Ее нашли в начале лесополосы, сразу за «железкой». Был, как сейчас, апрель, вторая половина, плохая, с дождями и сыростью. Лунатик не стал ее хоронить, забросал листвой. Он не прятал жертв. Психолог объяснил – хочет, чтобы его поймали. Антон тоже хотел.

Он оставил машину на дороге между лесом и домами Лебедянской. Через пять минут хода наткнулся на патруль. Местных следаков не пускали, Лунатиком занимались прокурорские, следственная группа под руководством его приятеля, майора Бугрима.

Поляну освещали работавшие от аккумуляторов фонари прокурорских. Бугрим, двухметровый здоровяк с пшеничными усами и нависающим над ремнем животом, черкал в блокноте. Патрульные толпились за ограждением, эксперты и прокурорские работали внутри. Мент из наряда, оперев руки на висящий поперек груди автомат, щелкал семечки с подобающей случаю скорбью.

Обнаженная девушка лежала на земле лицом вверх, с приподнятыми, согнутыми в коленях и расставленными в стороны, как в ожидании неведомого любовника, ногами. Вечером прошел дождь, и к казавшейся слишком белой среди почерневшего прошлогоднего листа лодыжке прилипла обертка конфеты. Руки девушки были сложены за спиной, живот, Кошелев мог видеть из-за линии ограждения, как у прошлых жертв – вспорот от грудной клетки до лона. Голова девушки была повернута к стволу широкого, старого ясеня, и Кошелеву не удалось разглядеть ее лица.

– Что с глазами?

Лейтенантик из прокурорских, ближе всех к Антону, осмотрелся по сторонам, нет ли кого, кто мог бы ответить вместо него и, не найдя, бросил:

– Как обычно. Выколол, – разведя пальцы в «викторию», он ткнул себя в глаза, остановившись в сантиметре от век, – пидор психованный.

– Не, он не псих, – возразил Антон, закуривая.

Лейтенантик посмотрел на него, подняв брови до волос. Прокурорские не любили оперов.

– По-твоему, это нормально? Вырывать нутро у человека? Может, сам такой?

– Я был в группе, которая кунцевского оборотня ловила. С шефом твоим, – сказал Антон. – Того правда перемыкало. А этот спокойно работает. Надрезы симметричные, аккуратные. Он, конечно, больной на всю голову, но хладнокровный. Не псих.

– Угу, чисто поработал, – подключился подошедший Бугрим, – но ты же понимаешь, Антон, что ничего нового не сказал?

– Я и не пытался.

– Хочешь предпортрет почитать? Мозгоклюи составили.

Пили кофе у фургона прокурорских. Стало светать, и Антон читал без фонарика.

– Что? – спросил Бугрим, заметив скептицизм Антона.

– Здесь, – Антон отчеркнул ногтем в тексте, – что он хочет, чтобы его поймали. Это вряд ли. Его прет. Он своим делом гордится. И не вам бросает зацепку, а картинки рисует, для публики. И это не помрачение сознания, когда он кишки вырезает. Все он прекрасно понимает в этот момент и контролирует.

– Ритуал?

– Жертва. Кому-то.

– Кому? С чего так решил?..

– Бред скажу. Я его чувствую. Будто я кино смотрю, а он сзади сидит и пыхтит над ухом. Понимаешь?

– Да не дай бог. Тебе к врачу надо сходить и с бухлом завязывать. Начальство на говно исходит из-за Лунатика. Пойдешь ко мне в группу.

– Нет.

– Я тебя не спрашивал. С твоими разрулю. Давай, Антох…

Пожав ему руку, Бугрим двинулся к своим. Эксперты закончили, следовало вывезти тело, пока из соседних домов не потянется на работу народ.

***

Пока нес Ксюшку на руках из кабинета к машине, даже не проснулась. Антон привез ее домой и точно так же отнес в квартиру, уложил на диван и прикрыл пледом.

К «Коломенской» решил пойти пешком. Когда позвонил, Крайнев узнал его первым, а Антон долго не мог понять, о каком грабеже и какой машине речь.

Антон шел, укутав шею шарфом и спрятав руки в карманы джинсов. Май выдался холодным, было ветрено и сухо, и ясно, и пронзительно, и воздух был наполнен обещанием несбыточного.

Зашел в кофейню и зашарашил сто пятьдесят водки. Алкоголь был как топливо для машины. Он на нем работал.

Он не испытывал угрызений. Противоречия между работой и приработком (он путался, что чем называть) не было. Преступник и мент жили по одному закону, не тому, который мелким шрифтом в брошюре с гербом, а неписанному. Этот закон позволял все, нужно только делиться и быть начеку, чтобы не подставили. Мент и преступник были смежными специальностями, многие менты воровали, а многие преступники наводили в своих районах порядок получше ментовского.

Из подъезда впереди вышла смуглая девушка, похожая на индианку. Красивая настолько, что Антон споткнулся о воздух. Ее лицо было радостным и слегка обалдевшим. Упругой, подпрыгивающей походкой она отошла к дороге, обернулась и посмотрела вверх. Проследив по направлению ее взгляда, Антон увидел за окном на четвертом этаже черноволосого парня, голого по пояс, с сигаретой в руке. Девушка помахала парню, а он влез на подоконник, распахнул окно, огласив сонную улицу скрежетом старого дерева, и закричал:

– Светка, я тебя люблю!

Светка засмеялась и крикнула в ответ:

– Слезай немедленно, дурачок! – Парень занес ногу над улицей. – …В другую сторону, крэйзи!

Она опять помахала ему и пошла к метро, но еще дважды оглядывалась на ходу. Парень, не закрыв окна, стоял на подоконнике, и она кричала ему, чтобы слез и закрыл окно, а то простудится.

Антон пошел за ней. Почувствовал себя обязанным проводить. Не набиваясь в попутчики, издалека наблюдая.

Едва поспевал, так быстро шла. Девушка была в кедах, и, похоже, сама себя удерживала, чтобы не взлететь. Прохожие не отражали ее улыбку, смотрели хмуро и подозрительно, но девушку это не смущало. Тусклое солнце оживало в ее волосах, и Антон, следуя в пяти шагах сзади, вспомнил старую, читанную Ксюшке сказку, в которой принцесса шла по зимнему лесу и оставляла за собой след из зеленой травы и цветов.

Воспоминание о лесе резануло по нутру. Вот почему захотел проводить. Боялся, что эту красоту затопчет Лунатик, выпьет и испоганит силу, заставляющую сейчас зеленеть траву по ее следу.

– Что тебе надо?

Задумавшись, не заметил, как догнал. Девушка, сунув руку в сумку как будто за газовым баллончиком, с испугом и гневом смотрела на Антона и говорила нарочно громко, для прохожих:

– Я позвонила другу, он через минуту будет, понятно? Пойдешь за мной – милицию вызову!

Она снова повернулась к метро, и пошла так же быстро, но не так радостно. Сам убил то, что хотел оберечь.

– К тебе шел – девчонку видел, – сказал через десять минут Крайневу. – Вышла из дома с выражением лица этим, пришибленным, будто хорошо потрахалась, до одури. Не то говорю… Хочу сказать, от меня давно так не выходили. Опять не то…

– Почему, все то, – ответил Крайнев. Они прятались от ветра за плексигласовыми стенками торгующего хот-догами фургончика и пили кофе из картонных стаканчиков. – Всему свое время. Мой товарищ сказал: все мечтали стать космонавтами, а выросли алкоголиками. Девушки с такими лицами выходят от нас в юности. Дальше становятся женами, рожают… И сами смотрят на мужей, не веря, что когда-то выходили от них, хорошо натраханные. Волны быта. Женат?

– В разводе.

– Понятно. А дети?

– Дочка.

– Сколько ей?

– Восемь… Девять?.. – Антон замешкался, – Нет, восемь. В июле было.

– Контачишь?

– Нет.

– Живет далеко?

– Нет.

Крайнев кивнул будто понял. Ни хрена ты не понимаешь, подумал Антон. Он пожалел, что разоткровенничался, и заговорил суше:

– Хорош не по делу, яйца морозить по такой погоде… Что у тебя?

– Разрешение на оружие. Я в твоем округе, могу сам получить, но тема длинная. А у меня времени… – Сергей уловил перемену в Кошелеве и чуть отодвинулся от столика на одинокой ножке, – Вот список, чего хотелось бы.

Изучая листок, Антон присвистнул:

– Воевать собрался? Это вообще забудь, нереально, никаких АКМ, статья. Разрешиловку сделаю на травматическое и охотничье.

– Но твой… – Крайнев замялся, не желая говорить «начальник», – Петр Вадимович сказал, что все можно.