«Доктор, — вмешался наконец Эррера, — я не вижу никакой связи с тем, что…»

«Не видите связи, адвокат? И вы тоже, профессор? Вы тоже не видите? Тогда вот вам еще одна из ваших книжек. Она тоже довольно известна. Послушайте-ка это. Этот отрывок тоже подчеркнут. „Сорокалетний мужчина обесчестил двенадцатилетнюю девочку: может быть, среда вынудила его на это?“»

«Я по-прежнему ничего не понимаю, — говорил Эррера. — Что вы хотите от профессора?»

«Это очевидно, — сказал Лео, забыв об осторожности и еще больше разгневанный. — Не понимаешь, Эррера? Господин следователь намекает. Господин следователь пытается приложить все свое мастерство, чтобы составить психологический портрет преступника».

«Молчи, — сказал ему Эррера. — Ради бога, молчи!»

«Нет-нет, не молчите. Продолжайте. Скажите мне. Вы думаете, что я занимаюсь именно этим? Именно это мы делаем сейчас? Психологический портрет? Очень интересно. Правда очень интересно. Да, кстати. А вот другие прекрасные штуки, которые мы нашли в вашем кабинете в полуподвальном этаже. Они были спрятаны за вашими бесценными дисками».

Следователь попросил женщину передать еще один пакет, из которого вынул несколько смятых порнографических журналов. Лео сразу же их узнал. Он купил их во время долгого путешествия в Соединенные Штаты, куда он отправился один на конференцию. Эротические и порнографические журналы. Их заголовки намекали на юные лета моделей, которые были изображены на обложках в откровенных позах. «Только вчера ей исполнилось 16». «Лолиты» и т. д. Для Лео было настоящим ударом увидеть эти журналы, несколько лет провалявшиеся за его дисками. Не потому, что они имели какое-то значение, не потому, что они что-то доказывали. Все здесь присутствовавшие отлично знали, что эти журналы не являлись запрещенным чтивом. Журналы для взрослых, которые любой совершеннолетний мог спокойно купить в любом киоске. Тем более такой ответственный взрослый, как он, сделал все, чтобы спрятать их от своих несовершеннолетних сыновей.

Причина, по которой Лео был так поражен, заключалась в том, что он понял: сцена обнаружения всей этой порнографии произошла в присутствии Рахили. Лео подумал об унижении Рахили. Конечно, сейчас все жены, достойные этого названия, знают, что их мужья иногда нуждаются в подобных вещах. Все здравомыслящие жены понимают, что одно дело — супружеские отношения, другое — мастурбация. И несмотря на то, что мастурбация отвратительна, она в тысячу раз лучше супружеской измены, постоянной или случайной. Но мысль о том, что Рахиль увидела эти журналы. Мысль о том, что они были найдены при ней. Мысль о том, что после такой находки на нее могли посмотреть с осуждением. Мысль о том, что она могла представить мужа, который мастурбировал на все эти картинки в ванной. На всех этих девиц. Увы, эта мысль казалась невыносимой. Она унижала, уничтожала и еще более злила его.

«И это ваши доказательства? Вы хотели спросить меня, неужели уважаемый и солидный профессор сорока восьми лет с прекрасной женой и двумя прекрасными сыновьями еще занимается онанизмом? И тем не менее — да, он иногда этим занимается. И в чем проблема?»

«Мне кажется, я не говорил о проблемах. Никаких проблем. Это ваши слова. Я ограничиваюсь только тем, что показываю вам некоторые принадлежащие лично вам предметы. Как вот этот, например».

На этот раз следователь схватил альбом с картинами и фотографиями.

«А что вы мне скажете об этих статьях? Они тоже принадлежат вам и найдены в вашей домашней библиотеке».

«Что я вам о них скажу? Покажите мне их. Это альбом с выставки, которую мы с женой посетили несколько лет назад в Швейцарии. Одного из самых известных современных художников. Балтуса. А это… посмотрим. Это открытки. Они тоже, не помню, с какой выставки. Это фотографии одного великого писателя. Писателя, которого незаслуженно считали детским. На самом деле он был исключительным художником, чьей слабостью было фотографировать девочек-подростков. Я их лечу, а он их фотографировал. Его звали Льюис Кэрролл. Меня зовут Лео Понтекорво. Эта фотография, если не ошибаюсь, изображает Алису Лидделл, которая играет роль нищенки. Об этой, где она играет на скрипке, я не знаю, что вам сказать. Но мне она кажется очень красивой, очень выразительной. Я нахожу достаточно волнующими как дымчатые тона фотографии, так и грустный вид этой девочки. Я так представляю Алису в Стране чудес. Именно так. Знаете, я всегда обожал эту книгу. Я даже заставил своих сыновей прочесть ее. И я все мог себе вообразить, все, кроме того, что сам окажусь когда-нибудь в стране чудес. Потому что именно так называется это место, верно? Страна чудес? Вы знаете ее, доктор, страну чудес? Конечно, вы ее знаете. Вы утонченный человек, господин следователь. Вы прекрасно знаете, что фотографии Льюиса Кэрролла не имеют никакого значения. Также вы прекрасно знаете, что альбом Балтуса тоже не значит ничего такого. Балтус рисует только голых девочек? Льюис Кэрролл их фотографирует? Попробуйте их арестовать, если сможете. Попробуйте-ка войти в страну чудес».

«Профессор, не вам решать, кого я должен или не должен арестовывать. Кроме того, у меня есть и другие вещи, которые я могу вам показать».

«А теперь о чем идет речь? Вы дадите мне послушать ангельский хор? Или последний диск Дзеккино д'Оро[10]?»

Лео продолжал изображать сарказм, а Эррера не вмешивался. Он сидел с остекленевшим взглядом, как будто увидел кошмар.

«Я не думаю, профессор, что в вашем положении вы можете позволить себе острить», — отрезал ледяным тоном следователь.

Затем, спустя некоторое время, он достал еще одну пачку фотографий и разложил их на столе перед Лео.

«Вы сделали эти фотографии?»

Лео взял одну из них с выражением разочарования и сарказма. Затем все остальные.

«Да, это мои фотографии. И что?»

Это были фотографии с дня рождения Самуэля… прошлого года. Точнее, это были фотографии, которые его заставила сделать Рахиль и которые, если бы на то была его воля, он никогда бы не стал делать. Что в них было криминального? Что было незаконного в том, чтобы уступить назойливым просьбам жены? С первого взгляда Лео ничего не понял. Он не понял, на что намекает следователь. Эти фотографии не значили ничего. Только то, что его жена была помешана на сувенирах. Таков был характер Рахили: она хотела, чтобы от каждого случая, который она считала важным событием, оставалась хоть одна фотография. Ее страх перед неумолимой текучестью всех вещей на свете, ее мелкобуржуазное почитание идолов подвигали ее на собирание малейших свидетельств всего. Они заставляли ее собирать кучи ненужного мусора и никогда ничего не выбрасывать. Достаточно было, чтобы один из ее сыновей, надев новый пиджак или галстук отправлялся на праздник, и она просила Лео сфотографировать этого неуклюжего кавалера. Достаточно было, чтобы все семейство Понтекорво собралось идти в Оперу или на обряд посвящения сына какого-нибудь друга, и Тельма или другой несчастный, попавшийся под руку, должен был увековечить сей важный момент их жизни.

Пока Лео быстро просматривал пачку фотографий, которую следователь сунул ему в руку, он заметил, что автор этих снимков подозрительно сосредоточил свое внимание на одной из девочек, присутствующих на празднике. Тогда он понял. Так вот в чем дело! Очередное доказательство. Возможно, Лео должен был объяснить следователю, что это именно виновник торжества настоял на том, чтобы его отец-фотограф уделил побольше внимания его девушке. Разве в этом было что-то скабрезное? Ничего. На самом деле ничего.

Но самое ужасное заключалось в том, что Лео, который уже несколько минут сидел напротив следователя и рядом со своим безмолвным адвокатом, еще не было предъявлено никакого особого обвинения. Ни единого вопроса о его предполагаемых преступлениях. Только инсинуации. Только набор надуманных доказательств, собранных группкой некомпетентных крючкотворов, слишком зацикленных на психологии, чтобы считаться серьезными людьми. Итак, в чем же его обвиняют? Лео был уверен, у них должны быть более существенные доказательства. Если бы у них не было таких доказательств, они бы не смогли притащить его сюда. Нет, они бы не смогли разрушить жизнь человека, имея в руках только эти ничего не значащие и превратно истолкованные безделушки. Лео был уверен, что есть что-то еще. Не может быть, чтобы больше ничего не было. Итак, к чему вся эта пытка? Зачем весь этот бесконечный пролог? Почему бы не перейти сразу к выводам? К сути? Где туз в рукаве? Вот чего Лео не мог понять и что подстегивало его сарказм и его негодование.