В пространстве Игры (дискурсе, вспомнилось модное словечко) глифы, хоть и повторяли формой старинные и общеизвестные знаки, наверняка имели свое, сугубо внутриигровое значение. Потому что в «войну знаков» и противостояние гаитянской и кельтской магии, на что намекала Анжела, Ника не верила.

Ну какие, прости господи, вудуисты в Житомире? Ладно бы язычники-славяне, Перун там, Ивана Купала, это еще куда ни шло, но кельты?..

Нет, ребятушки, это все Игра. И задача наша — понять ее смысл, правила и цель, а самое главное — найти кукловодов. Но сделать это, разглядывая глифы до ряби в глазах, малореально…

— Странно, — сказал Ромчик, и Ника вздрогнула от неожиданности. Парень стоял у нее за спиной, в одном полотенце, обмотанном вокруг талии, и смотрел через ее плечо в монитор. На коже его поблескивали капельки воды, и на ребрах проступали свежие синяки. Длинные волосы прилипли к голове.

— Ромчик, не надо ко мне так подкрадываться…

— Извините, — стушевался Ромчик. — Я хотел спросить, где фен.

— В спальне… А что странно?

— Вот этот снимок, — он ткнул пальцем в экран. — С пентаграммой.

Ника глубоко вздохнула и очень осторожно, как будто ступая по минному полю, начала говорить:

— Видишь ли, Ромчик… Все это, конечно, бред и поклеп, но так уж устроена наша система. Они были просто обязаны задержать твоего отца, по-другому нельзя, это процедура. Конечно, тебе трудно поверить, что он убил бомжа и его кровью нарисовал глиф…

— Ну почему же, — откликнулся Ромчик. — Совсем не трудно.

Ника ошарашено замолчала.

— У отца были странные теории об устройстве общества… Но я не об этом. Видите вот этих людей на фото?

— Ну?

— Вот тут пустое место в толпе. Как будто кто-то только что прошел. Странно, все толкаются, скучились, а тут раз — и дырка. Только никто же там не проходил, верно?

Ника еще раз внимательно посмотрела на фотографию. И точно: в рядах зевак была прореха как раз на одного человека. Будто кого-то вырезали. Кого-то тут не хватало. А ну-ка, напряжем мозг… Ника закрыла глаза и начала мысленно прокручивать картинку.

Санитары с носилками. Есть. Менты, трое в форме, один в цивильном. Есть. Большой босс в «Фольксвагене», тоже попал в кадр. Туземцы: две бабульки с пакетами, шкет на велосипеде, два не совсем трезвых мужика, какие-то размалеванные девицы, еще люди на заднем плане — их Ника запомнила плохо. Вязгин, есть.

Кого не хватает?

Стоп!

Бомж. Военная шинель, беззубый рот. Он стоял вот здесь, между Вязгиным и толпой любопытных. На этом самом месте…

— Ромчик, — медленно спросила Ника, — ты когда-нибудь слышал о людях, которых нельзя сфотографировать?

— Нет, — недоверчиво отозвался Ромчик. — Вы меня разыгрываете, да?

— Угу, — сказала Ника. У нее появилась одна интересная догадка, которую следовало проверить. Но наличие полуголого юноши за спиной начинало раздражать. — Рома, ты иди ложись. Устал ведь. А я еще немножко поработаю…

— Ладно… — разочарованно протянул Ромчик и ушел в спальню. Через минуту оттуда раздалось гудение фена.

Ника передернула плечами (на мальчиков потянуло, подруга?) и вернулась к снимкам. Назад, еще назад, стоп. Собор. Глиф Дамбаллы, Великого Змея. Ярко-желтая стена, белые линии. Нищие: две старушки с клюками и… все. Никакого безруко-безногого дедушки, вызывающего мороз по коже. Пустое место.

Но как же Наташина фотография? На которой старик был безногим?

Чертовщина. Мистика. Бред.

Ну пусть беззубый бомж умудрился отойти и не попасть в кадр. А дедок? Он сидел прямо под глифом, я же его прямой наводкой снимала!

Тут ей по странной, не до конца понятной ассоциативной цепочке вспомнился ночной визитер со скрученной полиомиелитом рукой и странным запахом гнили. И тот невзрачный горбун в старом костюме, на брифинге автоквеста. И девочка-эмо на сеансе черной и белой магии… Наташа сказала, что не помнит никакой девочки, так? Так…

Что же это получается? Если без чертовщины…

Ника провела руками по лицу, взъерошила волосы на затылке и просмотрела снимки заново, один за другим, пытаясь вспомнить каждый из запечатленных моментов, и ответить на простой вопрос: что не так с этой картинкой? Вернее, чего (или кого?) на ней не хватает?

Снимков было много, и каждый запечатленный момент надо было восстановить в памяти… Работа предстояла долгая.

Когда Ника проснулась, за окном было серое, бесцветное небо, а на экране ноутбука выписывал вензеля скринсейвер. Бессмысленно и тускло светила настольная лампа.

Ника со стоном расправила плечи, покрутила головой, разминая шею. Все тело ныло, как после серьезной тренировки. Она не помнила, как уснула — прямо за столом, откинувшись в кресле и уронив на пол беспроводную мышку, которой елозила по широкому подлокотнику. Во рту стоял гадкий металлический привкус. Убить готова за чашку кофе…

Кое-как собрав воедино затекшие конечности, Ника выбралась из кресла и посмотрела на настенные часы. Те показывали двенадцать ровно, но при этом не тикали. Наручные, электронные, и вовсе сошли с ума: цифры мельтешили так быстро, что Нике показалось, будто она случайно включила секундомер. Но это был не секундомер: скорее всего, накрылся кварц. Ника чертыхнулась и пошла искать Рому.

Тот еще дрых, тихонько посапывая, и раскинувшись на широкой постели по диагонали. Одеяло у него сбилось и запуталось сложным узлом вокруг ног. Ночью Рома от кого-то убегал, и, судя по расслабленному выражению лица, все-таки убежал… Ника не стала его будить.

Она вышла на кухню, переступив через похрапывающего Пирата (черт, сколько ж времени?) и, уже открывая буфет, вспомнила, что кофе закончился, и это было весьма коварно с его стороны. Надо умыться, одеться и сходить за продуктами, решила Ника, симулируя энтузиазм. Но делать ничего не хотелось.

В кармане куртки, висящей в прихожей, замурлыкал телефон. Пират проснулся и гулко гавкнул.

— Тихо ты, — шикнула на него Ника, вытаскивая мобильник. — Ромку разбудишь… Алло?

— Ника? Это Вязгин. Как там Рома?

— Спит. Послушайте, Влад, а вы случайно не в курсе, который час?

Вязгин хмыкнул.

— Хороший вопрос. На моих швейцарских — полдень. Только они остановились.

— Весело… — теперь уже Ника озадаченно хмыкнула.

— Я у вашего дома, Ника. Вы не могли бы спуститься? Хочу вам кое-что показать…

— Пять минут…

Она быстро умылась, натянула сапожки и куртку, взяла поводок и пристегнула Пирата. Лифт не работал, пришлось спускаться пешком.

На улице было тепло, но сыро. Такое себе типичное утро ранней весны: промозглый с ночи воздух, все кругом мокрое после дождя, студенистые капли свисают с голых черных веток, но — уже пригревает, хотя солнца пока не видать. По ощущениям — часов восемь утра, но город как вымер, ни людей, ни собак.

Вязгин ждал ее в сквере, на детской площадке, присев на качели. Ника отстегнула Пирата, отпустив его побегать, но он растеряно жался к ее ноге, не собираясь никуда уходить. Стаи бродячих псов, с которой он обычно играл, в пределах видимости не наблюдалось (дождь, наверное, загнал их куда-нибудь под крышу), и Пират вел себя необычно вяло и как-то даже сонно.

— Доброе утро, — поздоровалась Ника с Вязгиным.

— Или добрый день, — отозвался он. — Вас тоже вырубило вчера в полночь?

— Угу, — кивнула Ника, разглядывая собеседника.

Вязгин выглядел так, будто спал в одежде. Его кожаная куртка (не турецкий ширпотреб, а итальянская, из толстой и мягкой телячьей кожи, штука баксов как минимум) была вымазана грязью и копотью, а сам Вязгин впервые на памяти Ники был небрит. Пахло от него гарью.

— Да, длинный вчера выдался денек, — сказала Ника, просто чтобы не молчать.

— Боюсь, что дело не только в этом…

— Как Радомский? Вытащили его из кутузки?

— Не-а, — небрежно бросил Влад. — Сидит. И пускай посидит, там сейчас спокойно.

— Вы как с пожара, — сказала Ника, демонстративно принюхавшись.