— Букет девушке?
— Не надо, — сказал Рома. — У нас это уже было.
От него веяло упрямым каким-то практицизмом, и на минуту Анжелика почувствовала себя неловко. Ее спутник наверняка из тех, кто не бросает монетки нищим старушкам; Анжелика же, морщась от внутренней боли, выгребала несчастным отнюдь не самые маленькие кругляшки. Ей не нужны были эти цветы. И дело было не в цветах. Просто Рома казался слишком чужим. Чужим и провинциальным.
Ощущение его провинциальности несколько сгладила игра в бильярд, которую они затеяли после ужина. Рома купил час игры, и Анжелика отметила с удовлетворением, что час этот истекает уже после двенадцати. Мягкий свет из опрокинутых светильников нежно поливал травянисто-зеленое поле, разноцветные шары упруго раскатились в стороны от первого удара.
— Ты неплохо играешь, — немедленно восхитился Рома.
Анжелика усмехнулась весело — то ли еще будет! — и эффектно перегнулась через стол, отставив зад, обтянутый замшей малинового цвета. Забив очередной шар, чувственно провела пальцами по сопротивляющейся бархатистости зеленого сукна. Она прекрасно знала, с каким упоением и с каким вожделением Рома смотрит сзади на ее длинную узкую юбку, на стройные ноги, приоткрытые высокой шлицей. Нет, молодой человек, сегодня секса в машине не будет… просто потому, что длинную узкую юбку неудобно снимать в машине.
У подъезда Анжеликиного дома, когда они прощались далеко за полночь, Ромин сотовый опять зазвонил; Анжелика с трудом сдержала победоносную улыбку. Она уже чувствовала странную, восхитительную власть над этим человеком.
* * *
Теперь по утрам Катя частенько просыпалась вместе с Ромкой. Каждый раз, когда муж покидал ее утром, ей казалось, что она может больше не увидеть его. Она вздрагивала, просыпаясь от скрипа матраса, оставляемого Ромкой ей одной. Она наблюдала за ним сквозь полуприкрытые ресницы, за тем, как он потягивался, играя мышцами, как, накинув халат, идет к двери. Если бы Ромка застал ее за этим подглядыванием, понял, что она не спит, Катя, наверно, умерла бы со стыда. Она лежала без сна, пока он мылся и завтракал на кухне, открывала и вновь закрывала глаза, тоскливо разглядывала цветочки на обоях и старалась дышать ровно — чтобы муж ничего не заподозрил. Потом он возвращался в комнату, чтобы одеться — шел к шкафу, даже не взглянув на нее, натягивал рубашку, брюки, приглаживал волосы перед зеркалом… Кате так хотелось, чтобы он просто подошел и поцеловал ее, но она истекала потом от страха, что вдруг он спросит просто: «Не спишь?»
Сегодня, одевшись, он встал на цыпочки и пошарил по верху шкафа, подтянул к себе белую картонную коробку. В этой коробке вот уже несколько месяцев валялся второй Ромкин телефон — GSMовский. Одно время Катя ходила с дельтовской трубкой, а у Ромки был вот этот GSM. Но ей все равно никто не звонил, кроме мужа, и после прошлогоднего осеннего кризиса Ромка забрал себе «Дельту» (ее обслуживание стоило значительно дешевле), а свою трубу засунул в коробку на шкаф.
Ромка покопался в коробке и, закинув ее обратно, причесался, поправил пиджак и вышел в коридор. Катя подождала, пока скрипнет ключ в двери, и кинулась к шкафу. Трубки на месте не было. «Может быть, он решил продать ее, чтобы заплатить за мою учебу, — подумала Катя. — Но тогда почему ничего не сказал мне?» Что-то все это совсем не было похоже на приятный сюрприз. Зачем ему сейчас вторая трубка? Все его друзья давно забыли этот номер…
Катя стояла босиком посреди комнаты, и в груди у нее копилось какое-то странное чувство. Нечто вроде предчувствия — мрачного и неотвратимого. Вторая трубка…
Да, когда-то она носила в своей сумочке маленький дельтовский мобильничек. Просто так, для шика. Иногда Ромка звонил, и, если она была вне дома и успевала услышать негромкий мелодичный звонок, — вынимала телефон, преисполненная гордости, высокомерно посматривая на окружающих. Можно еще было где-нибудь в магазине сделать вид, что набираешь номер, и потом говорить в трубу какие-нибудь пустые фразы. Разговаривать с самой собой, на зависть всем прочим. Это была мечта о другой жизни. Она чувствовала себя бизнес-вумен, и мобильник этот значил для образа леди больше, чем самая дорогая одежда и украшения. Впрочем, ни того, ни другого у нее никогда не было. Может быть, в этом причина того, что Ромка так пялится на чужих женщин. Она же прекрасно знает, что именно ему нравится в них, какие женщины ему нравятся. Уверенные в себе, самостоятельные, одетые с иголочки, глядящие на всю эту жизнь чуть свысока. Да, но ведь всю одежду ей покупает муж, и если он хочет видеть ее другой…
* * *
Эта странная женщина жила совсем другой жизнью, недоступной пониманию Романа. Он пытался вычленить из происходящих с Аней событий (тех, о которых он знал) нечто знакомое, родное; но та жизнь, о которой Аня рассказывала, была пугающе странной и одновременно сладкой, манящей; впрочем, большинство ее привычек были вполне разумны, более разумны даже, чем привычки его собственные или привычки Екатерины. Два раза в неделю Аня ходила на тренажеры и два раза в бассейн, это не считая парикмахера и всяких там маникюрных салонов. Ее холеность, несомненно, была следствием подобного образа жизни; пару раз Роман задумывался о том, как выглядела бы его маленькая, смешная жена, живи она так же. Из всех женских радостей доступной для Кати была только парикмахерская: раз в месяц она подстригалась и подкрашивала волосы до красноватого оттенка, носившего название «бургундский»; пушистая мальчиковая стрижка «паж» и цвет волос при этом оставались неизменными. Ноготки на маленьких своих ручках Катя подстригала сама; раньше Романа до слез трогала их миниатюрность, но период восхищения, увы, закончился слишком давно.
Роман начал посещать бассейн вместе с Аней; мокрые плавки и полотенце он подсушивал потом на работе, чтобы не нести домой. Сколь бы важные встречи ни намечались на утро, он откладывал их без сожаления ради визита в бассейн: внезапно проснувшаяся ревность не давала ему возможности позволить Ане поплавать одной хотя бы раз. Бассейн гостиницы «Москва», лишенный какого бы то ни было намека на дорожки, по утрам кишел сомнительного вида молодыми людьми в узеньких плавках; в глазах Романа любой из них был потенциальным посягателем на Анины прелести. Роман обычно выходил из раздевалки раньше и поджидал свою подругу у бортика; когда Аня шла ему навстречу в голубом купальнике, высоченная, подтянутая, расслабленно вихляя бедрами, казалось, все пловцы мужского пола поворачивали головы в ее сторону.
После одного из таких визитов в бассейн они заехали в его офис, чтобы оформить доверенность на мобильник: Роман решил отдать Ане свою трубку. Это означало, что теперь он сможет связаться с ней в любой момент. Тут его поджидала крупная неожиданность. Под диктовку Романа Аня изрисовала лист бумаги ровными, круглыми буквами, и когда он взял этот лист, чтобы прочитать, в глаза ему бросились фамилия, имя, отчество — Гальченкова Анжелика Владимировна.
— Анжелика Владимировна? — оторопел Роман.
— Да, — кивнула она.
— Аня? — переспросил он глупо; в его-то представлении Аня могла быть только Анной; что-то здесь было не так.
— Ну да, — подтвердила «Анжелика Владимировна», теперь ему надо было привыкать к этому имени. — Проще всего так сократить.
Бросив беглый взгляд в ее паспорт, Роман обнаружил, что, помимо всего прочего, Анжелика Владимировна старше его на целых три года; он-то был уверен, что они, по крайней мере, ровесники. Ему не приходило в голову спросить о ее возрасте, ведь она выглядела моложе его жены, и теперь Роман сидел, пытаясь уложить в голове эту информацию. Положение спас коллега Романа, Борис, появившийся как раз в тот момент, когда Роман силился изобразить на своем лице равнодушную улыбку.
— Ром, ты что, теперь телефонами торгуешь? — спросил Борис весело. — Дистрибьютором заделался?
Представляя свою подружку, Роман опять запнулся:
