— Пойдешь-пойдешь, — повторил Слава, расчехляя помповый дробовик с дырчатым кожухом на стволе. Славик деловито передернул цевье, и от металлического лязга Вова сразу затих. — Жень, вытрави ему веревки. Метров шесть-семь, не больше. А ты вставай давай, — Славик качнул стволом ружья. — А то ведь пристрелю, как собаку. Ты меня знаешь.

Даже в полутьме отчетливо было видно, как побелело лицо Вовы. Он встал с камня, обвел взглядом конвоиров — Славик хищно ухмыльнулся в ответ, Клеврет опустил глаза, а Ромчик спокойно выдержал взгляд — и повернулся к ним спиной. Да пошли вы все, читалось в его осанке.

— Трави, Женька, — приказал Славик. — А ты топай. Я пойду параллельно, Рома — прикрываешь тыл. Оружие возьми.

Ромчик подобрал второй чехол (тяжелый, черт), но не расстегнул, только перекинул через плечо и двинулся следом.

Идти было тяжело. Камни были мокрые, скользкие, обросшие зеленым мхом. Уровень воды под плотиной (вопреки логике) поднялся, и кое-где валуны полностью ушли под воду. Она была густая и черная, как нефть, и ноги приходилось ставить вслепую, осторожно ощупывая подошвой берцев скользкую поверхность. Глубже, чем по щиколотку, пока ступать не приходилось, ботинки справлялись, но Ромчик все время ждал, что вот-вот ухнет по колено, а то и по пояс в ледяную воду. Каждый шаг требовал предельной сосредоточенности.

Поэтому-то Ромчик и не уловил момент, когда ходячий минный тральщик Вова, возглавлявший процессию, ступил на противоположный берег. Услышал только, как затрещали ветки, когда Вова ломанулся сквозь кусты — а потом наступила тишина.

Глобальная такая тишина. Как после контузии.

У Ромчика возникло острое ощущение, будто его только что ударили по ушам — боли, правда, не было, но слух пропал полностью. Словно ваты напихали в голову, да так глубоко, что заполнили всю черепную коробку. И ватным постепенно становилось тело…

Чувствуя себя тряпичной куклой, Ромчик начал обмякать. Ему и прежде доводилось падать в обморок — на истфехе, например, когда балбес Клеврет заехал ему ковыряльником по шлему, — но сейчас все было по-другому. Сознание оставалось ясным. Ромчик терял контроль над телом. Так, наверное, чувствует себя смертельно раненный солдат, подумал Ромчик. Все понимаешь, а сделать ничего уже не можешь. Можешь только смотреть, как из тебя вытекает жизнь.

Сейчас у меня подломятся колени, и я упаду в воду. И все. Привет. Жизнь окончена, всем спасибо… Как тихо-то…

И в ватной этой тишине раздался шепот. Тысячи голосов одновременно (но все же чуточку вразнобой!) прошептали фразу на незнакомом языке.

Гулко застучало в груди и в ушах, и мир снова обрел цвета, звуки и движение. Тело обдало сухим жаром.

Промчался мимо, на четвереньках, шлепая руками и ногами по воде, Славик с вытянутым и совершенно зеленым лицом. Больно ткнулся в лодыжку приклад выроненного выживальщиком дробовика. Ромчик машинально попятился, нагнулся, подобрал ружье, а когда выпрямился — навстречу ему шел Женька, открывая и закрывая рот, как рыба. Глаза у него были — как два уголька на бумажно-белой маске из папье-маше.

В руках он держал измочаленный обрывок веревки.

2

— Куда едем? — спросил Вязгин.

— Обожди, — сказал Радомский. — Обожди…

— Чего ждать? Сейчас сюда кто только не приедет. И менты, и пожарные, и «скорые»… Не знаешь, что ли, как это у нас делается? Всех на уши поставят. А нам тут делать нечего…

— Обожди! — повторил Радомский. Он упрямо таращился на пустырь, поигрывая желваками.

— Сирены, — заметила Ника и добавила: — Кажется…

Где-то вдалеке нарастал трубный вой пожарных машин и пиликанье «скорых».

— Поехали, — настаивал Вязгин. — Поехали!

— Ладно, — сдался Радомский и махнул рукой. — Но сюда еще надо будет вернуться…

Они сели в «Тойоту» (дверь была не заперта, и ключ призывно торчал из зажигания), причем за руль забрался Радомский, а Вязгин пропустил Нику назад и сел рядом с водителем. Пистолет Влад по-прежнему держал в руках. Радомский рванул машину с места, а Вязгин спокойно, даже меланхолично, попросил:

— Ника, глянь, пожалуйста, что там в багажнике…

Перед тем, как обернуться, Ника наморщила нос и попыталась понять, чем таким пахнет в салоне «Тойоты». Пороховая гарь — это понятно. Сладковатый женский парфюм — допустим. Застарелый перегар? Вонь грязных носков? Нет, не то, не то… Вот оно: псина. Мокрая собачья шерсть. Так воняло от Пирата после прогулки под дождем.

Заднее стекло в машине было выбито, и, по мере того, как «Тойота» набирала скорость (а Радомский выжимал из нее все, что можно), неприятный запах выветривался, оставляя странное послевкусие на языке. Ника перегнулась через спинку сиденья и оглядела багажник. Крошки битого стекла. Две стреляные гильзы. Один альпинистский карабин. Домкрат. Картонная упаковка из-под набора шампуров. Скомканные кружевные трусики. Монтировка. Окровавленный бинт (совсем свежий, кровь едва успела свернуться). Пустая пластиковая бутылка.

— Ничего интересного, — Ника тайком спрятала монтировку в рукав куртки.

— Куда это мы? — поинтересовался Вязгин у Радомского.

— Домой.

— Уверен? — усомнился Вязгин. — Ты же беглый, Романыч. Там могут ждать.

— Им сейчас не до меня… Дома деньги. Оружие. Документы.

— Будешь сваливать из города?

— Хрена! — оскалился Радомский. — Я так это все не брошу! У тебя связь с бойцами есть?

— С охраной-то? Есть. По рации. Если работает, конечно… — Влад вытащил рацию.

— Не торопись, — остановил его Радомский. — Вызови человек десять. Самых надежных. Преданных и проверенных. Сбор — в Заречанах, у моего дома. Через час. С собой иметь оружие и сухпай на три дня. Будем держать оборону.

— Понял.

Вязгин включил рацию. Та сразу затрещала помехами, сквозь которые пробивались обрывки сообщений на милицейской волне. Влад покрутил ручку настройки, но стало только хуже. Помехи слились в один неразрывный писк, переходящий в ультразвук.

— Выключите! — попросила Ника, у которой сразу начала раскалываться голова.

Вязгин щелкнул тумблером, и в тот же момент Радомский ударил по тормозам.

— Ах ты ж твою-то мать…

Навстречу им двигалась колонна. Во главе был милицейский «уазик» с громкоговорителем на крыше (из которого раздавалось неразборчивое «примите вправо… освободите дорогу… водитель… бу-бу-бу…»), за ним ехала «скорая», а следом, вместо ожидаемые в таком случае ярко-красных пожарных машин или желтых газовых «авариек», тянулась бесконечная череда темно-зеленых грузовиков. На крытых брезентом кузовах висели таблички «Люди».

— Что это? — спросила Ника, хотя ответ был очевиден. Настолько очевиден, что в него не хотелось верить.

— Армия, — озвучил ее опасения Влад. — Они вводят в город войска.

— Это что же получается? — В горле у Ники першило. — Война?

— Вряд ли, — покачал головой Радомский. — Жопу свою прикрывают. Перестраховщики сраные. Ну не суки, а? Нас теперь хрен куда пропустят!

— Сворачивай, Романыч, — посоветовал Вязгин. — Срежем через бульвар. Там — по пешеходному мосту, и через полчаса будем дома. Это же танк, а не машина.

— Ладно, попробуем, — пробурчал Радомский.

Старый бульвар будто вымер. На зеленоватом памятнике Пушкину виднелся криво намалеванный и грубо замазанный краской глиф, разобрать который не было возможности. Фонари, стилизованные под девятнадцатый век, были практически все разбиты и покорежены. Вряд ли причиной тому послужили сегодняшние паранормальные события — бульвар давно стал излюбленным местом отдыха житомирской молодежи, о чем свидетельствовали горы мусора и пивных бутылок возле перевернутых урн; сколько Ника себя помнила, тут всегда было грязно и небезопасно по ночам из-за подвыпивших компашек искателей приключений. Но сегодняшней ночью на бульваре не было ни души. И только ржавые сопла мертвых фонтанов упрямо торчали из сколотых гранитных чаш…