«Гольфстрим» стоял так, что левый борт, с трапом и дверью багажного отсека, смотрел в сторону зала ожидания. Правый борт просматривался только со стороны ангара, и сейчас там никого не было. Точнее, никого, кроме Чарли.

Заглянув под брюхо «Гольфстрима», Чарли увидел ноги — группа у левого борта обсуждала самолет. До Чарли то и дело доносился высокий, дребезжащий голос Зейла. «Похоже, там развернулась целая дискуссия. Молодец, Луд!»

Крокер неспешной походкой подошел к двигателю с правого борта. Ключ он пока не высовывал. Под крыльями висели два мощных двигателя. Чарли наклонился и заглянул под крыло, делая вид, будто осматривает самолет. Он подошел к самому двигателю. Приказав себе успокоиться и не оглядываться по сторонам, Чарли вытащил из кармана ключ и сунул в жерло заборника. Затем снова наклонился, делая вид, что тщательно осматривает нижнюю сторону крыла до фюзеляжа. После чего спокойно вернулся в ангар. В спасительном сумраке он сбросил комбинезон и стащил бандану, убрав все туда, откуда взял. Ланни нигде не было видно — механик как будто испарился. Чарли поспешил обратно в зал ожидания, воспользовавшись все той же дверью для персонала.

Серена тем временем усадила-таки Хендриксов вместе с Ноксами в один из «БМВ». Однако остальные, включая Джина Ричмана и его жену, казалось, не торопились с отъездом, желая увидеть, чем кончится небольшая драма, разыгравшаяся на взлетной полосе. Когда Чарли вошел, все посмотрели на него. Гостям было интересно, как Крокер поведет себя в ситуации, принявшей такой постыдный для него оборот.

Тэд Нэшфорд, показав в сторону самолета, заметил:

— Этот народец… они поднимаются на борт «Гольфстрима», Чарли.

И в самом деле — Зейл с Пипкасом шагали вверх по трапу.

— Ну а где же — вжжж — пилоты? — поинтересовался Крокер. И расплылся в широкой улыбке.

Вышло это у него так натурально, что Нэшфорд даже оторопел:

— Оба на борту, они и еще этот, ну этот…

— Механик, — подсказал Чарли; казалось, ситуация здорово забавляет его. — Что ж, я их предупреждал. Но они и слушать ничего не хотели.

— Почему?

— Почему не хотели или почему предупреждал?

— Почему предупреждал?

— Видишь ли, Тэд, «Гольфстрим-пять» — машина с характером. Самолет отличный, слов нет, только прежде его надо как следует изучить. Так, чтоб знать с закрытыми глазами. Едва ли им вообще удастся вырулить на взлетную.

И вот все они, Тэд с «гражданской» Лидией, Джин с Маршей, Летти Уизерс, Уолли, Серена и сам Чарли, смотрели, как трап сложился и исчез в фюзеляже самолета. С такого расстояния видно было Зейла, восседавшего на кресле Чарли, за огромным столом, лицом к картине, и Пипкаса напротив. Оба вовсю улыбались. Очевидно, Зейл сказал что-то очень смешное, потому что Пипкас вдруг сложился пополам от хохота.

— А они там веселятся! — вырвалось у «гражданской» Лидии.

В другой раз Чарли свернул бы эту тощую «гражданскую» шейку. Но сейчас у него вырвался лишь короткий смешок:

— Не забывайте — я ведь их предупреждал. Говорил, — вышло: «грил», — же им — не стоит.

Заработали двигатели. Вдруг из правого вылетел клуб дыма — его видно было из зала ожидания, — а потом раздался звук, похожий на автоматную очередь, быструю, дробную, оглушительно громкую: та-та-та-та… Слышно было даже через толстое, в полдюйма, стекло зала.

Двигатели заглохли; с правого борта самолета поднялась струйка черного дыма. На лицах Зейла и Пипкаса в иллюминаторах появился испуг — как будто эти двое надеялись удрать, прихватив кругленькую сумму, в тридцать восемь миллионов. Очень скоро трап снова развернулся; из самолета показался топающий вниз Зейл, а сразу за ним — Пипкас. Спустившись, они встали, беспомощно глядя на самолет. Затем подошли двое пилотов в куртках с надписью «ИЗЪЯТИЕ ЗА НЕПЛАТЕЖИ. ГранПланнерсБанк»; оба рявкали на шедшего за ними механика — тот, защищаясь от их нападок, в недоумении разводил руками. Потом вся группа — Зейл, Пипкас, пилоты и механик — пошла в обход носа самолета к левому борту.

Чарли усмехнулся:

— А ведь предупреждал… Ну да что тут поделаешь… Не вязать же их, не кричать: «А ну, ни с места!»

Безмерно довольный, Чарли жестом пригласил свою свиту за собой и двинулся в сторону двери, выходившей на парковочную стоянку:

— Машины уже ждут.

Тэд Нэшфорд, шедший сразу за ним, спросил:

— И что же там такое могло произойти?

— Да кто ж его знает, — ответил Чарли. — Хотя… пилот мог слишком разогнать двигатели, не дав им разогреться… ну и что-то случилось с лопастями в компрессорах. Может, и так. Но вообще-то я мало что смыслю в самолетах.

Когда же они вышли на стоянку, к шоферам «Крокер Глобал», уже дожидавшимся их с двумя «БМВ», Чарли хохотал так, будто не было ничего забавнее поломки «Гольфстрима».

Так, значит, мистер Пипкас, вы утверждаете, что пригласили Сирью на ужин в отель «Гранд Татар» исключительно из внезапно возникшего интереса к финской живописи?

На тот момент я ничего не знал о финской живописи, — ответил Пипкас; ему до смерти хотелось вытереть лоб, — но в «ГранПланнерсБанке» действовала программа по искусству, и я решил прозондировать почву на предмет сотрудничества. Мне показалось, девушка хорошо знакома с финской живописью.

— Никто и не оспаривает тот факт, что вы «зондировали почву на предмет сотрудничества». Вопрос, мистер Пипкас, лишь в том, на предмет какого «сотрудничества» — именно это нас и интересует.

Господи, что за пошлость! Пошлость и цинизм!

Не зная, что сказать, Пипкас рассматривал ухмыляющуюся физиономию Мортона Тенненбаума, эсквайра — тот сидел прямо через стол. И как только Сирье удалось заручиться поддержкой самого гнусного адвокатишки во всем округе Декальб? С офисом посреди торгового центра… между киоском подарков и магазином спорттоваров, в котором одни кроссовки и аляповатые тренировочные костюмы. Полголовы у адвоката совсем облысело, зато затылок покрывала жесткая, черная с проседью растительность, похожая на гребень набегающей волны. Судя по всему, физиономии адвоката было свойственно только два выражения: негодования или презрения. И сейчас это было явно презрение.

Рядом с адвокатом сидела и сама финская femme natale; Пипкас изо всех сил старался не смотреть на нее. Эта женщина напротив уже не вызывала у него и тени того безумного вожделения, которое толкнуло его пригласить новую знакомую в «Гранд Татар» и отчаянно заигрывать с ней, касаясь под столиком ноги девушки. Удивительно пышные светлые волосы, однажды закрутившие Пипкаса в тайфуне желания, теперь вызывали лишь праздное любопытство — и что это Сирья с ними делает, что они так завиваются? Огромные голубые глаза, однажды притянувшие его своей глубиной, в которой он искал северную любовь, теперь показались ему выпученными — может, у нее щитовидка не в порядке? А уж груди… эти чудовищных размеров кувшины… Даже сейчас, давая показания под присягой и стараясь произвести впечатление простой, невинной девушки из далекой, находящейся у самого полярного круга Финляндии, девушки, соблазненной богатым американским банкиром и брошенной с ребенком, Сирья не смогла удержаться от того, чтобы не выставить напоказ свои буфера — расстегнула белую атласную блузку так, что они едва не вываливались… Да как он только мог зарываться лицом в эти… подушки? Они же смешны — Создатель будто бы притомился к концу дня и наделил тяжелой, роскошной грудью какую-то костлявую пигалицу. Пошлость… удивительная пошлость… Сидевший рядом адвокат Пипкаса Александер (или просто Сэнди) Диккенс своим присутствием не придавал действу солидности. И это несмотря на то, что являлся сотрудником старейшей юридической конторы «Трипп, Снейер энд Биллингс» с офисом в центре города. А ведь брал адвокат, между прочим, по четыреста долларов в час. Пипкас слишком поздно догадался, что иски об установлении отцовства не входят в число приоритетных дел конторы и ему прислали рядового, ничем не примечательного сотрудника. Адвокату было лет сорок, он отличался тучностью, багровым цветом лица и рыжими взъерошенными волосами. Сгорбившийся Диккенс сидел, подпирая рукой щеку, до того пухлую, что рука прямо утопала, и дышал с присвистом. Во главе стола торжественно восседал мужчина средних лет с лицом апоплектика и тщательно зачесанными назад седеющими волосами. Это был так называемый судебный протоколист, который вел протокол показаний, печатая их на стенотипе. Его красное лицо хранило постное выражение, однако одно уже то, что протоколист услышит все до последнего слова и запишет… Пошлость… ужасная, невероятная пошлость… Сам офис лишь усиливал общее впечатление — коробка без окон в каком-то закуте, обитая бурым материалом под дерево. Обивка заканчивалась в полудюйме от пола, и в комнату доносилось хныканье мастера Пиетари Пяйвяринта Пипкаса, которого истица оставила на чье-то попечение, отправляясь бороться за имущество Рэймонда Пипкаса.