— Оставьте все бумаги у меня!

— Есть, ваше высокопревосходительство!

Капитан Насонов, один из руководителей военной контрразведки, которого Арчегов постоянно держал при себе еще со своих дивизионных времен, аккуратно положил на стол два листка.

— Кроме пулеметов у них имелись еще три «хлыста» с десятком запасных магазинов. Они у нас, хотя чекисты и попытались их отобрать у егерей в качестве вещественных доказательств.

— Правильно сделали, — Константин чуть поморщился, — номера на автоматах какие?

— Трехзначные, Константин Иванович! До трехсотого номера все! А такие поступали только в одно подразделение!

Улыбка контрразведчика была очень многозначительной и жестокой — первые пятьсот «хлыстов» пошли на вооружение егерей флигель-адъютанта Шмайсера почти целиком в марте.

— И еще одно: наши егеря опознали одного из «пулеметчиков», — Насонов почти прошептал.

— Иди, Гриша, иди, сам понимаешь, — Арчегов отправил ординарца за дверь, хотя был полностью в нем уверен. Но зачем молодому парню знать то, что не следует, да и не нужно. Ведь, умножая знания, известно, что еще приумножаешь… на свою задницу.

— Это поручик Емельянов из лейб-егерей, — тихо сказал Насонов, когда дверь за ординарцем закрылась.

— Ни хрена себе! Они не ошиблись?

— Нет, Константин Иванович. Более того, они клянутся, что еще двоих убитых видели раньше среди ижевских егерей, только не знают их фамилий. Они были инструкторами.

В комнате воцарилось многозначительное молчание. Генерал Арчегов машинально выудил из пачки папиросу, забыв о данном в подворотне зароке. Тут поневоле закуришь…

— У них в нашей делегации имеется информатор. Не может его не быть, слишком хорошо нас подцепили.

— Ищем, ваше высокопревосходительство.

— Обо всем молчок! Парней предупредили?

— Так точно!

— Идите, капитан. Копайте дальше, нутром чую, что интересные ниточки потянутся.

Контрразведчик быстро вышел из кабинета, у него действительно было множество дел и ни одной лишней минуты. А генерал взял листок бумаги с недописанным рапортом и стал читать.

С первых же строчек Константин Иванович впал в изумление и, не сдержавшись, выругался:

— Твою мать! Это что ж такое происходит?!

Москва

— Ваше предложение, Феликс Эдмундович, чрезвычайно поспешное и непродуманное. Вам следует оставаться на своем посту, куда вас направила партия! Предатели и мерзавцы могут быть везде, они искусно втерлись в доверие пролетарской диктатуры. И ваше дело — разоблачить их всех до последнего. Иуды должны быть наказаны без всякой слюнтявой жалости! Вот так-то! Вам не следует заниматься самобичеванием и предлагать то, что ЦК может рассмотреть как дезертирство!

Ленин возбужденно махнул рукою и быстро прошелся по ковру. Вождь революции был вне себя от гнева, в такой ярости Лев Давыдович его давненько не видел.

Самого же Троцкого прямо распирало удовольствие видеть «железного Феликса» в таком пришибленном виде, с глазами больной собаки. Еще бы — «карающий меч пролетарской революции» опростоволосился в полной мере.

Его же люди, несущие охрану, перестреляли всю сибирскую делегацию. А расхлебывать последствия придется ему, ведь дело попахивает скорой и неизбежной войной.

— Теперь мы убедились на этом примере, что приняли совершенно правильное решение, пойдя на мирные переговоры с сибирскими «областниками». Да, правильное!

Ленин горячился все больше и больше, лихорадочно метался по кабинету, и у Троцкого возникло убеждение, что так вождь пытается убедить в первую очередь самого себя.

— И эти переговоры вызвали лютую злобу всех наших врагов. Ведь так, Феликс Эдмундович?

— Владимир Ильич, — Дзержинский заговорил тихим голосом, но который стал крепчать с каждым произнесенным им словом, — террористы были вооружены автоматическими ружьями, которые выпускают только в Сибири. Более того, хотя среди убитых двое являлись сотрудниками ЧК, но один из них поляк, непонятно как взятый в МЧК. Второй сотрудник, а такая возможность более чем вероятна, принадлежит к партии эсеров. В его квартире нами найдена соответствующая литература. А также письма на английском языке, по всей видимости, зашифрованные…

— Вот видите, товарищи, что я полностью прав!

Ленин прямо возопил во весь голос, его лицо покраснело от гнева и непритворного ликования. Он, как голодный тигр, прошелся по кабинету, рубя воздух ладонью.

— Сибирские монархисты, эти подлецы эсеры, шпионы и агенты крупного капитала, все они объединились, чтобы сорвать наши усилия. Они панически боятся, что Красная армия обрушится всей своей силою на поляков и понесет на своих штыках революцию дальше. В Берлин и Будапешт! Там нас давно ждут!

— Это так, Владимир Ильич!

Троцкий громким возгласом поддержал вождя, ибо сказанное им дьявольски походило на правду.

— А потому нам следует немедленно подписать соглашение с Вологодским, пусть даже на невыгодных условиях. Путь на Берлин лежит через Варшаву, а не Омск. И еще…

Ленин задумался, пробежался по кабинету, неожиданно встал как вкопанный и засмеялся своим узнаваемым смешком.

— Мы даже признаем «независимость» казачьих образований, если она приведет к их войне с Деникиным! Мы, большевики, должны уметь уступить, если это нужно для блага мировой революции. Пусть играются в самостоятельность, зато мы выиграем время. Так что, Лев Давыдович, вам есть архиважное дело. Следует немедленно, сегодня-завтра, срочно подписать с Вологодским мирное соглашение. И хорошо, что убийцы не достигли своей гнусной цели, а то бы подписывать было не с кем.

— Зато застрелен министр финансов Иван Михайлов, сын старого народовольца Андриана Михайлова…

— Так это чудненько, Феликс Эдмундович. Нужно немедленно поместить в газеты наши соболезнования. И подчеркнуть, что враги хотят уничтожить и диктатуру пролетариата, и молодую сибирскую «демократию». Нужно расколоть их, всех перессорить! А потому вы, Лев Давыдович, и вы, Феликс Эдмундович, немедленно поезжайте к Вологодскому и Арчегову. Выразите соболезнование, обговорите совместное расследование этого преступления. Организацию траурных мероприятий возьмите на себя, Феликс Эдмундович. Она должна стать впечатляющим торжеством — тогда сибиряки будут напрочь оплеваны другой белой контрой и «союзниками». Ну и, конечно, это главное — подписание мирного соглашения. Это для нас сейчас самое архиважное дело, батенька…

ГЛАВА ПЯТАЯ

Вперед, заре навстречу

(13 мая 1920 года)

Иркутск

— Учения гвардии назначены на завтра! В полдень. Что будем делать, господа? Ведь это…

— Переворот, Михаил Иванович, переворот! — Атаман Оглоблин сверкнул глазами, рука легла на рукоять шашки.

Контр-адмирал выдохнул, взял себя в руки, успокаиваясь, и сел на стул — в кабинете управляющего ВМС на минуту воцарилась тишина. Пятеро собравшихся молча переглядывались, каждый лихорадочно думал над сложившимся положением. А оно было аховым, как ни крути, со всех сторон.

Дело в том, что монарх был в своем праве — гвардия подчинялась только ему, и отменить распоряжение о переброске в Иркутск мог отдать только главнокомандующий. Но военный министр Арчегов находился сейчас в Москве, связаться с ним не имелось ни малейшей возможности — телеграфная линия под Омском была разрушена.

Михаилу Смирнову в голову поневоле закралась здравая мысль, что такое совершено специально, обстрел начали сами сибиряки по прямому приказу графа Келлера, монархиста до последней капли крови. А значит, переворот задумывался давно, и теперь начался последний этап его реализации.