«Что?»

«Любовь моя, я так тебя люблю! Это единственные сердечные слова, которые мне сказала моя мать за всю свою жизнь. И черт возьми, она прошептала мне их, когда ее голова почти не соображала!»

Лео снова испытал чувство близости, солидарности. Друг. Мой друг. Вот он здесь. Он вернулся.

Если первую часть своей жизни Лео провел под защитой матери, потом под заботливым и любящим присмотром жены, теперь эту роль двух самых важных женщин его жизни, которые по разным мотивам больше не подходили на нее, унаследовал Эррера. Теперь очередь этого неустрашимого адвоката, этого злого и решительного гнома сопровождать его далее по опасному пути. Есть в этом нечто привлекательное. Нечто поэтическое, что не могло ускользнуть от размягченного несчастьями человека: рядом с Эррерой началась его жизнь взрослого еврея, и с Эррерой он переживет новый ее этап и трагическое завершение.

Лео достаточно было выйти за пределы конторы своего нового адвоката, своего нового ментора, еще под бодрящим впечатлением, которое у него оставила сама встреча, нахлынувшие вдруг воспоминания и проблеск надежды, чтобы оказаться снова в экваториальном климате улицы, в зловонной гнилой атмосфере римского августа и ощутить всю тяжесть своего положения.

Лео неуклюже спешит к машине, припаркованной на одной из улочек, примыкающих к виа Венето. Успокойся, старик, ничего страшного. Ничего страшно не случилось. Более того, все прошло лучше, чем ты мог себе представить. Итак, остановись, расслабься, подумай о дальнейших действиях.

Он решил соблюсти указания, которые ему дал Эррера. Он наивно полагает, как ребенок или солдат, что если выполнить четко все приказы, все потихоньку станет на свои места. Но ему приходит на ум и другая мысль, не менее губительная, которая едва не заставляет его потерять сознание.

Деньги. Где взять такие деньги? Существенная сумма: ему по карману, конечно, но для такого сверхнепрактичного человека, как он, ужасно трудно сообразить, где ее взять. Лео не знает, сколько у него денег. Лично он никогда не задумывался о подобных вещах. Рахиль занималась всей этой бухгалтерской работой и банковскими счетами. Он знает, что хорошо зарабатывает, и имеет безграничное доверие к административным способностям Рахили. Он всегда был благодарен ей за то, что она не сообщала ему, как обстоят дела с семейным бюджетом. За то, что она никогда не совала ему под нос счета об оплате телефона или квитанции об оплате света. За то, что она никогда не держала его в курсе своих финансовых операций.

Именно так ему всегда нравилось жить: словно одному из тех монархов, пользующихся безграничным кредитом и привилегией, никогда не заботиться о вещах, о которых так много думает простой люд (да, деньги бывают важнее любви). Он знает, что Рахиль вложила какую-то сумму в недвижимость. Но это все, что он знает. Как избалованный ребенок, он пользовался всегда кредитной картой или чековой книжкой. При помощи этих замечательных инструментов он мог располагать теми деньгами, которые требовались мужчине его положения и образа жизни. Ему даже в голову не приходило, что он может превысить кредит. Он как будто был застрахован от всякого принуждения.

Сейчас он осознает, что не имеет ни малейшего представления о том, записаны ли квартиры, приобретенные Рахилью, на его имя. Он помнит, что несколько лет назад он ходил несколько раз к Эмилио, нотариусу, тоже другу детства. Лео подписывал какие-то бумаги, пока тот зачитывал, как в синагоге, скучнейшие увещевания, написанные невозможным бюрократическим стилем. Он помнит листы с напечатанными на машинке строчками, но прежде всего помнит охватившее его тогда чувство сонливости.

Очевидно, что его страх перед бюрократией проявлялся в странной форме лени и скуки, в результате которых он сейчас не знает, что подписывал. Он передал все жене и сыновьям (до настоящего момента это было бы самым правильным решением)? Дал согласие на приобретение новой собственности? Кто знает. У кого это можно спросить? Может быть позвонить тому смешному ханже Эмилио и потребовать у него отчет о том, чем он владеет? И как он это воспримет? Нет, это невозможно. Только медоточивого голоса Эмилио ему и не хватало. Но как тогда достать, не вмешивая Рахиль, семьдесят миллионов наличными? Неужели нет такого способа? У кого еще можно попросить их, если не у нее?

Его охватывает злость. В сущности, деньги его. Это он гнул спину, неустанно учился и работал все эти годы. Деньги принадлежат ему. И зачем нужно столько денег, как не для того, чтобы рассчитывать на них в случае тяжелой болезни или судебных неприятностей?

Проблема в том, что с тех пор, как в тот душный июльский вечер Лео сбежал от своих родных, оставив их в полном недоумении, он больше ни разу не разговаривал с Рахилью. Она делала все, чтобы избегать его, и ему это было скорее на руку. По крайней мере, до тех пор, пока не пришлось столкнуться с проблемами практического характера, которые он всегда легкомысленно откладывал. А теперь он должен был осознать всю свою неизмеримую бесполезность в подобных делах. К счастью, ему пришло в голову обратиться к Эррере. Но без денег Эрреры не существует. Способ обрести новую поддержку в лице Эрреры — это солидная сумма наличными. Без этого прощай возможность по имени Эррера. Попросить их у человека, самого обиженного (хуже: разочарованного), в представлении Лео, было бы все равно что требовать от отца Камиллы искренней дружбы. Но без этих денег будет разбита надежда, с которой он только начал оживать.

С тех пор как началась эта история, он никогда не приходил в ярость. Но сейчас, когда в нем накопилась вся агрессия из-за неслыханных обвинении, превративших его в парию, он решил взорваться. Он всей душой ненавидит Рахиль. Ее проклятую принципиальность. То, как она тебя слушает. Ее убеждение, что ей чуть ли не богом дано различать, что правильно, а что неправильно. А иногда столь ожесточенное нравственное чувство, которое превращает ее в неприятную особу. Зачем еще нужна ее религиозность, если не для милосердия и сочувствия? Как можно не испытывать милосердие по отношению к нему? Как можно не замечать, что с ним делают? Ее мужа постоянно терзают, у него отняли все, даже желание жить, его превратили в паяца. И это при том, что он ничего не сделал. Ничего.

И она, его Рахиль, поверила обвинениям Камиллы. Этой мелкой шлюшки, которая загнала его в угол. Этой чертовой психопатки, которая обращается к своим родителям по-французски, пишет безумные письма, которая развлекается, подчиняя себе взрослых и мучая их.

Вот почему ему необходим такой мастодонт, как Эррера дель Монте. Потому что только он со своей напористостью, умом, хитростью имеет власть разрушить весь этот абсурд, разрубить спутанный клубок лжи. Поэтому он мечтает, что Эррера возьмет головы Камиллы, ее папаши-викинга, а также того ассистента Лео, который использовал его в своих интересах, и всех тех, кто ополчился против него, и размозжит под прессом. Вот торжествующий крик свершившейся мести нашего бедного графа Монте-Кристо. Вот библейская мечта об искуплении Лео Понтекорво. Которая никогда не свершится, если у него на руках не будет денег.

Сейчас он сидит в машине и не может сдвинуться с места, на часах два тридцать, внутри салона работает кондиционер, окна подняты, снаружи страшная жара: завести мотор своего голубого «Ягуара» и тронуться, сначала посмотрев в зеркало заднего вида, — это выше его сил. Он парализован. Ему то жарко, то холодно. Он боится. Он рассержен. Он хочет денег, которые принадлежат ему, но не знает, где они и как их снять со счета.

И в неожиданном припадке патетики он говорил себе, что, в сущности, эти деньги не для него. Нет, не для него, а для чего-то, что выше его. Вот что он скажет непреклонной Рахили, если только найдет мужество обратиться к ней: «Эти деньги нужны не для меня, а для осуществления высшей цели. Для достижения справедливости. Правосудия. То, что ты, дорогая, должна любить так же сильно, как я…» Абстрактные понятия вместе с ласковым обращением к жене заставили его расплакаться.