— Подумай — тебе ничего не нужно делать… Только помочь мне связаться с американцами. Я даже позволю тебе выпрыгнуть за борт, если не хочешь сдаваться в плен. Расскажешь своим, что сбежал с взбунтовавшегося корабля.
— Корабль взбунтовался? — уточнил я.
— Несколько матросов перешли на мою сторону, когда узнали, что командование посылает их на верную смерть. Они контролируют ходовую часть. Все понимают, что бой с Шестым флотом — преднамеренное самоубийство.
— Ясно, — буркнул я. — Мне раскодировать для вас переговорное устройство?
— Какой сообразительный! Именно! Ты сможешь?
— Смогу.
— Действуй.
— Так я подойду к блоку связи?
Никогда нелишне продемонстрировать излишнюю покорность. Может быть, Ласточкин подумает, что я буду спрашивать его разрешения перед каждым действием. Это здорово притупляет реакцию. Так нас учили на психологических курсах в академии.
— После того, как я отойду, — согласился предатель.
Ласточкин неожиданно проворно отступил в угол, едва не задев ботинком лицо поверженного Мореева. Я скрипнул зубами.
— Приступайте, капитан третьего ранга Латышев, — приказал американский шпион. — Останетесь живы. Будете еще благодарны мне, что не дал вам сгинуть во цвете лет. Сохранил для потомства…
По тому, как часто он повторял свои обещания оставить меня в живых, как масляно блестели его глазки, было видно, что Ласточкин лжет. Как только я изменю настройки блока связи, и он получит возможность переговорить с хозяевами, я получу пулю в затылок. Но важно не это. Важно нейтрализовать предателя — любой ценой.
— Что происходит на «Свароге»? — продолжал вопрошать железный голос из динамика. — Видим вас на картинке со спутника. Внешних повреждений лодки не имеется. Если вышел из строя блок связи, отвечайте на открытой волне. Отвечайте на открытой волне!
— Вот я и мечтаю послать сигнал без кодировки, — покачал головой Ласточкин. — Да не могу… Не дает Бог жабе крыльев… Знаю только, что сейчас мы работаем на приеме, и нас слышать не могут.
Я едва не расхохотался, услышав столь самокритичное заявление. Но вовремя спохватился. Скорее всего, этот гад меня проверяет. Или провоцирует. Да, с таким количеством адреналина в крови я — как пьяный. Но это не повод совершать ошибки.
Подойдя к блоку связи, я уверенно повернул какую-то ручку. Два щелчка по часовой стрелке, два — обратно. Нажать на клавишу — отпустить ее. Повернуть тумблер — и возвратить его в исходное положение. Главное — не сбить волну. Потому что на самом деле в блоке связи нашей лодки я понимал столько же, сколько и Ласточкин. Знал только, что, говоря, нужно нажать большую красную кнопку «ПЕРЕДАЧА». Тогда погаснет другая кнопка, «ПРИЕМ», которую следует нажать, когда все скажешь.
— А ты без оружия ходишь, — осклабился из своего угла Ласточкин. — Ничего на родном корабле не боишься?
— Как же без оружия? — спросил я, простодушно оборачиваясь. — Вот кортик на парадной форме…
— Муляж, — презрительно бросил предатель. Глаза его, впрочем, испуганно загорелись.
Время разговоров закончилось. Настал момент истины.
Моя рука, которой я указывал на кортик, продолжила безобидное с первого взгляда движение и легла на рукоять. Клинок вышел из ножен на удивление легко. Подарок деда, клинок, который носил прадед еще во время русско-японской войны, не мог меня подвести. Я не слишком долго занимался боем с применением холодного оружия. Навык, который я никогда не считал практически полезным. Кому может понадобиться умение драться кинжалом в век атомных подводных лодок, стратегических ракет и ковровых бомбардировок?
Но сейчас моя надежда — только на этот клинок. Больше мне надеяться не на что. И надежда плавно перетекала в уверенность. Во мне просыпались древние инстинкты. Даже не человеческие — того существа, эльфа, который бесконечной звездной ночью скакал с копьем по лесу, разил врагов серебряным клинком, стрелял из лука… Которого я помнил из своих странных, далеких и туманных снов. Тех снов, которые посетители великосветских салонов объяснили бы переселением душ. А я, боевой офицер, и не пытался найти им объяснения.
Эльф, жизнь которого я помнил, мастерски владел любыми видами холодного оружия. Века тренировок, сотни стычек, в которых умение владеть клинком постоянно применялось на практике…
— Стоять! — проревел Ласточкин, вскидывая автомат. — Стой, сволочь!
Поздно. Я и не думал отвечать предателю. Патетические речи — для героев и неудачников. Только бы Ласточкин не попал в голову! Даже с пулей в сердце я, наверное, смогу завершить бросок. Слишком многое от этого зависит.
Грохот выстрела. Толчок в бедро. Резкая боль. Нога подкашивается. Предатель побоялся задеть блок связи — как я и рассчитывал. Стрелял по ногам. Думал, меня это остановит! Меня не остановит уже ничто!
Поздно! Я уже на расстоянии удара, тело движется вперед, и ранение мне не помешает. Бью. Снизу вверх, от живота, под ребро, пронзая сердце предателя. Только бы на нем не было бронежилета! Сил на второй удар, в горло, может не хватить.
Бронежилета нет. Он знал, что будет иметь дело с безоружными людьми, и побоялся привлекать к себе лишнее внимание. Ведь бронежилет под кителем могут заметить…
Автомат, которым Ласточкин пытается отмахнуться от меня в животном ужасе, бесполезен. Несколько пуль ударяют в переборки лодки.
Я падаю на пол вместе с поверженным предателем. Нога не работает. Но до блока связи не больше метра. Я подползаю, подтягиваюсь, нажимаю на кнопку «ПЕРЕДАЧА».
— Капитан третьего ранга Латышев у аппарата. Прием.
Нажатие на другую кнопку, и железный голос рокочет:
— Вы что, белены объелись? Что со связью? Капитана Терентьева к аппарату! Доложить обстановку!
Вновь нажатие кнопки. Перед глазами плывут круги, но с каждой секундой становится легче. Страшная боль в ноге, как ни странно, проясняет сознание.
— Капитан Терентьев, старпом, радист, еще несколько офицеров и матросов погибли. Их застрелил Ласточкин — бывший офицер нашего корабля. Лодка дрейфует на поверхности. Готовность систем доложить не могу. Полагаю, основные узлы крейсера не повреждены. Предатель захватил только рубку управления. Правда, по его словам, у него были…
Я замолчал, не желая повторять гнусные утверждения Ласточкина. Может быть, он придумал матросов-предателей. А пятно ляжет на весь корабль. На всю команду. Особенно если лодка погибнет. Никто и никогда не сможет гордо заявить: мой отец, муж или брат погиб как герой. Потому что и он мог входить в число предателей.
— По его словам, он намеревался вызвать сюда американцев. Сдать им корабль. Прием, — на ходу исправился я.
И тут из динамика раздался не прежний, громовой и твердый голос, а интеллигентный, мягкий малороссийский говорок:
— Капитан Латышев, вы меня слышите? Говорит Санкт-Петербург, премьер-министр. Что с Ласточкиным? Где он теперь? Доложите ситуацию на корабле.
Я забыл нажать кнопку «ПЕРЕДАЧА». Только стоял и слушал. Премьер-министр! А я-то полагал, что мы говорим в лучшем случае с каким-нибудь адмиралом из штаба округа!
— Вы слышите, капитан третьего ранга? — ворвался в диалог громовой бас.
— Слышу, господин премьер-министр, — невпопад отозвался я. — Ласточкина мне удалось уничтожить. Я убил его кортиком. Сейчас в центральном посту один. С командой связаться не успел. Прием.
— Времени не осталось, — отозвался премьер министр. — У вас около двадцати минут. Приказываю вам немедленно принять командование крейсером на себя. Справитесь? Если удастся, проверьте наличие специалистов на боевых постах. И если найдется такая возможность, атакуйте корабли Шестого флота. Задержите их у входа в Суэц. От этого зависит судьба мира.
Последнюю фразу премьер-министр мог и не произносить. Я офицер. Мне неважно, зависит от моих действий судьба мира или безопасность одного-единственного человека. Я получил приказ и выполняю его.
Само собой, для меня важна и судьба мира. Я не хочу, чтобы на Крым упали ядерные бомбы. У меня там жена и сын. Пусть живут они, если мне суждено погибнуть. Можно биться за человечество в целом, можно — за своих родных. И если это необходимо, я готов пожертвовать своей жизнью и жизнью экипажа, чтобы выполнить приказ. Мы солдаты, наш долг — умирать, чтобы жили другие.
