И особо не задумываясь и не закончив чтение, он куда-то спрятал это письмо. Да, но куда? Он сидел на кровати. Возможно, он спрятал его в то место, которое находилось ближе всего, в ящичек прикроватной тумбочки, в большую папку, набитую другими бумагами. Да, оно должно быть там. А где еще, если не там? С ума сойдешь вспоминать об этом сейчас. Но хоть раз его рассеянность, его неорганизованность могли принести благо? Да, письмо должно было быть там. Неопровержимое доказательство безумия этой девчонки. Письмо, которое могло доказать, что если в этой истории кто-то и был подвергнут насилию, надругательству — так это он.

Он был так рад возможности, которую жизнь внезапно предложила ему, и ему так не терпелось найти это доказательство. Его так вдохновляла идея возмездия. Но в то же время наш бедный таракан был настолько напуган перспективой совершить путь от своего подвала до комнаты и наткнуться на одного из тех трех людей, которых он меньше всего жаждал встретить сейчас… Именно поэтому ему не удавалось ничего сделать, как только сидеть в своей норе и раскачиваться на грани нервного срыва. Со временем страх встретиться лицом к лицу с Рахилью, Самуэлем или Филиппо, стал его предрассудком. Лео знал, что единственное место в доме, оставленное ему его самыми непоколебимыми тюремщиками, — это кухня. Туда он мог приходить только в ночные часы и строго по расписанию, где-то с одиннадцати тридцати до часу. И этого было более чем достаточно, учитывая, что лестница от его подвала, вела прямо на кухню, которая в эти часы была уже пуста, вымыта и прибрана.

Поэтому сейчас он стоял там, не осмеливаясь и шагу ступить, чувствуя головокружение, как будто он должен был решиться на какое-то опасное предприятие. Но он желал как можно скорее удостовериться, что письмо на месте. Прошло слишком много времени. Настолько много, что все могло измениться. Никто, например, не мог гарантировать, что его спальня осталась прежней, как он ее помнит. Возможно, Рахиль решила избавиться от всех вещей мужа. Да, этого нельзя было исключать.

В конце концов Лео так же, как в ту ночь, когда включилась сигнализация, позволил осторожности и трусости взять над ним верх: разочарование, которое он испытал бы, не обнаружив письма на месте, было бы сильнее того, которое было вызвано чувством собственного бессилия, невозможностью дойти до нужного места. Его трусость снова проявилась во всей красе.

Или она была такой до четверга. Если в жизни его близких ничего не изменилось, четверг — идеальный день. После обеда Тельма выходила, Рахиль отвозила ребят в секцию по теннису, а после обычно шла к парикмахеру. А значит, у Лео было не меньше трех часов для осуществления своей миссии.

Так, в четыре тридцать, в один весенний день Лео поднимается на этаж выше. Он переступает границу, которую несколько месяцев не осмеливался преступить: порог, который отделяет кухню от остального дома. Но то, что он оказывается в месте, которое долгое время было потеряно для него, не вызывает в Лео особо сильных эмоций. Более того, было что-то горестное в столь ярко выраженной стерильности. Кроме того, он чувствует себя почти оскорбленным всей этой чистотой. Они здесь, вверху, хоть представляют, как живется в тараканьей норке? Они знают, какой таракан там живет? Удивительно, как быстро в семьях приживается притворство. Как мало для этого нужно. Как будто с того вечера ничего не изменилось. Лео спокоен. Он настолько разочарован, что даже перестал бояться. А если кто-нибудь войдет? Пусть входит. Я взрослый мужчина и знаю, как встретить того, кто войдет.

Наконец, он в своей спальне. Ему достаточно открыть дверь, чтобы узнать голубую полутьму этой комнаты, которая нравилась Рахили. На этот раз его охватывают более сильные эмоции. Есть что-то смягчающее и расслабляющее в этой атмосфере. Возможно, мягкие кресла с оранжевой обивкой у окна или два абажура в стиле ар-деко, купленные на рю де Сенн в Париже по возвращении из свадебного путешествия, а возможно, хлопковые покрывала карамельного цвета, палисандровые доски паркета… бог его знает… все это вместе делает комнату такой уютной, какой Лео ее не помнил. И как будто только сейчас он почувствовал невероятную сонливость и усталость, накопившуюся за все время его жизни-нежизни. Ему захотелось снять покрывало и забраться под одеяло. Ему захотелось лечь в свою постель и больше не просыпаться. Он был так взволнован, что почти забыл о причине, по которой пришел сюда: письмо, процесс, Камилла, весь этот мусор…

Чтобы отвлечься и в то же время обновить ощущения радостного ожидания, которое начинает ослабевать, он входит в гардеробную. Но на этот раз его ждет сюрприз. Если сначала Лео оскорбил тот факт, что ничего не изменилось, сейчас пришло время обижаться на некоторые перемены. Маленькая комнатка, размером со шкаф, с двумя зеркалами на противоположных стенах, была очищена от малейшего следа его присутствия на этом свете. Куда пропали его рубашки, твидовые костюмы, шарфы, ботинки, пальто, шляпы, перчатки? Это гардеробная разведенной женщины, вдовы. Лео начинает испытывать странную ненависть к Рахили. За ее аккуратность, достойную усердной официантки из уличного кафе. За ее проклятый морализм. За ее упрямство. За ее маниакальное пристрастие к чистоте. Потому что именно оно подсказало ей мысль выбросить все вещи мужа из этого шкафа. Там, где раньше висела его одежда, сейчас ровным рядом на вешалке — жакеты, пальто, юбки Рахили, которые, если взглянуть на них с определенного ракурса, напоминают элегантных дам, стоящих в очереди на почте.

От вида умноженной зеркальным отражением жены у Лео идет кругом голова. Он присаживается на низкую тумбочку. Вместе с сильным разочарованием он чувствует странное, неуместное блаженство. Он начинает прерывисто дышать. Он совсем не желает привыкнуть к обретенному вдруг аромату. Аромату его жены. Очень знакомый запах, которому, если хорошенько подумать, уже лет двадцать. Чтобы удержать его, Лео задерживает дыхание на несколько минут, а затем утыкается носом в рукав одного из плащей Рахили. Он в отчаянии. Как во времена отрочества, когда ему хотелось мастурбировать. Сколько времени он не делал этого? Слишком много. Его сексуальность, его мужское начало были подавлены перенесенными унижениями. Постоянное беспокойство оказало на него отупляющее воздействие.

И вот сейчас он снова хочет Рахиль, неожиданно, и даже еще сильнее, чем во времена, когда она, будучи порядочной еврейской девушкой, не давала ему. Да, никогда Лео не желал Рахиль так страстно. Даже тогда, когда их история только начиналась, а она отказывалась заниматься с ним сексом в машине и у нашего молодого профессора едва не лопались штаны. Даже тогда он не желал ее так страстно.

Лео чувствует себя как мальчишка, которому не много нужно, чтобы встало. Достаточно уступить инстинкту вынуть его из брюк, потрогать немножко… И вот он возбужден и в отчаянии. Его голова только тем и занята, что перебирает приятные воспоминания из супружеской жизни. Нет ничего ужаснее ностальгии по супружескому сексу. Нет большего извращения, чем трогать его, вспоминая о жене. Об этом думает Лео. А также о том, как они сделали это с Рахилью в первый раз. О препятствиях, которые они преодолели за эти годы. О том, как он лишил ее девственности спустя несколько дней после свадьбы. О первом разе, когда она взяла в рот. О первом разе, когда он выпустил семя ей в лицо. О первом разе, когда сделал ей куннилингус. О первом разе, когда взял ее сзади. Да, все первые разы в одно мгновение, уткнувшись носом в ткань ее плаща. Лео не потребовалось особых усилий, чтобы извлечь этот запах. Достаточно было посильнее прижать рукав к носу и вдыхать.

Но сейчас ему на ум приходят посторонние мысли. В нем зарождаются ревнивые чувства. Как себя вела Рахиль эти месяцы? У нее были другие мужчины? Какая-то постоянная связь? После событий последних месяцев Лео понимает, что может случиться все что угодно. Даже самое невероятное подкарауливает тебя за углом, посмеиваясь.