Лада поднялась с земли, взглянула в небо, на пыльную дорожку Млечного Пути, такую близкую и одновременно немыслимо далекую. Сцена из прошлого все еще стояла перед ее глазами, и чувство единения с давно убитыми людьми, не просто людьми — настоящими Коммунарами — заставило ее прошептать оборванную строчку старинного гимна:
«Ни бог, ни царь и ни герой».
И — почудилось ли, нет? — от этих тихих слов дрогнуло испуганно пространство вокруг, а звезды стали будто бы ближе. Потому что теперь она знала, что делать.
Вызов пользователя…
— Мохаммед? Это я, Лада. Надо поговорить.
— Что? Ты? Откуда?
— Долго объяснять. Нужно собрать всех наших. В ближайшее время. Эстебан на Марсе, с ним так просто не свяжешься. Джаянт…
— Да ты с ума сошла? Ты же первая все бросила, все контакты оборвала! Знаешь, каково нам было? Особенно Амине…
— Кстати, Амину тоже надо найти. Свяжись и с ней, пожалуйста…
— С тобой она разговаривать не станет. Она со мной говорить не будет, если я о тебе упомяну.
— Я знаю. Только дело в том, что от нас теперь зависит судьба Коммуны. Без шуток. О таком шутить нельзя. Вы можете проклясть меня, можете казнить, но сначала выслушайте.
Молчание. Долгое и тяжелое, словно те четвертьтонные блоки питания из прошлой жизни. Затем — голос, которому всегда, и тем более сейчас, недоставало жесткости:
— У тебя есть две минуты, чтобы убедить меня в необходимости дальнейшего разговора.
Она старалась сдержать вздох облегчения, но не вышло.
— Замечательно. Больше мне и не понадобится.
Белгород, 2009
Иван Соболев. Форма жизни.
Саше Укладовой — альпинистке МГУ, погибшей в горах в августе 2010 года.
* * *
…Он громко хлопнул ладонью по приборной панели, оттолкнул ногой рубчатый настил кабины, резко развернулся в кресле и выскочил из него, словно камень из пращи. Недовольно захрустели подшипники, индикаторы микроускорений укоризненно покачали виртуальными стрелками. Но, не воспринимая уже ничего вокруг себя, в два прыжка преодолев расстояние, отделявшее пилотскую рубку от внешнего люка, он затормозил у бронированной двери и буквально впечатал ладонь в поверхность сенсорного датчика. «Открывай!»
Столь фамильярное отношение к технике, конечно, не одобрялось и не практиковалось. Но сейчас, когда анализаторы завершили все проверки и показывали за бортом практически идеальную чистоту, человеческие эмоции взяли верх над профессиональной сдержанностью звездолетчика. Иногда и такое бывает, особенно после долгих одиночных полетов.
Поворчав приводом, люк откинулся в сторону. И веки сами непроизвольно захлопнулись, словно что-то ударило по глазам.
Такой благодати он не ожидал. Да разве и могли бы ее передать флегматичные анализаторы?
В дверном проеме сияло Светило.
Любой звездолетчик знает — вид «за борт» даже через самый качественный псевдоиллюимнатор никогда не сравнится с тем, что видишь своими глазами, лишь переступив порог люка. Безупречно фиксируя и воспроизводя спектральный состав и интенсивность излучения во всем частотном диапазоне, визуализатор, тем не менее, всегда остается невосприимчив к чему-то особенному, что почувствовать можно, только непосредственно соприкоснувшись с окружающим миром. И без чего картинка, передаваемая в пилотскую рубку, по сути своей мало чем отличается от изображения на экранах первых телевизоров и всегда остается лишь картинкой, на самом деле довольно далекой от реальности.
Ему вспомнился рейс на Джарташ. Когда, приземлившись уже местным вечером, они не рискнули сразу открывать люк и решили подождать с выходом до рассвета. А утром его напарница, первой выглянув наружу, не смогла сдержать восторженный вскрик и разбудила его со словами — «смотри, какая за бортом красивая галлюцинация!»
Он глубоко вдохнул, словно разминая легкие. Атмосфера корабля, конечно, была идеальной по своему составу и свойствам, но все же это была искусственная атмосфера, синтезированная системой жизнеобеспечения. Потому уже первый вдох естественного природного воздуха этой неизведанной планеты показался ему глотком свежей родниковой воды.
После многодневного наблюдения панелей псевдоиллюминаторов и слежения за мониторами его взгляд с неукротимостью сорвавшегося с цепи пса метался между дальними горизонтами, где с одной стороны бескрайний океан зелени сливался с переливающейся лазурью, а с другой в эту самую лазурь устремлялись ледяные шапки горного хребта.
Прямо под ногами, скрываясь между высоких и сочных трав, журчал ручеек, сбегавший сюда, по всей видимости, с тех самых дальних ледников, что сверкали поодаль в ослепительных лучах, изливавшихся с небосвода.
Где-то в недрах корабля что-то затихающе жужжало и посвистывало — автоматика постепенно останавливала работу систем, обеспечивавших перелет. В ноздри бил резкий озоновый запах — атмосфера еще хранила следы работы полевого двигателя. А на блестящей внешней обшивке переливались блики — Светило поднималось все выше и выше.
Посадка состоялась. Да еще какая!
* * *
Он стоял, прислонившись к округлому борту корабля, и оглядывал горизонты.
Конечно, бортовые камеры запросто построили бы ему подробнейшую трехмерную модель местности, охватывающую всю зону прямой видимости. Но вот так, по старинке — в обычный оптический бинокль — было гораздо интереснее.
Вокруг раскинулось море сочных трав, по которому, гонимые легким ветерком, перекатывались зеленые волны. А посреди этого моря, подобно острову, возвышалась небольшая роща. Издали можно было без труда разглядеть мощные стволы деревьев, пышные кроны, укрывающие разлапистые ветки… Может, там даже живет кто-то? Хотя нет, это, конечно, исключено — наличие фауны анализаторы определяют безотказно.
Опустившись на ступень выходного трапа, он осторожно положил бинокль рядом с собой и, облокотившись о край люка, задумался над тем, что ему предстоит дальше.
Все плановые задачи, стоявшие перед ним, он выполнил. И внеплановые тоже — эх, жаль, что отсюда нет связи, слишком далеко. А так хотелось побыстрее порадовать Совет сообщением о том, что и здесь, в этом далеком секторе Галактики, есть планеты, не просто пригодные для жизни, но, кажется, специально созданные для нее. Такие «райские» миры среди всех открытых планет до сих пор можно было пересчитать по пальцам.
И тем более странно, что в небе никто не чирикает, а в траве никто не ползает. Во всяком случае, ни его собственный взгляд, ни биоанализаторы пока не отметили присутствия какой-либо «живности». И данное обстоятельство, вообще-то, не может не тревожить — когда что-то просто обязано быть, но его почему-то нет, этому должна быть очень веская причина.
Поэтому, с одной стороны — чем быстрее он вернется, тем лучше.
Но с другой — снова уходить отсюда в межзвездную пустоту откровенно не хотелось.
Тем более, что никаких правил он не нарушает, никаких опасностей в ближайшем пространстве не выявлено, а контрольный срок его возвращения истекает еще через несколько бортовых суток.
Взгляд опять зацепился за рощу. До нее было недалеко, может быть, метров пятьсот. Казалось, что теплый ветер даже доносит оттуда нежный шелест листвы и приятные запахи, чем-то напоминавшие не то мяту, не то миндаль.
И в то же время с ее стороны веяло и чем-то другим. Невидимым и тревожным.
Он встал и пристально всмотрелся в окуляры — вроде ничего необычного. Лиственные деревья, внешне напоминающие земные дубы, только немного повыше и постройнее.
Снова отложив бинокль, он отвернулся, закрыл глаза, мысленно восстановил картину темнеющих на фоне неба силуэтов. Потом еще раз посмотрел в сторону рощи, но уже без помощи оптики.
Интересно…
Теперь было понятно — ветки ближайшего дерева тянулись к нему, подобно конечностям какого-то существа. Но это не был жест приглашения, и это не была просьба что-то дать или чем-то помочь. Дерево словно ставило некий невидимый барьер. И, казалось, что если бы могло двигаться — то оттолкнуло бы его обратно, к кораблю.
