Джесси сидел, закрыв глаза от боли, но при этих словах его веки взметнулись вверх.

– Какова недельная комиссия с тысячи сорока? – осведомился Декан.

– Сдается мне, пятьдесят два доллара, сэр.

– Пятьдесят два доллара, – медленно произнес Декан. – На первый-то взгляд не очень много.

– Нет, не очень, сэр.

Декан потер подбородок:

– Но, черт побери, погодите-ка, сколько это будет в месяц?

– Двести восемь, сэр, – вступил Франт.

Декан улыбнулся своей настоящей улыбочкой, еле заметной. Он явно смаковал момент.

– А за год?

– Две тысячи четыреста девяносто шесть, – ответил Дымарь.

– А если удвоить?

– Э-э, – Франт, похоже, отчаялся победить в этой игре, – это… Это будет, мм, это будет…

– Четыре тысячи девятьсот девяносто два, – выпалил Лютер, даже не понимая, что и зачем он говорит, пока эти слова не вылетели у него изо рта.

Франт двинул его по затылку:

– Я уже сам сосчитал, ниггер.

Декан посмотрел на Лютера в упор, и Лютер увидел в этом взгляде свою могилу, услышал, как лопаты скребут землю.

– А ты совсем не тупой, Деревня. Я это сразу понял, как только тебя встретил. И сразу понял, что ты отупеешь, если будешь водиться с такими вот кретинами, как этот, который весь мой стол изгваздал кровью. Я ошибся, позволив тебе брататься с вышеуказанным негром, и об этой ошибке я буду вечно сожалеть. – Он вздохнул и всем своим огромным туловищем потянулся в кресле. – Но это все дело прошлое. Итак, эти четыре тысячи девятьсот девяносто два доллара плюс еще первоначальный заем, всего будет?.. – Он поднял ладонь, запрещая отвечать всем остальным, и указал на Лютера.

– Шесть тысяч тридцать два.

Декан хлопнул ладонью по столу:

– Так оно и есть. Проклятье! А чтобы вы не подумали, что я человек безжалостный, вам надобно понять, что я еще слишком добр: только представьте, сколько бы вы мне оказались должны, если бы я послушал Франта с Дымарем и отдельно рассчитывал комиссию по основной сумме долга с каждой недели. Ясно?

Никто не проронил ни слова.

– Я спрашиваю – ясно? – повторил Декан.

– Да, сэр, – сказал Лютер.

– Да, сэр, – сказал Джесси.

Декан кивнул:

– И как же вы мне собираетесь вернуть шесть тысяч тридцать два доллара моих кровных?

Джесси начал:

– Уж мы как-нибудь…

– Вы как-нибудь – что? – рассмеялся Декан. – Обчистите банк?

Джесси молчал.

– Или, может, двинете в белый город грабить каждого встречного?

Джесси безмолвствовал. Лютер тоже.

– Не сможете, – негромко проговорил Декан, разводя ладони. – Не сможете, вот и все. Мечтайте о чем хотите, но некоторые вещи лежат за пределами возможного. Нет, парни, вам никак не удастся возместить мои… проклятье, а ведь уже новая неделя, я и позабыл… мои шесть тысяч восемьдесят четыре доллара.

Джесси стал косить куда-то вбок, потом с усилием посмотрел прямо перед собой:

– Сэр, по-моему, мне нужен врач.

– Тебе, черт дери, понадобится гробовщик, если мы сейчас не обговорим, как вам расхлебывать эту кашу, так что заткнись, на хрен.

Лютер проговорил:

– Сэр, просто скажите нам, чего вы от нас хотите, и мы это сделаем, как пить дать.

На сей раз его стукнул по затылку Дымарь, но Декан поднял ладонь:

– Идет, Деревня. Идет. Ты рвешься к самой сути, мальчик, я такое уважаю. Потому и отнесусь к тебе с уважением.

Он поправил лацканы своего белого пиджака и наклонился над столом.

– Есть кое-какие ребята, они мне порядочно должны. Одни за городом, другие тут, в городе, в самом что ни на есть центре. Дымарь, список.

Дымарь обогнул стол и вручил Декану лист бумаги; Декан посмотрел в него и затем положил на стол, чтобы Лютеру и Джесси тоже было видно.

– В этом списке пять имен. Каждый должен мне пять сотен за неделю, а то и побольше. Вы, парни, сегодня же пойдете и получите с них. И я знаю – вы там ноете и пищите про себя: мол, Декан, сэр, для тяжелых случаев у вас есть Франт с Дымарем. Ты ведь так думаешь, Деревня?

Лютер кивнул.

– Что ж, в обычное время Дымарь с Франтом или еще какие-нибудь сукины сыны из тех, что ни хрена не боятся, и занялись бы таким делом. Но сейчас у нас не обычные времена. У каждого, кто в этом списке, дома кто-нибудь да валяется с гриппом. А я не собираюсь терять полезных ниггеров вроде Франта или Дымаря из-за этой хвори.

– А вот двух бесполезных ниггеров вроде нас… – произнес Лютер.

Декан откинул голову:

– Глядите-ка, у парня голос прорезался. Я в тебе не ошибся, Деревня, у тебя талант. – Он фыркнул и выпил еще виски. – Ты прав. К тому я и веду. Вы идете и собираете долги с этих пятерых. Соберете не все – разницу возмещаете сами. Принесете мне должок от одного, потом от другого. И так далее, пока не пройдет эта сраная эпидемия. Тогда я оставлю на вас только основной долг, а проценты, так и быть, скощу. Ну, – он растянул рот в улыбке, – что вы на это скажете?

– Сэр, – сказал Джесси, – этот грипп в один день убивает человека.

– Верно, – признал Декан. – Значит, если ты его подцепишь, ты можешь помереть завтра, к этому часу. А вот если не притащите мои деньги, уж тогда, ниггер, ты наверняка помрешь уже сегодня ночью.

Декан посоветовал им доктора, принимавшего в комнатке за тиром, возле Второй улицы, и они двинули туда, проблевавшись в переулочке за Декановым клубом. Врач, старый пьяный мулат с шевелюрой, выкрашенной в ржавый цвет, заштопал Джессину челюсть, и Джесси только всасывал воздух сквозь стиснутые зубы, и слезы тихо катились у него по лицу.

Они выбрались наружу, и Джесси заявил:

– Мне бы чего-нибудь болеутоляющего.

– Только подумай насчет ширнуться, и я тебя сам убью, – пригрозил Лютер.

– Отлично, – согласился Джесси. – Но я от боли думать не могу, так что – какие у тебя предложения?

Они посетили заднюю каморку аптеки, и Лютер купил пакетик кокаина. Две дорожки он отмерил себе, чтобы подуспокоить нервы, а четыре – Джесси. Джесси втянул свои дорожки одну за другой и следом опрокинул в себя рюмку виски.

Лютер заметил:

– Нам понадобятся пушки.

– Пушки у меня есть, – ответил Джесси.

Они зашли к нему на квартиру, и Джесси выдал ему длинноствольный «тридцать восьмой», а себе за пояс, сзади, засунул кольт сорок пятого калибра, после чего спросил:

– Знаешь, как им орудовать?

Лютер покачал головой:

– Я только знаю, что, если какой-нибудь ниггер захочет меня вышибить из своего дома, я ему наставлю эту штуку в лицо.

– А вдруг это не подействует?

– Я сегодня помирать не намерен, – заявил Лютер.

– Тогда скажи.

– Чего сказать?

– Ежели это не подействует, что ты собираешься делать?

Лютер положил «тридцать восьмой» в карман пальто и ответил:

– Я этого сукина сына пристрелю.

– Тогда, черт подери, негритос, – Джесси по-прежнему говорил сквозь стиснутые зубы, только теперь причиной была не боль, а кокаин, – тогда за работу.

Жуткое они являли зрелище, чего уж там: Лютер поймал их отражение в большом окне гостиной Артура Смолли, когда они подошли к его дому. Два негра, порядочно на взводе, маски закрывают рот и нос, у одного из нижней челюсти торчат, словно колья забора, черные скрепки. В прежние времена один их видок мог бы вытрясти денежки из всякого богобоязненного гринвудца, но теперь этого было мало, теперь почти все стали похожи на чучела. На высоких окнах дома были намалеваны белые косые кресты, но Лютеру с Джесси ничего не оставалось, кроме как подняться прямиком на крыльцо и позвонить.

Судя по виду жилища, этот самый Артур Смолли когда-то пытался заделаться фермером: слева Лютер увидал хлев, сильно нуждавшийся в покраске, а также поле, по которому бродили тощая лошадь и пара костлявых коров. Но тут уже давненько никто не пахал, не сеял и не жал, и сейчас, в середине осени, поле заросло высоченными сорняками.

Сквозь сетку внешней двери они увидели человека примерно Лютеровых размеров, но раза в два старше. На нем были подтяжки и нижняя рубашка, пожелтевшая от пота, и маска у него на лице тоже пожелтела, и глаза у него покраснели от усталости, или от горя, или от гриппа.