— Да.

— Получу я две ваши следующие пьесы?

— Не знаю. Я не хочу вас терзать, но все будет зависеть от Пегги.

— Казалось бы, мяч был послан вам лично…

— И напрасно, — сказал Янк. — Пегги знала, что так оно и будет, и я говорю вам в последний раз, Эллис, все мои дела в руках Пегги.

— Ладно. Сдаюсь. Следующий вопрос. Кто такой Жук Малдауни?

— Понятия не имею, — сказал Янк.

— Да? Этот тип был здесь вчера и позавчера. Называет себя вашим другом. Вчера оттолкнул мою секретаршу и вломился ко мне в кабинет. Меня как раз подстригал парикмахер, а он вломился и потребовал ваш адрес и телефон. Жук Малдауни. Он, кажется, знает…

— Черт возьми! Ну конечно! — сказал Янк. — Он однажды спас мне жизнь. И это было не так уж давно.

— И вы могли забыть человека, который спас вам жизнь?

— Да я не запомнил, как его зовут. Что ему нужно? Мой адрес и телефон? И это все?

— От меня он больше ничего не требовал. А от вас… от вас потребует побольше. Слава Богу, он не мне спас жизнь. Не хотелось бы у такого быть в долгу.

— В какой-то степени вы тоже у него в долгу. Но пусть это вас не беспокоит.

— Шантаж бывает разный, а этот случай, наверно, из самых зловредных. Будь он китайцем, пришлось бы ему взять на себя заботы о вас до конца ваших дней.

— Да, я это слышал. Но он не китаец, и я тоже. Так что его требования я выполню — в разумных пределах.

— В чьих пределах? В его или в ваших? От этого типа не так-то легко отделаться.

— Сколько бы я ему ни дал, это будет в последний раз.

— Мой вам совет, Янк: не давайте денег. Сделайте ему какой-нибудь подарок, только деньгами не давайте.

— Блестящая идея, — сказал Янк. — В счет погашения своего долга я вместо денег преподнесу ему подарок. — Он помолчал. — Вы говорите, шантаж бывает разный. А вас когда-нибудь шантажировали?

— Да, но не так, как это обычно делается. Есть два-три актера, которые шантажируют меня. Они знают, что я их жалею, сочувствую им. И приходят ко мне просить роли, хотя дело вовсе не в ролях. Знают, что никаких ролей я им не дам, даже если они будут играть задаром. Но они приходят и сидят часами там, у секретарши, пока я не скажу, что у меня ничего для них нет, и суну им несколько долларов. Пользуются моей слабостью, кровососы. А еще вот, слыхали? Сейчас в моде одинокие люди. И мы все должны жалеть этих одиноких. От них требуется одно — будь одиноким, а уж мы порыдаем над тобой. Почему они одиноки, как они стали одинокими — это не важно. Некоторые одиноки потому, что никогда не моются и от них воняет. У других дурно пахнет изо рта. Третьи такие сволочи — хуже не бывает. Но раз за ними утвердилась слава людей одиноких, мы все обязаны танцевать вокруг них. Даже если они нас ненавидят. Один сосед по дому называет меня жидовской сволочью, а знаете, что говорит моя жена? Она говорит: «Ему многое можно простить — он такой одинокий!» И этот тип попросил у меня два билета на вашу премьеру, причем бесплатных! Знаете, что я ему сказал? Я сказал: «Если я был жидовской сволочью в октябре, то я и сейчас жидовская сволочь, и катись к такой-то матери». Что еще моя жена на это скажет! Но я позволил себе такое удовольствие.

— Сладость мести, выражаясь оригинально, — сказал Янк.

— Да, не должна бы она услаждать нас, но услаждает. Кого вы ненавидите, Янк?

— Не знаю. А что?

— Я придерживаюсь такой теории относительно вас, что чувство ненависти вам незнакомо. А по другой теории, вы никого не любите, — сказал Эллис.

— Вы о ком-нибудь конкретно?

— Да можно бы и конкретно, — сказал Эллис. — Но необходимости такой нет. Человек спасает вам жизнь, а вы с трудом его вспомнили. В «Алгонкуине» вы видите соблазнительную бабенку, с которой когда-то развлекались, и проходите мимо нее. Не знаю, Янк, не знаю. И Бостон вас никак не расшевелил. Такие рецензии! Чтобы попасть завтра на вашу пьесу, люди платят по сотне долларов. Мэру понадобились два лишних билета. Высшее общество. Киношники. А вы, пожалуй, способны записаться на завтра к зубному врачу.

— Совершенно верно, завтра утром я у зубного врача, — сказал Янк.

— Понимаете, о чем я говорю? Вы, наверно, и пьяным никогда не бываете. Сделайте мне одолжение. Хватите лишнего у меня на приеме. Я хочу посмотреть, как вы веселитесь.

— Очень жаль, Эллис, но у вас на приеме я не буду.

— Не будете? Вам непременно надо быть. Ведь прием в вашу честь и в честь Зены. Все придут. Князь Оболенский. Марлен Дитрих. Мистер и миссис Гилберт Миллер. Цыганка Роз Ли. Все знаменитости. Грегори Пек. Эльза Максуэлл. Берни Барух. Может быть, сам мэр. Я не решаюсь вам сказать, во сколько мне обойдется это сборище. А где вы будете? Приедет Зена, вы же должны ее сопровождать.

— Для меня это просто имена, которые встречаешь в газетах, Эллис.

— Ну так что ж? Эти люди заслужили, чтобы о них писали в газетах.

— Бруно Ричард Гауптман тоже заслужил.

— Кто? Ах, тот, который похитил ребенка Линдберга. Бросьте, Янк. Нельзя так подводить Зену.

— Можно, Эллис, можно.

— Боже мой! Да вы с ней поцапались, что ли? Так ее расстраивать, и когда — накануне премьеры! Ведь для Зены это будет величайшим днем в ее карьере.

— Хоть это нескромно с моей стороны, но я тоже так считаю. И мне бы очень не хотелось портить ей настроение в такой день.

— Слушайте, Янк, она мечтает появиться с вами среди гостей. Я знаю, что говорю, потому что знаю эту дамочку, Янк.

— Какой от меня прок, от костлявого очкарика? Пусть появляется со Скоттом Обри.

— Вы предупредили ее?

— Нет, но я вас предупреждаю.

— Вы мне не ответили, где вы будете.

— Скорее всего у Пегги Макинерни.

— Вы шутите? Это не иначе как шутка.

— Я сам не знаю, где я буду.

— С кем же Зена приедет на мой прием?

— Сама с собой.

— Что-то у вас с ней случилось.

— Не то, что вы думаете, Эллис.

— Опять устраиваете мне пытку? Вам бы только терзать людей. Никого не любите и ненависти ни к кому не чувствуете.

— Я уезжаю, Эллис. Я бы заставил вас дать мне слово, что вы сохраните все втайне, но это, кажется, не потребуется. Завтра вечером, как только пойдет занавес перед третьим актом, я сяду в машину Пегги и уеду и буду ехать до тех пор, пока хватит сил.

— Куда?

— Не куда, а откуда. Отсюда, — сказал Янк.

— Понятно. От всей этой кутерьмы.

— От всей этой кутерьмы, — сказал Янк. — От себя самого не уйдешь, но если удастся вернуться назад, к себе самому, может быть, я начну делать то, что мне хочется делать. То, чего я давно уже не делаю.

— То есть писать, — сказал Эллис.

— Да.

— Ну что ж, удерживать вас от этого было бы с моей стороны неумно, хотя вы мне ничего не обещаете. Но что будет с Зеной? Она бросила Бэрри Пэйна, чтобы прилепиться к вам. А теперь у нее никого не останется.

— Так ли это, Эллис?

— Я не о том, что ей не с кем будет спать. Зена привыкла, чтобы о ней заботились, и речь идет не только о постельных делах. Даже вы заботились о ней, по крайней мере все время были вместе. Знаете, для женщины, в прошлом чуть ли не шлюхи, в ней много от настоящей жены. Она вас никогда не обманывала.

— Кажется, не обманывала. Нет, конечно, не обманывала, — сказал Янк. — Какое-то время я мог бы приносить ей пользу. И привык бы к этому, и увяз бы, и ничего бы не делал из того, что хочется делать. Потом наступит день, когда она перестанет нуждаться во мне, а я пустил по ветру год, два года и уже по привычке откладывал работу в долгий ящик. Вот почему я уезжаю завтра.

— И вам не совестно бросать ее?

— Нет.

— Она ведь была для вас не только постельной принадлежностью, Янк. Я это знаю. Я не раз видел, какими глазами вы смотрите на нее. Так на девок не смотрят. Она дорога вам.

— Да, пожалуй, как никто другой.

— По словам Марка, Марка Дюбойза, у вас врожденное чутье на драматические ситуации. Вот такую ситуацию вы и создадите, когда оставите Зену завтра вечером.