Ликующая разодетая толпа плотно обступила Герберта, Джойс, Гленна и Марту, но молодой официант в смокинге и салатном галстуке-бабочке все-таки сумел как-то протиснуться к ним, и они взяли с его подноса по бокалу шампанского. Салатный галстук-бабочка — эмблема поставщика провизии, «Полковника Сдобкинса», и Марте на секунду вспомнились все праздники и презентации, которые «Крокер Глобал» заказывала этому невероятному толстяку, — как там его настоящее имя? Но она здесь не ради воспоминаний о Чарли. Совсем наоборот. (Новая судьба!) Марта пригубила шампанское. А ничего! Она улыбнулась Джойс, Герберту и Гленну. Улыбки, улыбки, еще глоток шампанского, и еще.

Толпа колыхалась из стороны в сторону, вздымалась, ревела. Марта и не заметила, как рядом, почти на расстоянии вытянутой руки, оказался очень высокий мужчина — он беседовал с кем-то невидимым за его спиной. Кроме спины, ничего не было видно, но Марта без труда узнала ее обладателя. Он так сутулился, что шея выдавалась вперед и нос вытягивался, как у пойнтера. Это мог быть только Артур Ломпри, президент «ГранПланнерсБанка». Раза три, не меньше, Марта сидела с ним за одним столом, когда Чарли добывал средства для «Крокер Групп». Банкир имел привычку вскидывать голову и улыбаться с прищуром — как-то покровительственно, словно посвящал вас в тайны высшего порядка, которые вы всё равно не в состоянии постичь. Но ведь они с Ломпри знакомы, и в душе у Марты что-то шевельнулось — захотелось показать, что она здесь не чужая. В конце концов, это же ее возвращение… в свет. Она выкупила столик за двадцать тысяч и пригласила девять гостей. Купила платье за три с половиной тысячи — черная тафта с нашитыми красными точечками, открытые плечи, подол едва достает до колен (Марта гордилась своими широкими плечами и изящными икрами). Натерла плечи детским маслом для блеска. Заплатила четыре тысячи двести за колье — золотую цепочку с мелкими рубинами, двести двадцать пять долларов за окраску волос («ананасный блонд») и укладку в салоне «Филипп Брадной», сто пятьдесят за макияж в «ЛаКросс», восемьсот пятьдесят за черные лакированные туфли на высоком каблуке (крокодиловая кожа) плюс уже и не вспомнить сколько за занятия у Мустафы Ганта в надежде приблизиться к современному идеалу — мальчику с грудями.

Кроме того, Марта только что выпила бокал шампанского. И она крикнула в сторону высокой сутулой фигуры:

— Артур!

Ломпри обернулся, увидел ее и широко заулыбался — хоть зубы пересчитывай. Но в глазах было смятение, глаза пусто смотрели на нее, как две белые ледышки. «Тревога! SOS! — мелькало в них. — Вот попал! Где-то я ее видел, но вот где? Кто она?»

— Приве-е-ет! — крикнул он. — Как жизнь?! — С лица не сходила резиновая улыбка, а глаза лихорадочно бегали, ища подсказку. Скользнули по прическе Марты, по тронутым оттеночной пенкой прядям, по накрашенному лицу, колье, платью, сверкающим плечам и прочим фрагментам ее так тщательно тренированного тела.

— Как дети?! — отчаявшись, выкрикнул он.

«Как дети?» Даже нарочно Ломпри не мог бы обидеть ее сильнее. Он просканировал лучшее, что Марта могла явить миру, на что она потратила почти девять тысяч долларов плюс бессчетные часы издевательств над сердцем и сосудами по команде турецкого солдафона! — и мозг банкира, этот биологически активный компьютер, в миллисекунду выдал результат: почтенная мамаша. И конечно: «Как дети?»

Марте хотелось кричать, но обида и разочарование будто оглушили ее, и она могла только промямлить:

— Х-хорошо.

— Вот и отлично! — воскликнул Артур Ломпри, который скорее всего даже не расслышал ее. — Просто отлично!

В подтверждение он все кивал и смотрел сквозь Марту — явно искал способ отделаться от нее, пока правила приличия не потребуют представить ее кружку своих знакомых. «Кто эта брошенная матрона без шанса на замужество? Кто держал под руку эту бывшую жену? Кем была эта тень, у которой нет ни личности, ни имени без стоящего рядом мужа?» Марта не стала дожидаться продолжения. Она кивнула и развернулась к Джойс, Гленну и Герберту Лонглифу.

Пипкас наконец отыскал в этом ревущем море еще одного молоденького официанта с салатным галстуком-бабочкой и подносом шампанского в руках. Светловолосый паренек казался старшеклассником, готовым вот-вот окунуться в круговорот своей первой вечеринки с пьянством и развратом. Впрочем, это только мимолетное впечатление, мелькнувшая в голове мысль. Главное — добраться до паренька и заполучить очередной бокал.

Все улыбались и кричали, чтобы расслышать друг друга. Гам висел в воздухе тяжелой пеленой. В этой части холла гости столпились очень плотно — Пипкасу приходилось ужом извиваться, чтобы пройти. Путь к шампанскому лежал между мужчиной и женщиной, которые стояли спиной друг к другу. Женщина была в черном платье, с огромным бантом чуть ниже талии. Мужчина — настоящий боров, задница такая, что полы смокинга расходились надвое. Пипкас глубоко вздохнул. Надо успокоиться. Пробираясь к пареньку, он поворачивался то туда, то сюда, стараясь проскользнуть половчее. Но вскоре застрял. Толстяк и женщина с бантом сердито обернулись к нему.

— Простите! — воскликнул он. — Ради бога простите!

По лицу Пипкаса пробежала вежливая смущенная улыбка, но он все-таки протиснулся между ними решительным, пусть и некрасивым рывком. К счастью, молоденький официант в салатном галстуке за это время так и не сдвинулся с места. Пипкас взял бокал шампанского. Беглый взгляд вокруг: со всех сторон бока и спины гостей, но ни одного знакомого. Беглый взгляд вверх: балкон, гладкие белые тела молодых заключенных Уилсона Лапета, tres gay[26], царят над финансами Атланты… Как странно… Пипкас сделал глоток. Шампанское было замечательное. Он разрывался между желанием растянуть процесс — чтобы хоть что-то делать, пусть даже просто пить из бокала, лишь бы не чувствовать себя пустым местом в этом высшем обществе — и тягой… опрокинуть еще шампанского. Животная потребность победила социальные установки. Пипкас выпил искрящийся напиток четырьмя большими глотками, поставил бокал на поднос и взял еще один. Паренек-официант бросил на прыткого гостя испуганно-укоризненный взгляд. Пипкас ответил виноватой улыбкой. В желудке разлилось блаженное тепло и стало подниматься вверх, туманя голову, словно клуб дыма. Пипкас отчаянно нуждался в разговоре с кем-нибудь, в ответной улыбке. Но кого он здесь знал, кроме Марши? Ее даже не было видно в этой толпе. Они с Маршей познакомились четыре года назад, когда та была еще Маршей Бернштейн и открывала на улице Понсе-де-Леон галерею современного искусства под названием «Альма» (в честь Альмы Малер[27], на которую она считала себя похожей). Картинную галерею в Атланте надежным бизнесом не назовешь, и предприятие Марши сразу же затрещало по швам. Пипкас, желая продемонстрировать милой красавице свое влияние в здешнем банковском мире, устроил ей в «ГранПланнерсБанке» ссуду — сто тысяч долларов. Что неминуемо принесло бы ему статус засранца, если бы Марша, став владелицей галереи «Альма», не познакомилась с Юджином Ричманом и не вышла за него замуж. А уж после этого возврат какой-то стотысячной ссуды стал сущим пустяком. Марша оказалась не из тех, кто забывает друзей — она пригласила Пипкаса за свой столик на открытие выставки Уилсона Лапета.

В поисках Марши Пипкас встал на цыпочки… вытянул шею… нет, Марши не видно… зато совсем недалеко, почти за его спиной, показалась фигура высокого, но как-то неловко ссутулившегося мужчины — точно! — Артура Ломпри, повелителя сорок девятого этажа «ГранПланнерсБанка»! Ломпри улыбался почтенной ухоженной женщине со светлыми волосами и широкими открытыми плечами, блестящими, как от масла. Ее Пипкас тоже где-то видел, только вот кто она? Женщина резко отвернулась от Ломпри, и банкир остался стоять с глупой вежливой улыбкой.

Как все одурманенные сладкими парами шампанского, Пипкас особо не задумывался над своими действиями. Он просто был счастлив, что нашел наконец кого-то знакомого. Вся его робость исчезла — теперь он протискивался сквозь толпу даже без виноватого выражения на лице.