На большее, видимо его терпения уже не хватило и дальше он запустил в сторону членов Городского Совета столь длинную, матерную тираду, что на членов Совета, не ожидавших от него таких слов, от неожиданности даже напал столбняк. Несколько минут они его молча слушали, неверяще глядя на обычно невозмутимого и вежливого профессора, изрыгающего грубую матерщину, а потом просто выкинули старика из дверей, запретив появляться там в ближайшие месяцы.

Вернулся профессор домой уже где-то к обеду, только, только ко времени, когда несчастный Сидор, едва продрал мутные с похмелья глаза и, ничего не понимая, удивлённо таращился на бегающего по землянке мертвецки бледного, взбешённого профессора.

— Да в чём дело то, — держась за гудящую с перепою голову, жалобным голосом, хрипло спросил Сидор профессора, морщась от звона, стоящего в ушах от его воплей. — Денег что ли не дали? Так чего орёшь, как будто тебя режут. Пары золотых тебе хватит на бочку мёда?

— Да куда столько, — ошарашено посмотрел на него профессор. — Мне и ведра хватит.

— Тебе, может, и хватит, а Маня у нас, вон, беременная. Ей медку, для ребёнка надо. Чтоб здоровее был.

Маня, случайно присутствующая здесь же, тут же возмущённо фыркнула. И не удержалась от комментариев.

— Как же вы меня все достали. Шагу не дают шагнуть, без опеки. И вообще, учтите, если так и дальше пойдёт, то я ещё подумаю, рожать ли мне или нет.

— Ты в зеркало давно гляделась, — рассмеялся на её заявление Сидор, указывая на выпирающий домиком живот. — Вообще-то, поздновато будет такое говорить. Он уже на подходе.

Одним словом, всё таки купил профессор на городском рынке целую бочку мёда, литров двадцать, и начал свои эксперименты. Ну, как ему и предсказывали, ничего хорошего из этой затеи у него не получилось.

— А что, — задумчиво заметил Сидор, попробовав рюмку медовухи, сваренной профессором. — Неплохо. Но ничего особенного, — добавил он с сожалением. — И чего с ней так все носятся, — недоумённо воззрился он на профессора. — Обычный мёд, разведённый водкой. Не здорово, — с сожалением покачал он головой.

— Сам знаю, — вздохнул с сожалением профессор. — Но что не так, не могу понять. Нет какой-то изюминки.

— Ага, — хмыкнул Сидор, — хрена не хватает для остроты.

— А что, — с любопытством посмотрел на него профессор, — почему бы и нет. Ты уже второй раз про неё заговариваешь. Может, ты и рецепт помнишь.

— Правда? — растерянно почесал в затылке Сидор. — Не помню, — добавил он чуть погодя, виновато глядя на него. — Может, и говорил. Что-то такое вертится в голове, но ничего конкретного, — с сожалением пожал он плечами. — Единственно, что название помню. Хреновухой обзывают. Так что, придётся вам, профессор, самому её изобретать, тут уж я вам не помощник.

Недовольно посмотрев на виновато глядящего на него Сидора, профессор буркнул что-то себе под нос про чью-то память и в дальнейшем уже к нему не обращался, сосредоточившись полностью на своих опытах.

Хрена натёр и заложил опытные образцы с разным содержанием мёда и хрена. Теперь уж он не торопился, а, как и положено, выдержал полтора месяца, юшку слил, остаток профильтровал, и убрал подальше в дальний чулан.

Вот тут то, они оба и поняли, что профессор результат выдал. И теперь он постоянно гонял Сидора, пытавшегося всё попробовать и попробовать, что это там такое у профессора получилось.

— Ну, знаете ли, профессор! — возмущённо воззрился на него Сидор, когда профессор снова застал его за попыткой откупорить бутыль с хреновухой.

— Это только для пробы, — тут же попытался он оправдаться, пряча кружку, куда он пытался отлить хреновухи, за спину. — Я вообще-то, имею на неё полные права. Это была моя идея насыпать туда хрена.

— А сам хрен, — ехидно глядя на него, поинтересовался профессор, — кто тёр. Пушкин!?

— Кто сматывался из дома под любым, самым неблаговидным предлогом, чтоб только не тереть эту гадость? А! — возмущённо посмотрел он на заискивающе глядевшего, на него Сидора.

— Да ладно вам, профессор, — заканючил Сидор, заискивающе глядя ему в глаза, — всего пять капель. На пробу.

— Пшёл вон, — рявкнул на понурившегося Сидора профессор. — Сказал же, что через полтора месяца, значит через полтора, — и, отобрав у него пустую кружку, выгнал из чулана.

Но, что им стоило наиболее дорого, так это бутылки. Пришлось купить в городе у местного кабатчика целую сотню. Для профессорских опытов, конечно.

Как-то Маня попыталась, было, приспособить одну из них под свои нужды, взяв с собой в лес воду, или ещё какую-то бурду, но тут профессор закатил им самый безобразный скандал. Носясь по землянке с отобранной у перепуганной Мани бутылкой, он размахивал ею, разбрызгивая вокруг налитую в неё колодезную воду, и кричал, что бутылки покупались только для него и того, что есть, ему и так мало. А для своих нужд пусть покупают ещё.

Никто, естественно, ничего покупать не стал, больно дорого, но Маня профессору тут же отомстила лишив его вечерней выпечки.

— Фиг тебе, старая чернильница, — мстительно заявила она в ответ на молчаливую, жалобную просьбу профессора выделить персонально для него ещё один кусочек пирога с капустой. — Мне тоже водички попить в лесу хотелось, а ты, гад, бутылку зажал. Так вот мучайся теперь, глядя на остальных.

И ведь так, вредина, и не дала ему пирога, к откровенному веселью всех прочих.

Одинокая жизнь в уединённой долине, отрезанной от всего мира страшной топью, пробраться через которую можно только зная извилистую стёжку притопленной гати, для кого-нибудь показалась бы ужасной, но для Димона, склонного к уединению и отшельничеству была восхитительна.

Никто не досаждал ему своими проблемами и даже простыми разговорами, просто некому было. Лишь изредка к нему забредал Сидор, соскучившийся без его общества, да ещё реже заскакивала Маня с Корнеем. Но ему и этого было достаточно.

И всё бы было хорошо, если бы у него в долине кто-то не принялся шкодить.

Привыкнув за последнее время к совершенной безлюдности вокруг, к тому, что во всей долине не было никого крупнее мышей, он как-то незаметно для себя взял за обычай каждый раз оставлять на столе возле входа в свою пещеру объедки. Уверенный что никто на них не позарится, он спокойно оставлял огрызки на завтра, рассчитывая в другой раз обойтись без долгой готовки. Будь то оставшийся после обеда кусок колбасы, пирога, принесённой Сидором, какой-нибудь здоровущей рыбины, которую за один присест при всём желании не съешь, или ещё что. Это для обленившегося Димона было весьма комфортно и лениво.

И вот уже несколько последних дней, с конца прошлой недели, Димон начал замечать, что рядом с ним поселился какой-то мелкий, шкодливый воришка. У него последнее время постоянно стали пропадать объедки, а если он вечером оставлял на улице неубранную посуду, то на утро она оказывалась вся перевёрнута, как будто в ней что-то искали, и изгваздана непонятно в чём.

Пока у него пропадали только мелкие объедки, он не обращал на это внимания, списывая происки неизвестного воришки на семейство соседских бурундуков или приблудившихся мышей. Но когда у него исчез большой шмат сала, забытого им на улице после какой-то пьянки с Вехтором, а от соседского семейства бурундуков на месте осталось только разорённое кем-то жильё с валяющимися вокруг их норы ошмётками барсучьих шкур, он всерьёз задумался и стал присматриваться.

Случай повторился, когда Димон оставил на сковороде, прикрытой тяжёлой крышкой, кусок здоровущей рыбины, которую он вечером не стал доедать, потому что уж здорово объелся накануне, а рыбина была уж больно жирная.

Утром кусок пропал. Причём крышка лежала так, как будто никто её и не трогал.

А дальше Димон стал экспериментировать.

Каждый вечер он оставлял на столе куски рыбы или мяса, проверяя что таинственный похититель предпочитает на вкус. Оказалось, что похититель предпочитает всё.