— Ребята, тише! — крикнула Майя. — Сейчас разойдемся, только решим последний вопрос — куда идем на выходных?

В группе было много иногородних, больше половины, и ребята еще на первом курсе договорились между собой каждые выходные ходить в какой-нибудь музей, на выставку, в театр или куда-нибудь еще. Не полным составом, конечно, а просто кто хочет. Чтобы иногородние ребята после окончания института не могли сказать, что они прожили в Ленинграде пять лет и не увидели ничего особенного. Тимуру, влившемуся в группу в середине обучения, понравилась эта традиция, он даже несколько раз сходил со всеми в местный Эрмитаж и музей Революции.

— Пошли в «Гостинку»! Или в «Пассаж»! — пошутили с задних парт. Шутка, впрочем, была дежурная.

— Да ну вас! — отмахнулась Майя.

— Давайте на метро покатаемся! — предложил еще кто-то.

— Ой, ребята, что вы, как дикие!

— А давайте в какой-нибудь космический музей сходим, — предложила тихоня Лена. — Раз уж только что годовщину запуска первого спутника отмечали.

Вот, оказывается, какой был праздник. Ну да, 1963 минус 1957 — шесть лет. А в современности это никакой и не праздник, никто даже и не вспоминает… Это ж надо — первый спутник, какая седая древность…

— А какие в Ленинграде есть космические музеи? — спросил кто-то из неместных.

— ГДЛ в Петропавловке, — с видом знатока пояснил Гриша.

— Знаете что, в Планетарии сейчас интересная лекция о перспективах космонавтики, — вспомнил Сережа. — У меня один знакомый очень расхваливал.

На Планетарии и остановились.

Лекция, действительно, оказалась очень интересной. Для ребят, которые пять лет назад своими ушами слышали по радио сообщение Левитана о запуске первого спутника и участвовали в легендарной демонстрации на Дворцовой 12 апреля 1961 г., возможно, это и была лекция о перспективах космонавтики. Для Тимура же это был довольно обстоятельный исторический экскурс. Лектор показал множество диапозитивов с популярных фотографий, обошедших весь мир: Сергей Павлович, фамилия которого тогда еще не называлась, с одной из первых летавших собачек, изображение обратной стороны Луны, Гагарин перед стартом и во время полета, спускаемый аппарат «Востока» и совсем недавние, этого лета, снимки: Валентина Терешкова в космосе, Быковский и Николаев… Подумать только — еще и двух лет не прошло с момента полета Гагарина… Ребят эти кадры не удивляли, они видели их много раз. Лектор подробно комментировал диапозитивы, включил записи радиосигналов спутника, знаменитой речи Гагарина перед стартом… Тимур сидел, задрав голову, и остановившимся от напряжения взглядом всматривался в черно-белые проекционные изображения на куполе Планетария. Он знал об этом, в школе проходил, в седьмом классе на уроках истории… А сейчас он стал современником этих событий. На учебном диске картинки были цветными, и все выглядело по-другому. И было представлено не так. И Тимур всю жизнь был твердо уверен, что советская космонавтика — это череда непрерывных катастроф, перемежающихся чисто случайными успехами, сплошные политические дрязги и гонка с американцами. Космонавты на черно-белых фотографиях улыбались, бодро рапортовали об успешно выполненной программе, просто делились своими впечатлениями о полете — и все было не так, как читал Тимур. Впрочем, им, конечно, запрещено говорить правду. Они должны молчать о том, что техника ненадежна, что шансы вернуться на Землю ничтожно малы, что после приземления, пока спасатели ищут космонавтов в тайге, по радио передают траурный марш — так, на всякий случай…

— Тимур, ты что? — Коля, сидевший слева, толкнул его в бок.

— Что? — Тимур с трудом повернул голову. Наверное, даже в темноте можно было разглядеть, что он потрясен, потому что Коля прошептал:

— У тебя такое лицо, как будто ты сейчас заплачешь!

— Просто… Просто, мне казалось, что Лайка погибла при выведении… — пробормотал Тимур. — Кажется, нам так говорили…

— Ты где учился-то? Ты что — из Америки сбежал? — сдавленно хихикнул Коля. — Чего это она погибла? Благополучно летала, только тогда мы еще не умели возвращать капсулы. И все Лайку очень жалели…

— Мальчики, тихо! — обернувшись, шикнула на них сидевшая впереди Майя.

Это пропаганда, Тимур-то знал, что это просто пропаганда. Почему он должен верить им сейчас? Разве из будущего, через сто лет, не виднее?

Лектор рассказывал о ближайших задачах — выходе человека в открытый космос, проектировании нового типа многоместных космических кораблей, беспилотных полетах к Луне, а затем и высадке космонавтов, долговременных орбитальных лабораториях… Он, конечно, и предположить не мог, как скоро все это станет реальностью… Глаза ребят светились радостью и энтузиазмом: они уже видели эти города на орбитах, и космонавтов, шагающих по Луне, и яблони на Марсе. Их поколению предстояло совершить все это.

— Выход в космос, — пробормотал Тимур. — Новые корабли, орбитальные станции… Знал бы он, чего это будет стоить…

— Что ты там ворчишь? — спросил Сережа.

— А если… а если при испытании этой новой модели корабля космонавт погибнет? — сказал Тимур. — Например, откажет парашютная система? Ты считаешь, здесь есть, чему радоваться?

— Ты как-то странно рассуждаешь, — Сережа посмотрел на него долгим взглядом. — Как будто хочешь сказать, что космонавтов посылают на верную смерть… Модель будет тысячу раз пересчитана и испытана на стендах.

— Но кто может дать гарантию, что не произойдет какой-нибудь непредвиденный сбой?

— Разумеется, никто. Конечно, техника может подвести, и конечно, полеты в космос — это большой риск. Но ведь в этом весь смысл, Тимур! Ты представь, что тебе предложили испытать новый корабль, и пусть даже ты знаешь, что он не стопроцентно надежен — неужели ты откажешься?

Тимур знал, что эти космические полеты через сто лет в принципе будут не нужны, сегодняшние герои забыты, орбитальные лаборатории заброшены и, уж конечно, на Марсе не зацветут яблони. А сейчас он видел горящие энтузиазмом Сережины глаза. И Тимур, стараясь придать своему голосу искренность, ответил:

— Нет, конечно, я бы согласился!

Сережа растолкал Тимура посреди ночи.

— Ты что кричишь? — испуганно спросил он. — У тебя температуры нет?

Тимуру и на самом деле казалось, что у него поднялась температура, во всяком случае, он чувствовал себя больным.

— Соседей перебудишь, — сказал Сережа.

— Кошмар какой-то приснился… — пробормотал Тимур.

— Может, выпьешь аспирину?

— Не выдумывай, — отмахнулся Тимур, постепенно приходя в себя. — А что я орал?

— Что-то непонятное… Что такое «дисконнект» — это по-латински, что ли?

Тимур помрачнел.

— Да нет, по-русски…

— И что это значит?

— Не помню… Не обращай внимания, просто страшный сон.

Сережа посмотрел на него так, что Тимуру на секунду показалось, что он все понял. Все еще не придя в себя после ночного кошмара, Тимур внутренне сжался от ужаса.

— Про войну? — вдруг тихо спросил Сережа.

— Про войну, — оглушенно подтвердил Тимур, судорожно сглотнув. — Как ты догадался?..

Сережа не ответил. После некоторой паузы он спросил:

— А ты откуда, Тимур? Из какого города?

— Отсюда… — пробормотал Тимур. — Местный…

— Вот как…

— А что?

— Ты войну помнишь?

— Нет, — быстро ответил Тимур. Этого еще не хватало! — Не помню. Я маленький был.

Сережа продолжал внимательно смотреть на него.

— Меня эвакуировали в блокаду, — сказал Тимур. — Да что ты прицепился — ничего я не помню!

— Все понятно, — тихо сказал Сережа, обращаясь скорее к самому себе, чем к Тимуру. Он прошлепал босиком к своей кровати, забрался под одеяло и отвернулся к стенке.

— Что тебе понятно?! — не выдержал Тимур. — Ничего тебе не понятно!

— Понятно, — повторил Сережа. — Почему ты такой.

— Какой? Ну, какой?! — разозлился Тимур. — Нашелся психолог!

Сережа молчал, дышал ровно и глубоко, как будто уснул.