Меня несли на руках ну все, кому не лень, И по планете был объявлен нерабочий день, И Владислав Третьяк, в знак печали, сменил свой номер. И каждый колокол в стране потом звонил по мне, Мое имя написали на Великой Стене, Моей жене подарили Магадан и остров Вуду Но с той поры прошло уже две тысячи лет, И я опять пришел на этот белый свет, Но боюсь, что таким большим уже больше не буду. |
