— Есть еще кое-что, — сказал Фам. — Да, ты будешь вождем, но ты потеряешь любовь племени. Брок — главный, но его нельзя назвать любимцем. Люди не приветствуют его восторженными криками, как приветствуют тебя. Дети не плетут для него гирлянд из лисьих хвостов, а женщины не делают ожерелий из волчьих зубов, как для тебя.

— Вот еще! — воскликнул Фатт. — Кому нужны дети, которые крутятся вокруг, или ожерелья из волчьих зубов? Я хочу иметь жилет из белого кротовьего меха и власть… неограниченную власть!

Как и всякий хороший шаман, Фам предпочитал мир войне, поэтому он попытался уговорить Фатта передумать. Но напрасно. Наконец он придумал выход из положения.

— По правде сказать, — заявил Фам, — такой амулет будет страшно дорогим.

— Насколько дорогим? — спросил воин.

— О, гораздо дороже, чем ты можешь себе позволить, — сказал Фам, уверенный, что он решил проблему.

— Сколько? — настаивал Фатт.

«Я должен назвать абсурдно высокую цену», — подумал Фам и сказал:

— Тридцать две овцы и тридцать два ягненка, — и с облегчением вздохнул, потому что был уверен, что Фатт никогда не заплатит — даже если бы мог — такую цену за амулет.

Фатт, казалось, глубоко задумался, так что Фам продолжал:

— Что хорошего в жестоком сердце, мой мальчик? Доброму сердцу даруется гораздо больше приятных вещей. Да и нет ничего хорошего в том, чтобы быть главой такого племени, как это. У меня есть идея. Я сделаю тебе амулет для ловли белых кротов. Ты поймаешь много кротов, и очень скоро твоя жена сможет сшить тебе белый жилет из кротовьего меха, который подойдет тебе гораздо больше, чем те старые лохмотья, которые носит вождь; кстати, я даже слышал, что его жилет поела моль и он больше не…

Но Фатт его не слушал.

— Этот амулет сделает мое сердце вдвое более жестоким, чем сердце Брока, да? — спросил он.

— Сделает, и тогда у тебя будет вдвое больше проблем, чем у Брока.

— И у меня будет вдвое больше сил, чтобы справиться с ними.

На этом Фам сдался и перестал пытаться повлиять на упрямого воина, который отправился домой считать своих овец и ягнят. Оказалось, что у него было ровно тридцать две овцы и тридцать два ягненка. Как раз достаточно, чтобы заплатить за желанный амулет. И на следующий же день Фатт снова отправился к шаману.

— Но это вся твоя отара! — воскликнул Фам. — У тебя ничего не останется.

— Ты не такой умный, каким притворяешься, — сказал Фатт. — Когда мое сердце станет жестоким, у меня будет столько овец, сколько я захочу. И коров тоже. У меня будет все, что я захочу, если уж на то пошло. Ну так когда я получу свой амулет?

Фам вздохнул.

— Через месяц — если все пойдет хорошо. Но ты должен понимать, что кремень — коварный камень. Никогда не знаешь, расколется ли он так, как ты этого ожидаешь.

— Я вернусь через месяц, — сказал Фатт. — И когда ты отдашь мне амулет, я приведу в твой загон тридцать две овцы и тридцать два ягненка.

Он ушел, а Фам взял камень, намереваясь сделать пару пробных ударов. И тут случилось нечто удивительное. При первом же ударе кремень раскололся на три куска, между которыми открылось блестящее черное сердце со сквозным отверстием посередине.

Фам был поражен. Он заработал тридцать две овцы и тридцать два ягненка одним ударом молота. Ему стало немного жутко. Он знал, что такие вещи не происходят случайно. Это могло означать только одно: ему помогал великий, страшный и своенравный Дух Грома. Больше всего Фаму хотелось зашвырнуть Каменное сердце подальше в реку, но он боялся, что тогда Дух Грома нападет на него и поджарит до хрустящей корочки. (Именно это и случилось однажды в давние времена с шаманом по имени Сминт, который имел наглость спорить с Духом Грома. Все, что осталось от Сминта, — это кучка пепла размером с кокосовый орех.)

Так что Фаму пришлось подойти к двери и позвать Фатта, который пока еще не успел далеко уйти.

Нетрудно представить, как удивился Фатт, увидев Каменное сердце. С тех пор, как он ушел, не прошло и минуты. Он не мог избавиться от чувства, что Фам обманом выманил у него тридцать две овцы и тридцать два ягненка, и не замедлил сказать ему об этом.

— Ты можешь взять его или оставить, — ответил Фам. — И, честно говоря, я бы тебе посоветовал его оставить. Ты пожалеешь, если поступишь по-другому — это так же верно, как то, что мое имя Фам.

— Это мы еще посмотрим, — сказал Фатт. Он надел Каменное сердце на кожаный шнурок, повесил его на шею и направился посмотреть на свое отражение в пруду возле жилища Фама. Но вместо своего отражения он увидел страшного темнолицего призрака, который глядел прямо на него. Этот призрак не был уродливым, он был всего лишь странным, с глазами того медно-красного цвета, который бывает у неба перед грозой. Волосы призрака были окрашены в розовый, синий и ослепительно огненный цвет; они бешеными огненными языками вились и переплетались вокруг его лба. Фатт отшатнулся от отражения и, подняв голову, увидел в небе страшную фигуру, которая и отбрасывала свое отражение в пруд.

— Гляди! — закричал Фам, выбегая из дома и указывая на небо. — Это Дух Грома! Слушай! Он говорит!

И в небе раздались раскаты грома. Страшная музыка грохотала и ревела по всему горизонту. Каменистые холмы ловили эти звуки и перебрасывали их друг другу.

— Ты сделал это, — сказал Фам. — За всех овец Дартмура я не хотел бы оказаться на твоем месте.

Но Фатт уже оправился от первоначального шока, улыбнулся и кивнул.

— Этого достаточно, Дух Грома! — прокричал он небу. — Мы вообще-то не глухие.

У Фама отвисла челюсть. Как смел Фатт так грубо говорить с Духом Грома? Он был уверен, что наглый воин сейчас же превратится в кучку пепла. Но, судя по всему, Духа Грома забавлял вид маленького человечка, который осмеливался так дерзко говорить с ним.

Он разразился раскатистым хохотом, от которого затряслась земля, и затем, подобрав все свое облачение, улетел прочь вместе с грозой.

В ту же секунду небо снова стало синим. Но синева его не могла сравниться с синевой лица Фама, который вернулся в свою мастерскую, чтобы взяться за брошь для миссис Брокотокотик. А Фатт тем временем поспешил к Гримспаунду, полный нетерпения испытать свои новые силы.

У входа на главную каменную стену, окружавшую Гримспаунд, сидели три ребенка и играли в бабки. Когда они увидели, что к ним приближается великий и обожаемый всеми воин Фатт, они позвали его:

— Давайте играть с нами в бабки, мистер Фатт!

— Убирайтесь с дороги! — закричал Фатт, и не успели испуганные дети сдвинуться с места, как он наградил их мощным пинком, от которого они разлетелись в трех направлениях.

Женщина, увидевшая эту сцену, прибежала в деревню, крича:

— Великий воин Фатт сошел с ума! Он убивает детей у ворот!

Отец детей, который подумал, конечно же, что его дети уже мертвы, вылетел из дома и начал ругать Фатта самыми страшными словами, которые только были в языке его племени — такими, как спзфлют и ббжкай-укк и даже бубблексг (ни одно из этих слов мы, к счастью, уже не можем произнести сегодня). Когда обезумевший от горя отец прекратил изрыгать ругательства, Фатт невозмутимо достал свой каменный топор и ударил мужчину по голове, убив его на месте.

Очень скоро люди поняли, что с Фаттом лучше не спорить. Сомнение в его решениях означало сломанную челюсть или тычок в живот. Тот же, у кого хватало ума открыто спорить с Фаттом, лишался головы, не успев даже снять шляпы.

Миссис Фатт, как верная жена, встала на сторону мужа, но тринадцать маленьких Фаттов начинали рыдать, стоило ему посмотреть в их сторону, и бежали искать защиты у огромных и свирепых пастушьих собак, которые охраняли овец по ночам. Но после того как Фатт перекинулся с ними парой слов, даже они стали его бояться и, слыша его голос, ощетинивались, рычали и уползали прочь с поджатыми хвостами.