Через небольшой промежуток времени голос из сервера попросил его повернуться к камере, сперва, правым, а потом левым профилем, а еще через миниту сигнал погас, и голос безразлично произнес, - Идентификация завершена. Идентифицируемый в базе Системы отсутсвует.

   Реогр облегченно глубоко выдохнул. Правда, все это он проделал только внутренне. Внешне же на его лице ничего не отобразилось.

   Луби прошел идентификацию столь же быстро и безболезненно.

   Мафус, выпроводив их в зал, задержался еще на некоторое время - видимо, получал интсрукции.

   Почтенный, которого идентифицировать не было нужды, тем не менее, сидя за столом в центре фактории, тоже нервничал отчаянно. Он прекрасно знал, что было с тем, кто вольно ли, не вольно, приводили Черным факторам "хвоста". И это знание его весьма и весьма не радовало, поскольку обещало смерть долгую и мучительную.

   - Все-таки, умница - девка! - С благодарностью подумал о Нике Реогр. - Это надо же было такое придумать; он чуть скосил глаз на свое правое запястье...

   Ведь ни Почтенный, ни Мафус, а теперь и корреспондент Мафуса на другом конце линии связи не знали, что Ника (Айм был у нее на "подхвате"), провозившись с неделю, сделала четыре микрочипа. Эти приборчики могли делать две вещи - перехватывать всю получаемую сервером Системы информацию в момент обмена, и искажать ее. Таким образом, они перехватили пароли и Мафуса и его корреспондента из поселения Дракона, а корреспондент получал их портреты, искаженные ровно настолько, чтобы в базе, в которой Системой фиксировались все поселенцы, их нельзя было найти.

   - Завтра, - Сказал удовлетворенный Мафус, когда все снова очутились за столом с выпивкой и едой, - Завтра утром поедете, как "Пастух"^[48] наш не ездит после своей проверки, чтоб ему тысячу реинкарнаций и одну и ту же жену! Все будет - полный цимес!

* * *

   В этот раз в пентхаузе царил мягкий полумрак, который едва позволял различить четырех человек, сидящих с трех сторон обычного стола. На столе лежал чип и стояли часы. Обычные часы неизвестно какого века со стрелками и маятником. Правда часы эти были вмонтированы в фигуру смерти, а маятником служила ее коса.

   Во главе сидел Дракон. Он, по-прежнему, был похож на Зевса, способного либо испепелить в прах, либо осыпать золотым дождем любого смертного. Но отдельные малозаметные черточки: то ли чуть-чуть более, чем обычно, припухшие веки, то ли прядь его великолепной седой шевелюры, лежащая не совсем там, где ей положено, выдавали, какой ценой ему дались последние события.

   По левую руку его сидел Луби. Он как-то нервно перебирал рукам по столешнице, время от вемени хватал чип, вертел его в пальцах, откидывал, щелкал пальцем по стеклу часов и оглядывал всех присутсвующих в зале.

   На левой торцевой стороне сидела Ника. Только теперь, когда лицо ее было необычно бледно, а в глазах горела стальная неугасимая ярость, было видно, как она похожа на своег отца.

   Когда она впервые по возвращению увидела то, что осталось от ее Айма, она впала в такую истерику, что укрощать ее пришлось трем драконовым лонгганам, вооруженным парализаторами. Она грозилась тут же пристрелить Айма, чтобы он хотя бы реинкарнировал в своем прежнем виде. Она грозилась пристрелить Ставра - тот самым натуральным образом валялся у ее ног и, нечленораздельно мыча, тыкал пальцем в Хуса. Она грозилась пристрелить Хуса, крича, что покажет ему Вечность в полный рост. Она грозилась убить себя, потому что ..., понятно, почему! Наконец, она грозилась убить самого Дракона, если он тут же не разрешить ей сделать все то, о чем она кричала до этого.

   Придя в себя, после действия парализаторов, она перестала выходить из своей комнаты, никого, в том числе и отца к себе не пускала. Дракон очень боялся, что она действительно покончит с собой, поэтому из ее комнаты вынесли все, чем она могла бы причинить себе хоть малейший вред. Тогда она перестала принимать пищу.

   Но однажды к двери подошел Хус. Те, кто наблюдал за ним, ничего необычного не отметили. Он постоял, у двери, пошевелил своей гигантской бородой, и... Ника вышла из комнаты.

   Но теперь это была совсем другая Ника. Смуглая ее кожа побелела настолько, что как-будто светилась в полумраке коридора. Все черты лица заострились, а чуть вздернутая верхняя губка вместо придания пикантности выражению ее лица обнажила звериный оскал. А в глазах плескала та самая стальная ярость.

   Позже Дракон спрашивал у Хуса, как тому удалось вернуть Нику к жизни.

   - Если ты что-то сделаешь с собой, сказал я вашей дочери, то ты лишишь своего возлюбленного чего-то значительно более важного, чем тело. Ты просто убъешь его! Она - у вас девочка умная, она все поняла. - Ответил Хус.

   Он собственнолично восседал за правой торцевой стороной стола. Его борода слегка колыхалась, но в целом он являл собой ощущение полной безмятежности. Нужно сказать, что после обретения им тела, на алом яйце его головы полностью сформировались глаза, нос, рот и все остальное, чему на лице нормального человека быть положено. Вот только цвет остался таким, как будто с него живьем содрали кожу.

   Как всегда его взгляд был обращен внутрь себя.

   Он не помнил, когда превратился в Вечного Хуса, но отчетливо помнил навигатора первого класса^[49] Хоссингера - мужчину в самом расцвете сил и с вполне приличными перспективами.

* * *

   Последних колонистов Космического Ежа в последние часы до объявления его в Белый карантин эвакуировали на гиперсветовике "Линтос". Лихтер ЛЗПЗ-11/Э, которым командовал навигатор Хоссингер, как раз возвращался на Ежа, чтобы забрать последнюю партию колонистов.

   Строго говоря, для экономии эвакуационных мест он же был и единственным членом экипажа. Лихтер штатно прошил атмосферу, как вдруг кто-то из сошедших с ума колонистов - таких к тому времени на Личике Дьявола было предостаточно - активировал зенитно-космическую установку, выпустив по Хоссингеру не менее десятка ракет. Такой массовый залп отчасти и спас лихтер. Ракеты запутались в выборе цели, стали гоняться друг за другом, а разрушения, которые в конечном итоге они причинили лихтеру, были весьма незначительны.

   Однако, после атаки, лихтер уже не столько летел, сколько падал. Дело происходило над океаном, и Хоссингер решил сесть на воду, поближе к берегу. Однако все получилось несколько иначе. В последний момент сработал аварийный двигатель, и лихтер на ускорении вонзился в береговой откос. В результате и образовалась та самая чаша, в которой значительно позже вырос уже известный нам фриз. Сам же лихтер был погребен в породе на приличной глубине.

   Вообще, эти ЛЗПЗ в эвакуационной модификации были не только живучими машинами, но и универсально оснащенными. Так они имели универсальный синтезатор, позволяющий производить воздух, воду и пищевые брикеты из всего, что состояло из молекул. Вплоть до того, что если лихтер зависал в космосе и время ожидания корабля -матки затягивалось, большинство его внутренних переборок и мебели также можно было преобразовать в вещества, небходимые для жизни. Кроме того, на нем был мощный медцинский отсек, укомплектованный не только набором лекарств, но и автоматикой, позволяющей проводить довольно изощренные хирургические операции.

   Когда Хоссингер пришел в себя и осмотрелся, то сперва впал в уныние, поняв, что из этой грунтовой западни ему придется выбираться неизвестно сколь долго. Он, было, решил покончить с собой - благо препараты в медотсеке имелись, но тяга к жизни подсказала ему, что это он сделать всегда успеет. И Хоссингер начал просто жить, потихоньку расчищая простарнство за кормовыми дюзами.

   Потом появились первые признаки мутаций. Самая неприятная мутация состояла в том, что у Хоссингера начало атрофироваться тело. Сначала он стал худеть, позже стал замечать, что кости на руках и ногах укорачиваются. Зато безудержно стали расти волосы и борода, и в какой-то момент он понял, что может двигать ими. Позже он научился использовать волосы вместо конечностей. Прядями он научился брать и перемещать предметы, однако силы волос хватало не более, чем на сто-двести грамм.