Но вместо этого Попрыгунья потянулась и с любопытством обнюхала детеныша — а потом, прежде, чем Кеман успел шелохнуться, носом же перекатила детеныша поближе к себе. Младенец тем временем продолжал орать, требуя еды. Кеман встревожился: вдруг такое перекатывание повредит детенышу? Дракончик одним движением оказался рядом с Попрыгуньей.

И обнаружил, что детеныш уже пристроился к соску рядом с теленком Попрыгуньи. Со стороны казалось, что они все совершенно точно знают, что именно им следует делать.

Приложив некоторые усилия, Кеман при помощи сладких корешков заманил однорогов на выгон Попрыгуньи. При этом он не забывал держаться подальше от их острых раздвоенных копыт. Однороги терпели его, как терпели членов своего маленького стада. Они не испытывали привязанности к Кеману и не позволяли ему никаких вольностей. Однороги некоторое время со сдержанным презрением рассматривали Попрыгунью и ее выводок, потом устроились поблизости.

На Кемана они не обращали никакого внимания, но подросток к этому привык. Он устало потащился обратно в логово, надеясь, что мать уже вернулась туда, но обнаружил, что пещера пуста, как и прежде.

Их логово было не слишком велико. На самом деле это было всего лишь звено в цепи известняковых пещер, протянувшихся с этой стороны долины. Теперь эти пещеры уже не были соединены между собой. Каждый дракон, желающий заполучить подземное жилище, просто заявлял права на некоторое количество пещер, прокапывал отдельный вход, после чего отгораживал свой участок от остальной системы.

Сочащаяся из стен вода за многие столетия заполнила пещеру разнообразнейшими выступами и наростами. Некоторые из них Алара убрала. Другие оставила — просто потому, что ей нравилось на них смотреть. Отполированные бесчисленными каплями воды сталактиты и сталагмиты мягко поблескивали в полумраке пещеры. В главной пещере потолок был настолько высок, что при желании Алара вполне могла бы взлететь. Хозяйка пещеры разровняла пол в этом помещении и убрала большую часть известняковых образований. Впрочем, кое-что она оставила. Самый впечатляющий экземпляр стоял в центре, йод наиболее высоким местом свода пещеры. Это был огромный сталактит. Он все еще продолжал расти, и ему не хватало лишь нескольких сантиметров, чтобы сомкнуться с таким же огромным сталагмитом, свисающим с потолка. Нижняя часть этой пары до странности напоминала стилизованное изображение горы, поросшей лесом, и Кеман с матерью очень любили рассматривать ее. Сталактит со всех сторон окружало озерцо глубиной с длину Кемана, и такое чистое, что в нем видно было дно.

Стеклянные шары, сделанные его матерью и заполненные магическим огнем, заливали холодным светом те части логова, которые Алара желала видеть. «Лесистая гора» и озерцо всегда светились мягким синим сиянием, а обе спальни — и Кемана, и матери, — приглушенно-зеленым. В настоящий же момент, поскольку Алары уже месяц не было дома, остальная часть логова была темной и не очень уютной. Иногда тишину нарушал звук капающей воды или быстрый топоток ящериц, разведенных в свое время Кеманом. Все прочее время в пещере было тихо.

Кеман забрался в свою спальню — пещерку в форме яйца, с мягким песчаным дном и очень скромным запасом драгоценных камней, принадлежащих лично Кеману, — и попытался уснуть. Но из этой попытки ничего не вышло. Он просыпался от малейшего шума и каждый раз после этого подолгу лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к шорохам, что доносились из темноты.

В конце концов Кеман сдался. Ну не может он больше здесь лежать! Лучше уж пойти и чем-нибудь заняться.

Рысцой добравшись до зверинца, Кеман увидел, что солнце только что взошло. Кеман со вздохом подумал, что ему так или иначе все равно нужно кормить своих подопечных. А раз так, почему бы ему не заняться этим прямо сейчас?

Большинство травоядных можно было просто выгнать на огороженное пастбище, но Попрыгунью и однорогов придется кормить в загоне, если он хочет, чтобы человеческий детеныш пребывал в безопасности. А это означало, что ему придется трудолюбиво рвать траву, складывать ее на выделанную шкуру, а потом тащить эту кучу в загон. И так раз за разом. Как давно уже узнал, к собственной печали, Кеман, травоядные уделяли еде очень большое внимание. К тому времени, как подросток справился с этой работой, солнце уже стояло довольно высоко, а сам Кеман жутко хотел есть и пить.

Правда, в зверинце содержались еще и хищники, но с ними особых проблем не было. Сейчас Кеман отправится добывать себе завтрак, а на обратном пути прихватит что-нибудь и для них. Иногда Кеман пикировал на какого-нибудь упитанного двурога, и ему приходило в голову, что это самое животное вполне могло бы быть одним из его любимцев, — тогда дракону приходилось напрягать все силы, чтобы убить добычу. Впрочем, потом стадо пускалось наутек, просыпались инстинкты, и прежде, чем Кеман успевал сообразить, что к чему, он уже жевал нежное вкусное мясо.

Некоторым инстинктам ужасно трудно сопротивляться. Одного лишь взгляда на разбегающееся стадо хватало, чтобы Кемaн начинал бить хвостом и готов был ринуться на все, что движется. .

А в настоящий момент он был настолько голоден, что даже ласковая Попрыгунья начинала казаться ему едой.

«Лучше я отправлюсь на охоту». Кеман взобрался на верхушку скалы, расправил крылья и взлетел — довольно неуклюже, надо признать. Он был уже достаточно взрослым, чтобы летать, но пока что не отличался особой искусностью в этом деле. Особенно в том, что касалось взлета и посадки. Кеман всегда старался проделывать это наедине — чтобы некому было смеяться, если он вдруг расквасит себе нос.

По мере того, как Кеман работал крыльями, набирая высоту, он чувствовал себя все более голодным. Он решил сегодня поохотиться на табун диких лошадей — есть двурогов ему сейчас как-то не хотелось. На выходе из ущелья Кеман поймал восходящий воздушный поток и принялся осматривать узкие долины, лежащие вокруг Логова. Большинство взрослых не охотились так близко от дома, а Кеману временами удавалось отыскать здесь очень даже неплохую добычу. Несмотря на близкое соседство огромных, вечно голодных драконов, окрестные пастбища всегда притягивали к себе небольшие табунчики травоядных.

На этот раз Кеману повезло: в одном тупиковом ущелье с небольшим источником в дальнем его конце он застал врасплох табун крепких серовато-коричневых кобыл. Кеман приглядел себе одну, которая была без жеребенка, собрался с силами и спикировал.

Кобыла была так перепугана, что даже не пыталась бежать. Кеман ударил ее с налета всем своим весом и всадил когти ей в круп. Он почувствовал, как хрустнули спина и шея кобылы, — и животное свалилось на землю, даже не успев оказать сопротивление.

Чистая работа. Кеман был чрезвычайно горд собой. Кроме того, лошадь была значительно крупнее тех животных, что обычно служили ему добычей.

К тому времени, как опомнившиеся лошади бросились наутек, Кеман уже пировал в свое удовольствие. Он никогда не рассматривал диких лошадей как возможную составляющую своего зверинца: слишком уж они были глупыми, нервными и упрямыми, чтобы с ними возиться. Отец-Дракон как-то рассказывал, что это эльфы сумели каким-то образом скрестить трирогов с лошадьми, и так появились однороги. Если это правда, то однороги умудрились вобрать наихудшие черты обеих пород. Однороги были упрямы, как лошади, агрессивны, как трироги, а коварством превосходили их обоих. У Кемана не раз появлялось ощущение, что однорогам нравится убивать. Ну эльфы и нашли, что выводить!

Кеман решил, что теперь он будет питаться исключительно лошадьми и трирогами. Большинство других драконов не интересовались лошадьми, — ну что ж, ему больше достанется. Подумаешь — мясо жестковато! Зато совесть мучить не будет, и ему не придется каждый раз после охоты прятать глаза от укоризненного взгляда Попрыгуньи. Может, конечно, виной тому было излишнее воображение Кемана, но ему всегда казалось, что Попрыгунья знает, когда он ел двурогов.