гала присоединяться масса беженцев, Иоганн-Альб- р' ■ | не рискнул преследовать русскую армию. К тому
• внимание Вены отвлек острый спор с неугомонным Фридрихом Великим из-за пограничных счетов. Так ими иначе, армия Суворова совершенно беспрепятст- Ш'нно прошла Бессарабию, переправилась через
In. -тр и от Днестра пошла формированным маршем па север, быстро разрастаясь на пути. Всполошившие-
и сторонники Полуботка попытались загородить мо- 11 алям дорогу на Киев, направив против Суворова him птитысячный корпус «сердюков», «синежупанных шпдамаков» и «сечевиков» под командованием кошевого Кармелюка. «Сердюки» и «гайдамаки» рассыпались при первых выстрелах артиллерии, которой руководил один из великих артиллеристов мира, фельдмаршал Гуминцеа Запорожцы, пытавшиеся сопротивляться и пкч ишие в наскоро поставленном таборе за валами с ииумя десятками «гармат», были разгромлены в ка- | on иибудь час и оказались вынужденными просить у п рдитого москаля пощады. Уцелевшие были отпуще- пи и их коренное убежище на Хортице, с предупреж- и'нием, что Хортица должна впредь сидеть смирно.
Положение гетмана Полуботка, и раньше далеко in легкое, теперь стало очень тяжелым. Он еще раз
и .п алея выбить из Киева тамошний русский гарни-
III и снова был отбит. А с юга шел страшный Суворов.
Именно в эти дни, когда звезда «Великого гетмана» явно закатывалась, до Москвы дошла весть о выходе русской армии из Молдаво-Валахии и о ее движении на Киев. Одновременно Москва узнала и о том, что в Петербурге появился, наконец, «дехтатор», то есть диктатор в лице Григория Орлова.
Чтобы покончить с этим периодом, следует сказать несколько слов и о «петербургском действе», снова выдвинувшем, правда, на короткое время, на арену государственной деятельности Орлова.
Больше полугода Петербург находился в состоянии временного паралича. Ответственность за этот паралич, если не всецело, то в весьма значительной степени ложится на петербургскую и укрывшуюся в Петербурге родовую и чиновную аристократию.
Надо заметить, что мысль о необходимости отдать власть в руки одного лица, снабдив это лицо диктаторскими полномочиями, родилась тут же вслед за катастрофой со «Славянкой» и исчезновением императрицы и наследника. Особенно эта мысль распространилась среди офицеров и части солдат, где выдвинули такое решение: «Ежели нет хозяина, то пока что нужен хоть управляющий. Пускай такой управляющий действует по своему разумению, с тем, чтобы после дать отчет хозяину. А ежели правителей будет много, то толку не быть: каждый в свою сторону тянуть будет».
Однако против этой вполне разумной мысли восстали «господа сенаторы» и по каким-то непонятным соображениям — высшее духовенство. Митрополиты петербургский Михаил и московский Савва, вскоре, впрочем, умерший, упорно твердили, что выбирать надо сразу царя, а не его заместителя, а то может статься, что заместитель, войдя во вкус правления, после помешает выборам настоящего царя. Родовитая аристократия разбилась на несколько партий, выдвигавших собственных соискателей на освободившийся престол. Особенно сильны были сторонники князя Влади-
ира Долгорукого. Но в противовес этому имени менее родовитыми дворянами были выдвинуты иные имена: Юрия Белосельского-Белозерского, молодого Ивана Нарышкина, престарелого Андрея Звенигородского и мругие. Сенаторы, ссылаясь на законы, изданные еще первым Российским императором, стремились поставить ипаого императора из своей среды и сделать зависи- мым от Сената. В свою очередь и титулованное двора иство добивалось ограничения прав монарха в поль- iy Совета Десяти, членами которого должны быть и- кизненно с правом наследования представители от нескольких знатнейших семей: Долгоруких, Трубецких, Гагариных, Волконских, Голицыных и так далее.
Граф Орлов, сыгравший в свое время большую роль при возведении на престол Екатерины, в то лето,
орда произошла катастрофа со «Славянкой», находился hi границей, где лечился на водах, изумляя немцев роскошным окружением и царской щедростью. Когда он, встревоженный появившимися в разных германских «курантах» вестями о гибели императрицы и о взятии Москвы ордами самозванца, покинул целебные воды и добрался морем, через Данциг, до Петербурга, его не грстили неприязненно и сенаторы, и предствители мренних родов: для первых он был опасен как влиятельное в армии, особенно в гвардии, лицо, а вторые омтрели на него, как на выскочку, лишь волей кап- ри июго случая попавшего в первые ряды сановников империи. Если Григорий Орлов и мог рассчитывать еще на кого-то, кроме офицерства, то почти исключи-
е >||.по на новую титулованную аристократию, для 111 горой он был своим человеком. Однако эта аристократия, застигнутая бурными событиями, а, главное, но терявшая точку опоры в лице носителя короны,
| I алась куда слабее своих противников. На протя- ■ > ими многих месяцев Петербург с его ближайшими провинциями, то есть единственная часть русской земли, и|це сохранившая и некоторые силы и, главное, самую мм< п. государственности, истощал свои силы в борьбе
партий, кружков и отдельных лиц. Эта разруха жестоко отзывалась и на армии, даже на ее наиболее дисциплинированных и стойких частях—на гвардии. Армия не знала, кому же и во имя чего повиноваться «Императрица погибла, наследник цесаревич погиб. Царский род пресекся. Сенат и Синод? Но кто такие эти господа сенаторы,— говорили в армии,—и почему надо повиноваться им, а не кому другому? Синод— это архиереи да митрополиты, их дело церковное. Командовать армией им не к лицу. Уж ежели на то пошло, у армии есть свои командиры».
Но эти «свои», близкие и понятные командиры, оставшись без царицы, размякли, как моток пряжи, снятый с веретена. Словно человек, у которого вынули спинной хребет.
Офицерство и теперь понимало, что засевший в Москве «анпиратор»—наглый самозванец, способный только погубить Россию. К тому же оно, это офицерство, почти сплошь вышедшее из дворянства, не могло доверять «анпиратору», который на протяжении многих месяцев занимался истреблением дворянства да и вообще всех сколько-нибудь грамотных людей. Впрочем, после взятия Москвы Пугачев стал, следуя совету Минеева, сманивать к себе офицеров, главным образом зеленую молодежь Соблазн, конечно, существовал. У многих рождалась мысль: «анпиратор», разумеется, самозванец, вовсе не Петр Федорович, а Емельян Иваныч. Но ведь на деле-то он сейчас обладает царской властью. Лучше плохой царь, чем никакого. Дорвавшись до власти, каков бы ни был, он поневоле будет вынужден заняться вместо разрушения созиданием, государственным строительством. Не лучше ли, скрепя сердце, подчиниться ему и стать к нему на службу? Не ему служить, а России. Россия без армии осуждена на позорную гибель. Сам «анпиратор» со своими «енаралами» и «адмиралами» из кабацкой голи, из бурлаков да бродяг, из бывших колодников да беглых холопей, может создать только орду, пригодную для гражданской распри, но не армию, способную защищать государство от внешних врагов и оберегать от внутренних потрясений. А пойдя к «анпиратору» на службу, офицерство, настоящее офицерство, уже одним этим ослабит значение окружающих «Петра Фе- дорыча» душегубов и грабителей. А дальше будет видно, как и что...
Приблизительно так, только еще более упрощенно, и рассуждали солдаты. «Говорят, быдто, значит, он из беглых казаков. Облыжно, дескать, зовет себя «Петром», когда на сам-деле ен Емельян. А нам не все ли одно? Что ни поп, то и батька! Без царя все равно нельзя. Царство без царя, что дом без хозяина».
Еще перед рождеством Временное правительство попыталось направить часть армии для военных операций против «анпиратора», но солдаты заворчали: «Чего еще?! Полезут они сюды, ну, тогда наложим. А покеда нас не трогают, пущай их...»
Только вести о бунте в Москве и о том, что ■ астигнутый врасплох «анпиратор» не осмелился расправиться круто с москвичами и даже дал обещание созвать Земский собор, круто изменили на-
троение среди солдат петербургского гарнизона, особенно же среди гвардейцев. Они зашушукались: -И впрямь—самозванный! Будь настоящий да разе он стал бы бобы разводить? А то там какой-то куп- нппка Елисеев ему в глаза наплевал, а ен «детуш- нии да «голуби милые»! Хорош анпиратор, неча ска-
