— В принципе, можно, хотя и не полагается, — Аполлон подошел к Телемаху, бледному и притихшему, положил ему на лоб ладонь, подержал так секунд пять и усмехнулся. — Все в порядке.

— Спасибо, — с трудом выговорил Телемах.

— Да не за что, — уронил Аполлон. — Тривиальный случай. Будь здоров, мальчик. Не огорчай родителей.

И исчез в пламени.

Афина откровенно перевела дух.

— Надеюсь, это послужит тебе хорошим уроком, Телемах, — сказала она строго, потом добавила. — По правде сказать, недолюбливаю я этого товарища. Чтобы не сказать побаиваюсь. Дело он, конечно, свое отлично знает, но тип он непредсказуемый. Что у него на уме никогда не поймешь. Если что не по его, может и убить не задумываясь, ни за что ни про что… Но ты ему, кажется, понравился. Впрочем, спаси бог от таких друзей… О, твоя мама возвращается. Ну, привет ей, я пошла.

Афина исчезла.

— До встречи, спасибо, — в пустоту сказал Телемах.

В комнату вошла Пенелопа, неся травяной отвар и детский тайленол.

— Ты что, Телемах, сам с собой разговариваешь? — с тревогой спросила она. — Или у тебя бред?

— Нет, — ответил Телемах, поднимаясь. — Со мной уже все в порядке.

— А какая у тебя температура?

— Нормальная.

— Неужели? Где градусник? Гм, и правда, — Пенелопа снова потрогала лоб Телемаха. — . А как самочувствие?

— Замечательно.

— Странно. Ничего не понимаю. Что произошло? — Пенелопа посмотрела Телемаху в глаза.

— Ничего, — сказал Телемах. — Все нормально.

Пенелопа вздохнула и, заложив руки за спину, стала ходить туда-сюда по комнате.

— Я должна серьезно с тобой поговорить, Телемах, — наконец сказала она со вздохом.

Телемах напряженно кивнул и стал соображать, что же он за последнее время натворил. Плохих оценок он не получал уже давно, и мама об этом знает, она в дневнике расписывалась. Подрался вчера с Диофилом? Так за дело же! Разве можно было спокойно слушать, что этот придурок нес о национальном герое Ахилле?! Кроме того, маме неоткуда об этом знать. Что еще? Кажется, ничего страшного он больше сделать не успел…

— Телемах, — начала Пенелопа, — этот новенький мальчик, с которым ты подружился, спартанец…

— Стратоген?

— Да, кажется… Он не наркоман?

Телемах поморгал, спросил:

— С чего ты взяла?

— Нет, ты ответь, — настаивала Пенелопа.

— Не знаю, — с некоторым раздражением сказал Телемах. — Что, я буду людям такие вопросы задавать? Он спортсмен. Лучший аэроболист в нашей школе.

— Ясно, — вздохнула Пенелопа. — Телемах, Эвриклея недавно стирала твой хитон и нашла в кармане шприц…

— Ну и что? — сказал Телемах. — Мало ли разной дряни я в карманах таскаю. Помнишь, во втором классе ты у меня гранату отобрала, которая с войны осталась? Ну, помнишь, я в лесу откопал?..

— Подожди, — сказала Пенелопа. — Не уходи от темы. Телемах, признайся честно, — ты колешься?

— Да ты что, мама?!

— Хорошо. Зачем тогда шприцы?

— Да это не мои, — сказал Телемах, чтобы не особенно думать.

— Ясно, — сказала Пенелопа. — А как насчет того, который у тебя в заднем кармане?

Телемах сообразил, что в заднем кармане джинсов действительно контурируется шприц на 5.0, причем так отчетливо, что спутать его с чем-либо, наверное, невозможно.

— Так что? В школе по химии задали? — Пенелопа делала вид, что саркастически улыбается, но на самом деле в ее голосе чувствовались слезы. — Я долго смотрела на все это сквозь пальцы, думая, что все это детские шалости, что ты еще маленький. А ты, оказывается, становишься подростком, Телемах, причем трудным!

Телемах понял, что гнуть дальше в том же духе — значит расписаться в том, что ты наркоман.

— Мама, — сказал он, — честное пионерское, я не колюсь. Почему ты мне не веришь? Разве я тебя когда-нибудь обманывал?

— Хорошо, Телемах. Тогда объясни связно, что это значит — ты возвращаешься домой с характерными симптомами ломки, я выхожу на несколько минут, — и уже все в порядке: ни тошноты, ни головной боли, никаких проявлений. Что тут можно подумать?

До Телемаха, наконец, дошел юмор ситуации. Он рассмеялся, чем привел маму в легкое замешательство, и сказал:

— Ладно, я не хотел тебя расстраивать… Мам, ну какие это «характерные симптомы ломки»? Это обычная неспецифическая реакция организма. Еще этот открыл, ну, который концепцию стресса разработал, как его… А! Селье, канадский ученый прошлого витка…

— Пожалуйста, ближе к делу, — строго сказала Пенелопа.

— Я плавал на соседний остров, там, где была ТЯЭС, и замазался, — на одном дыхании выдал Телемах.

— Насколько я знаю, — в полном недоумении глядя на него, заметила Пенелопа, — «замазаться» — это и значит «принять наркотик».

— Нет, это «вмазаться». А «замазаться» — это… ну, — он подумал, как бы попонятнее сказать. — «Схватить дозу».

Пенелопа терпеливо ждала.

Телемах с трудом выкопал в памяти подходящее общеупотребительное слово, понятное не только специалистам-радиологам, и с облегчением сформулировал:

— Облучиться.

— Всемогущий Кронион! — воскликнула Пенелопа. — Зачем тебя туда понесло?! Кроме того, у тебя еще, оказывается, проблемы с греческим языком — вот никогда бы не подумала? Впрочем, понятно, это дедушка Лаэрт на тебя так влияет. Это все его опыты с гигантской кукурузой, виноградом с генами лягушки и витаминизированной хлореллой.

— Мам, да уже все нормально, — сказал Телемах. — Меня Аполлон вылечил.

— Ну вот! — Пенелопа всплеснула руками. — Мало того, что Афина с тобой нянчится, ты еще и других бессмертных от дел отрываешь!

— Мама, пожалуйста, не сердись на меня, я больше туда не поплыву, обещаю…

— Телемах, — сказала Пенелопа, обнимая его, — сынок, пообещай мне, что никогда в жизни не будешь колоться и лазать по радиоактивным развалинам. Не расстраивай своих родителей. Что я напишу папе на фронт?

— Мама, я не колюсь, — сказал Телемах, вырываясь. — Наркоманов в космонавты не берут.

— Космонавты?! — воскликнула Пенелопа. — Забудь о космонавтике! Даже и не думай! Хватит с меня и твоего отца! Пообещай мне, что никогда не станешь космонавтом!

Телемах опустил глаза и помотал головой.

— Извини, мама, я уже выбрал себе профессию.

— Еще десять раз передумаешь, — сказала Пенелопа поспешно. — В детстве все мечтают стать космонавтами.

— Да мне тринадцать лет скоро, — сказал Телемах. — Я уже все решил.

— Вот погоди, сорванец! — потеряла терпение Пенелопа. — Вернется папа, будет тебя пороть!

Она резко поднялась и пошла на кухню разогревать суп.

— Мама, — сказал Телемах, — не обижайся на меня, пожалуйста. Я очень стараюсь тебя не расстраивать, но у меня плохо получается.

— Я не обижаюсь, — Пенелопа улыбнулась и погладила сына по голове. — Садись есть. Ты, наверное, ужасно проголодался.

Телемах без обычного сопротивления съел тарелку чечевичного супа, жареную рыбу с овощным салатом, кукурузную лепешку и выпил компот.

— Мам, я не говорил — у нас завтра общешкольная эстафета, приходи посмотреть, если хочешь.

— Спасибо, — улыбнулась Пенелопа, — приду. А в честь чего эстафета? К какой-то космической дате? К годовщине стыковки «Союз»-«Аполлон»?

— Нет, это в июле было. А у нас бег с факелами в честь Прометея.

— А-а! Я совсем забыла. Может быть, стоит провидеофонить дедушке Лаэрту? Он, наверное, тоже не откажется посмотреть.

— Нет, он мне говорил, что не сможет прийти. Сослался на то, что у него сейчас очень напряженное время. На самом-то деле, мне кажется, он думает, что я буду стесняться… И ты же знаешь, что он не любит бывать в городе. Ворчит, что от орнитопланов и фотобомилей плюнуть некуда, а пешеходов надо уже заносить в Красную книгу… Ладно, я пойду уроки делать. Спасибо, мама.

Телемах пошел в свою комнату. Полистал дневник, удостоверился, что на завтра задано только сочинение, параграф по философии и задачки на электролитическую диссоциацию, и засел за комп — играть в «Аргонавтов». Дошел до самого поганого места, Сциллы и Харибды, выпустил голубя и уже собрался провести корабль, как рядом возникла Афина.