– А есть выбор?

Выбор есть всегда, но я его уже сделал. Мой выбор – на острие микроскана, вошедшего в зев зрачка. Он – в веренице данных, переползавших с аппарата на экран. Библия цифр, Коран диаграмм, Тора трехмерки. И была твердь склеры, и водянистая влага. И была ясная звезда хрусталика в короне атрофированной цилиарной мышцы. И была планета стекловидного тела, затмившая звездное небо фоточувствительных клеток. Черной дырой зияло на небе сем слепое пятно.

– Ну и что там? – поинтересовался Питер.

Ничего. Точнее, всё и в норме.

– Твои глаза работают. Технически. Глафы теперь тоже. Сигнал идет со стандартной погрешностью.

Вопрос лишь в том, что не так. Я снова открыл историю болезни. Перечитал, хотя помнил каждую фразу. Особенно этот куцый огрызок: «…резкое внешнее прерывание контакта в процессе загрузки, сопряженное с физическим воздействием».

И ссадина на лбу как след того самого воздействия.

– Так что с тобой случилось?

Я был уверен, что вопрос – лишний. Он вступил в когнитивный диссонанс с табличкой на двери и перспективами моего существования в материнском теле «ВинчиКорп».

– Если они вам не сказали, тогда почему я должен?

– Я – врач.

– А я – дизайнер. И что?

Цифры наползали на цифры, их количество росло, но перейти в качество не торопилось. Ответа по-прежнему не было. Я ждал. Сканер работал. Игла раздвинула липидные слои, и веточки рецепторов заколыхались, словно на ветру. Отпочковавшиеся капсулы зонда медленно двинулись по Великому Нейронному пути, расставляя вехи химических меток. А Питер явно раздумывал: стоит ли верить человеку, ковыряющемуся у него в глазу.

– До вас тоже был врач.

Это нормально. Как и то, что в отчете ни слова о результатах предварительного осмотра пациента. «ВиКо» подстраховывается. Только хреновый у них врач, если даже глафы снять не удосужился.

– Он сказал, что я сам виноват. Думал, будто я – псих.

– А ты псих?

– Я не псих. А он не врач. Так, шавка на поводке. Гавкает по команде. Думает по команде. Ты другой. Ты их не любишь.

Надо же, какие мы наблюдательные. Но следующая фраза Питера поставила меня в тупик:

– Я это вижу. Точнее, знаю.

Цифры на экране утверждали, что видеть он вполне мог. Реакция на любые внешние раздражители перечеркивала все эти столбцы и графики. Симуляция, доктор Уоттс?

– И на что это похоже?

– На память.

Я попросил объяснить, но желание разговаривать у Питера пропало. Он снова замкнулся, но на приказы реагировал, хотя и крайне неохотно.

Пришлось искать сведения в другом месте.

Начальником этого сектора службы безопасности «ВинчиКорп» была женщина. Во всяком случае, мне она показалась всё же женщиной, хотя и костюм, и лицо ее были нарочито унисексуальны. Ее выдавал аромат пармских фиалок. И скин рамки на столе, излишне вычурный, на мой вкус.

«Дж. У. Ни».

Сам стол – подкова на трех струнах – занимал половину кабинета. Закрыв глаза, я провел пальцем по поверхности. Пластик? Дерево? Имитация дерева пластиком?

– Вы запрашивали информацию об инциденте с Питером, – сказала Дж. У. Ни.

– Да, – ответил я. – Запрашивал. Только мне не дали.

Я откинулся в кресле и заложил ногу за ногу.

– Информация закрыта.

– Я врач. Или доктор.

– Информация закрыта.

– Вы же сами хотите, чтобы он начал видеть!

– Информация закрыта.

Она повторяла, не меняя ни тона, ни выражения лица, и Джоконда, парившая меж трех струн, мерзко ухмылялась. Выкусил, доктор Уоттс? Неужто и вправду думал, что тебе возьмут и расскажут всё?

– То есть сотрудничать вы не станете? – задал я бессмысленный вопрос.

Дж. У. Ни подвинула черный планшет, уточнив:

– Вынос за пределы кабинета запрещен. Копирование запрещено. Дублирование информации любым иным образом запрещено. Распространение информации запрещено.

– Читать-то хоть можно?

Она не ответила. И не вышла. Она сидела и полировала меня взглядом, пока я листал отчет, такой же кастрированный, как и наш с нею разговор.

Семнадцатого числа нынешнего месяца в пять сорок утра старший дизайнер отдела передовых разработок «Винчи Корпорейшн» совершил взлом и перенаправление потока данных. Был задержан охраной.

Отлично. Крот тихо копошился во вполне уютной норе, а потом взял и навалил кучу в самом её центре.

– Вы не должны предпринимать действий, санкцией на которые не обладаете, – сочла нужным добавить Дж. У. Ни. – В результате взлома была утеряна ценная информация.

Показалось или в этом техногенном, словно тоже обработанном, голосе прозвучали ноты сожаления?

– Необходимо извлечь её копию.

– Буфер его глафов чист.

Я вернул планшет и, не удержавшись, поскреб лаковую поверхность стола. Все-таки пластик: дерево не скрипит.

– Глафы – да. Голова – нет.

Интересно, каким она меня видит?

Доктор Уоттс, не будьте идиотом, на вас напялен ярко-алый скин, чтобы любой охранник мог засечь ваше передвижение. Или вы предпочитаете нечто кислотно-зеленое?

А всё равно, лишь бы не разметка мишени стрелкового симулятора. Но размышлять об этом пришлось уже на обратном пути в лабораторию.

В тот день мы с Питером перешли на «ты».

– Ты веришь своим глазам, док? – спросил он.

– Банальный вопрос приобретает интересный оттенок, если задан дизайнером мнимых изображений офтальмологу.

– А по сути, док?

– По сути я могу назвать тебе сотню механизмов самообмана, позволяющих человеку выжить.

– Одно дело – выживание, другое – существование в режиме мастурбации сенсорной периферии на очередной символ, который представляет из себя дерьмо, помноженное на чью-то патологию.

Глядя на Питера, развалившегося на ложементе субтома, я думал о том, что легче всего обвинить этого человека в безумии. Хотя для вскрытия это не принципиально.

Стены оставались цивильно-белыми, но в потоке данных на экране чувствовался внимательный взгляд службы безопасности. Сам поток дублируют, тут и гадать нечего. А еще что? Наблюдают? Леди Дж. У. Ни мановением руки оживляет тысячу один глаз, некогда встроенный в стены кабинета? И пускает гулять по необъятному столу караваны картинок. Каждое ваше действие, доктор Уоттс, каждое слово заносится в протокол.

– Так что такого в твоей голове?

Я перевел субскан в режим массированной атаки. И мигающая нить лазера заплясала на глазах Питера. Точка-тире-точка-тире.

Примите шифрограмму.

Сигнал летел по проводам, задевая химические метки, и, достигнув пункта назначения, умирал.

Шифровальщик вышел покурить. Извините.

– Ты прав, док. Сто механизмов самообмана. Но человек – тварь изобретательная. Я придумал сто первый способ.

Вот теперь аккуратная круглая мишень точно прикрепилась к моему затылку.

– Всё, Питер. Закрыли тему. Я не желаю…

– Не будь наивным, док. Объем информации, циркулирующей в этой комнате, не имеет значения. Ты заказал себе утилизацию, когда допустил мысль, что с «ВиКо» можно посотрудничать. Надеюсь, у тебя были на это причины.

Агонизирующая «Судико» и робкая надежда, что научную практику моей лаборатории не свернут. Дадут работать с синдромом Китона.

Ложная слепота, оказывается, заразна и проявляется порой весьма избирательно.

– Они не сообщили мне никакой значимой информации. – Сказывалась привычка отбиваться до последнего. – Могли бы предоставить все данные и ускорить работу, но не сделали этого. Значит, я не списан.

– Здесь уже был врач, обладавший всей полнотой информации. Но я по-прежнему слеп, а его больше нет. Ты – всего лишь попытка зайти с другого конца, док.

Хуже всего, что он вытягивал на поверхность мысли, которые ворочались в моем подсознании далеко не первый день. Он знал это. Я знал это.

На снимках коры проступили алые кляксы активности.

– Вчера ты спрашивал, на что это похоже, док. Ни на что. Не с чем сравнить. Просто вспышка. Яркая. И снова слепнешь, и когда свет уходит, ты всё равно остаешься слепым. Два состояния крота. И между ними точка, в которой ты что-то видел. Точно знаешь – видел. Но не знаешь что.