— Правильно! Насчёт проекта скажу: идея смелая, я бы даже сказал, очень смелая. Нравится она мне… Очень нравится… приходите почаще, всё обдумаем, посоветуемся. Пока работайте над автоматическим регулированием подачи горючего… У вас тут есть неточности. А в будущий вторник — жду.

— Спасибо, Пётр Кузьмич!

Споряну свернул чертёж, встал. Слова профессора вызвали в нём такой прилив энергии, что он готов был с утра до вечера сидеть над проектом.

Пётр Кузьмич проводил Споряну до двери. Это было знаком его особого расположения.

Прикрыв за Споряну дверь, профессор не спеша обвёл взглядом висящие на стене портреты великих учёных, как бы выбирая, с кем из них посоветоваться.

Заметив незакрытую дверь балкона, он подошёл к мраморному столику и перевёл зелёный ромбик к черте «выключено». Внутренние рамы с матовыми стёклами медленно выползли из стены и соединились. На мраморном щитке вспыхнул глазок сигнальной лампочки — «закрыто!».

Зазвонил телефон. Профессор поднял трубку.

— Слушаю… А-а-а, дочка. Скоро, скоро, Зинушка! Можно собирать ужин. Да, да, через полчаса буду дома.

Положив трубку, профессор убрал в шкаф книги, проверил, закрыты ли ящики стола. Убедившись, что всё в порядке, он опустился в кресло. После минутного раздумья положил ладони на подлокотники, чтобы подняться, но, услышав знакомый голос в приёмной, снова выжидательно откинулся в кресле.

На пороге в форме полковника авиационной службы стоял начальник института, высокий, широкоплечий, с блестящей выправкой человек. Седеющие виски придавали его округлому румяному лицу тот особенный оттенок, который свойственен моложавым мужчинам в пятидесятилетнем возрасте.

— Вы свободны, Пётр Кузьмич? — спросил он.

— Да, свободен.

— Кажется, вы чем-то озабочены?

Кремлёв посмотрел на полковника хитровато прищуренными глазами, погладил бороду.

— Представляете, Алексей Никитич, самолёт, на котором включён автопилот? Лётчик поставил приборы на заданный курс и раскрыл книгу. Самолёт идёт самостоятельно. Пилот читает роман…

— Вполне представляю, профессор! Ведь автопилоты нам известны давно…

— Не забегайте вперёд… Пилот читает книгу, а самолёт бороздит воздушный океан. Вот он пролетел тысячу километров, пять тысяч, десять, огибает земной шар, а мотор всё гудит и гудит… И всё на одной заправке горючего.

— На одной заправке? Ну, это ещё дело будущего, Пётр Кузьмич.

— Не такого-то уж далёкого, полковник. Вы не встретили в коридоре такого чернявого, очень подвижного юношу?

— Студента Споряну?

— Да-да! Так вот, я только что знакомился с чертежами его дипломного проекта. Заманчивая идея!

Профессор изложил предлагаемый Антоном Споряну проект двухкамерного ракетного двигателя, идею бескарбюраторной подачи горючего, а полковник внимательно слушал, забрасывая профессора вопросами.

— Да, новая и оригинальная идея, — согласился он, выслушав объяснения.

— Прямо скажу, интересная мысль. Этот паренёк подаёт большие надежды и до многого может дойти сам.

— Не прикрепить ли к нему конструктора?

— Нет, пока не нужно ему мешать. Пусть поработает один. Если понадобится помощь, я вам скажу.

Профессор поднялся. Встал и полковник. Взглянул на часы, протянул руку:

— Уже без четверти девять. Опаздываю на бюро горкома.

— А меня дома ждут. Нам, кажется, в одну сторону, — сказал профессор, направляясь к вешалке.

— Пойдёмте. Машина у подъезда: подвезу по пути.

Когда автомобиль остановился у калитки профессорского сада, Пётр Кузьмич погрозил пальцем Прозорову:

— О проекте никому ни слова…

— Ну, что вы, Пётр Кузьмич.

— Да уж я знаю. Дмитрий Дмитриевич подкатит незаметно — расскажете всё, как на исповеди.

— Нет, нет — сами доложите, — донеслось из уходящей машины.

Пётр Кузьмич проводил взглядом машину и скрылся за железной калиткой ограды.

Наступившая осень была для Антона Споряну переломной во многих отношениях. Он очень изменился: повзрослел, стал более усидчивым.

Преподаватели, замечая, как он становится не по годам серьёзным, рассудительным, настойчивым в достижении поставленной цели, считали это результатом личного влияния профессора Кремлёва, шефствующего над студентом. И в этом была доля правды. Всё больше общаясь с профессором, Споряну незаметно для себя стал подражать ему и в манере разговора, и в отношении к труду, и в упорстве исследования. Он стал просиживать ночи над дипломом, думая об одном: «Почему двухтурбинные реактивные самолёты ведут себя в разряженных слоях атмосферы лучше, чем однотурбинные? От чего это зависит — только ли от спаренной мощности и уменьшения веса всей конструкции? Может, оказывают влияние какие-нибудь иные явления, вызываемые столкновением двухструйного потока выходных газов с массой атмосферы?.. Почему всё-таки повышаются скорости? Что придаёт бо́льшую устойчивость самолёту?..»

Но юность брала своё. Занимали не только проблемы проникновения в стратосферу: тянуло туда, где слышался весёлый говор, беззаботный смех. В такие минуты хотелось петь, смеяться или мчаться с кем-нибудь на катере. Этим «кем-нибудь» неизменно была дочь профессора — Зина Кремлёва, самая хорошая, самая близкая девушка на свете.

Однажды Антон Споряну беседовал с профессором Кремлёвым дольше обычного. Пётр Кузьмич особенно тщательно рассматривал чертежи двигателя, бросая краткие реплики:

— Переделали всё заново… Вижу, вижу…

— Почти заново, Пётр Кузьмич.

— М-м, да. Большая работа проделана. Да… Что ж, посмотрим, что к чему.

Пётр Кузьмич взял карандаш, лист бумаги. Набросал схему самолёта. От турбин к хвостовому оперению провёл диагонали и взглянул на Споряну.

— Тут вы, Антон Савельевич, не совсем верно рассчитали. Смотрите: линии рассеивания газов после выхода из сопл пересекаются у основания хвостового оперения. Нужно уменьшить конус выходного отверстия или…

Споряну вопросительно посмотрел на профессора и не совсем уверенно закончил:

— Или изменить угол выхода газов по отношению к фюзеляжу.

— Вот-вот!

Профессор закурил папиросу. Поняв, что беседа окончена, Споряну стал сворачивать чертежи. Пётр Кузьмич прошёлся по кабинету и, вернувшись к столу, спросил дружелюбно:

— Это вас, Антон Савельевич, студенты называют Антиохом Спорянским?

Споряну густо покраснел. Так его когда-то назвала Зиночка Кремлёва, когда он, играя в волейбол с командой университета, виртуозно гасил мячи у самой сетки, подбадривая своих товарищей возгласами «бей их! бей!». С того дня Антон Споряну и Зина Кремлёва долгое время при встречах перебрасывались острыми словечками, как это бывает в студенческой среде, а потом стали относиться друг к другу более благосклонно, всё чаще и чаще встречаться. Однако имя царя Антиоха приклеилось к Антону прочно. Заметив смущение юноши, профессор добродушно улыбнулся.

— Ничего, ничего, молодой человек, в наше время и не то ещё бывало. — И, пожимая на прощанье руку, добавил: — Антиох — это не так уж плохо. У нас в Томске одного студента именитые дворяне презрительно прозвали — «редькой с квасом», «мужицким сынком». Но этот «мужицкий сынок» закончил университет с похвальным листом и стал доцентом того же университета. Теперь он профессор, доктор наук — вот вам и «редька с квасом».

Споряну не знал, что «редька с квасом» — это штрих из биографии самого профессора П. К. Кремлёва.

Выйдя от профессора, Антон долго бродил по улицам, не замечая знакомых, механически перечитывая одни и те же афиши кино и театров. И только встретившись у троллейбусной остановки с Зиной, очнулся.

— Зиночка?.. — робко окликнул он девушку.

— Ты откуда, Антиох, такой взъерошенный?

— От твоего папаши…

— Что, вызывал?

— Нет, я сам ходил советоваться по некоторым вопросам своего проекта. И, как видишь, до сих пор не могу прийти в себя.

— Пробрал?

— Нет…