— Я высказал несколько предположений, — возразил я. Чувство голода, усталость и яркий свет ламп на потолке — все вместе взятое вызывало у меня головокружение. — Что конкретно вы имеете в виду?

— При нынешнем отсутствии информации, — продолжал он сухим казенным языком, — мы не сможем прийти ни к каким конкретным выводам, а лишь к общим заявлениям. Однако представляется вполне вероятным, что обе женщины были убиты потому, что слишком много знали, случайно или намеренно, относительно определенной подрывной или враждебной деятельности. Возможно, здесь замешаны продажные члены вооруженных сил. Возможно, речь идет о сборе информации для Токио. В любом случае разобраться в этом должны мы. Первое, что нам следует предпринять, — задержать мужчину в желто-коричневом пальто.

— Приятно слышать, что теперь этим делом стану заниматься не я один.

— Я признателен вам, что вы пришли сюда, и надеюсь, что мы будем поддерживать с вами контакт по мере того, как развивается это дело.

Ярко освещенный чистый кабинет, высокопарная беседа Хефлера превращали все это дело во что-то нереальное. Мне хотелось уйти отсюда и снова окунуться в темноту.

— Я буду в городе еще десять дней. Через день-два хотел бы вам позвонить и спросить, удалось ли получить ответы на эти вопросы.

— Звоните сюда и спрашивайте меня, Хефлера. Мне нет надобности объяснять морскому офицеру, что это дело носит конфиденциальный характер.

— Естественно. Будьте здоровы.

Удивительно покладистый клиент, подумал я, когда спускался в лифте. Если появятся другие трупы, то я надеялся, что на них наткнется сам Хефлер. В любом случае, я сбыл это дело с рук. Вернее, таким было в тот момент мое иллюзорное впечатление.

Наручные часы показывали почти девять часов. Мэри, наверное, ждала моего звонка. Я позвонил в ее гостиницу из телефона-автомата в почтовом отделении, и она сняла трубку после первого же звонка.

— Сэм? — В ее голосе послышалось нетерпение.

— Извините, что звоню так поздно. У меня были дела. — Я предпочел бы не сообщать ей о смерти Бесси Лэнд, но она уже знала об этом.

— Я видела газеты, Сэм. Меня это пугает.

— Меня тоже. Вот почему я... — Я замолчал. Хефлер предупредил меня, что это конфиденциальное дело, пожалуй, это распространяется и на Мэри, хотя она знает почти столько же, сколько и я.

— Почему — что?

— Это — одна из причин моего желания увидеть вас сегодня. Мне надо взбодриться.

— Мне тоже этого недостает. Но у меня есть для вас хорошие новости. Новости не всегда бывают дурными.

— Я сейчас же приеду. Вы уже обедали?

— Еще нет. Мне надо двадцать минут, чтобы переодеться.

— И ни минутой больше.

— Вы славный. — Она положила трубку, и я помчался к себе на квартиру, чтобы тоже переодеться.

Она пришла на обед в темно-синем вечернем платье, которое подчеркивало ослепительную красоту ее плеч. Золотистые волосы были зачесаны вверх с изящной шейки и напоминали весенний букет цветов на грациозной ножке. Ее вид сразу изменил мое настроение. Она символизировала все яркое, нежное и приятное, чего мне не хватало в течение целого года. Рядом с ее молодой красотой, которая тепло светилась над освещенным свечой столом, неприятные события, происшедшие во тьме на улице, казались невозможно безобразными, отвратительными. Какое-то время они представлялись мне как надуманная тень насилия, зло с фальшивым лицом, восковая фигура смерти.

Когда нам подали коктейли, она спросила меня о смерти Бесси Лэнд. Но Бесси Лэнд уже перешла в другое измерение.

— Бог знает, что с ней случилось. Мне это неизвестно. К тому же теперь пусть болит голова у других.

— Что вы имеете в виду?

— Этим занимается полиция. Это их дело, и они полагают, что произошло самоубийство. Поэтому и для меня это тоже самоубийство. — Но коктейль уже ударил мне по мозгам и заставил добавить: — Я приехал в отпуск, чтобы немного повеселиться, и собираюсь именно так и поступить, даже если половина Детройта попадает замертво.

Она посмотрела на меня с холодной полуулыбкой:

— Вы довольно бессердечный человек, Сэм, правда?

— Думаю, вы правы. Большинство людей слишком заняты собой, чтобы думать о чем-нибудь еще.

Она допила коктейль, поставила бокал и посмотрела на меня так, как будто проглотила горькую правду, которая подкрепила ее.

— Конечно, бессердечность не стопроцентная, — заметил я. — Проткните наружную корку, и вы обнаружите размазню из испорченного винограда, разлитого молока и уязвленных чувств.

— Прекратите так говорить. Неужели вы действительно такой циник? Или только прикидываетесь?

— Я служу в военно-морском флоте так давно, что не знаю, на что похож. Но знаю, что мне нравится. Вы.

Ее полупрозрачные глаза неопределенного цвета в свете свечи внимательно всматривались в мои.

— Не могу вас понять. Не могу понять, вы интеллигентный человек или грубиян.

— И то, и другое, — ответил я легко, но в душе был польщен таким разговором. — Я интеллигентный человек среди хулиганов и грубиян среди интеллигентных людей.

— Не понимаю, что это означает. Что вас занимает?

— Когда-то я намеревался стать знаменитым журналистом. Понимаете, хотел показать весь позор наших городов и все такое прочее. Но за последние год или два это желание испарилось.

— Что вам хочется? Если скажете, что меня, то я закричу.

— Я вполне уверен, что хочу заработать денег. И мне не важно — как. Это относится к половине всех мужчин, которых я знал на флоте. Если вы сильно испугаетесь несколько раз, то растеряете свой идеализм.

Ее губы полураскрылись, а внимание сосредоточилось на собственных мыслях. В этот момент подошел официант с заказом, вслух она ничего не сказала.

Минуту или две мы ели молча. Потом Мэри проговорила:

— Мы не сможем теперь часто встречаться.

— Знаю. Еще две недели — вот весь наш запас.

— Еще два дня. Мне предложили работу в Сан-Диего. Вот такие у меня новости.

— А мне показалось, что вы сказали: у вас хорошие новости.

— Конечно, ведь работа хорошая, в отделе снабжения военно-морского флота.

Мне не нравилась перспектива ее отъезда, и я начал придираться:

— Если закончится война, то это не здорово.

— Понимаю. Но пока она продолжается, я чувствую себя обязанной вносить свой вклад. — Мэри слегка покраснела, и в ее голосе послышалось смущение. — Сегодня я окончательно решила связать судьбу с военно-морским флотом, и этот вопрос решен.

Единственное, что я мог придумать ей в ответ, прозвучало так:

— Я бы хотел поехать вместе с вами.

— А почему бы вам этого и не сделать? — В ее улыбке сквозил вызов.

— Может быть, я и поеду. Вы сказали, что уезжаете через два дня?

— Если смогу достать билет. У меня бронь.

— Но я в любом случае приеду в Диего и повидаю вас, прежде чем уйду в плавание.

— Почему бы вам не поехать со мной в субботу? У нас получилась бы великолепная поездка. — Ее ясные глаза отражали прыгающие язычки свечей, напоминая движущиеся огоньки, тая в себе обещание дивных мгновений в теплой комнате, залитой мягким светом.

Этой ночью, лежа в своей холостяцкой постели, я думал о том, какая у нас могла бы получиться прекрасная поездка. В конце концов, меня ничто не удерживало в Детройте. Моя девушка вышла замуж и уехала. Большинство моих друзей надели военную форму, их разбросало по разным континентам. И единственный человек, с которым мне действительно хотелось быть рядом, уезжал в Сан-Диего и предлагал поехать с ним.

Я заснул, так ни на что и не решившись, но утром решение пришло само собой. Меня разбудил телефонный звонок.

— Младший лейтенант Дрейк?

— У телефона.

— Говорит Хефлер. Только что мы получили сообщение по телетайпу. Думаю, оно вас заинтересует. Понятно, что это только для вашего сведения.

Не совсем проснувшись и с похмелья, я говорил несколько хриплым голосом:

— В моей комнате отыщешь не больше одного или двух шпионов. — Джо Скотт свернулся под одеялами на другой кровати и спал как сурок.