Дурака валяешь! — окрикнул Левшин.— Брось, Анемподист. Я спрашиваю, как держится мужичье?
Да так... Одно слово—держатся.
Волнуются?
Шушукаются — это верно. А волнениев, слава богу, не было. Вот, насчет барщины, ну, правду нужно сказать — большая-таки заминка выходит... Отлынивают, черти. Уж я их и так, уж я их и сяк...
Левшин вскинул испытующий взор на морщинистое лицо старика. Ему показалось, что перед ним стоит безглазый. И есть глаза, и словно нету их.
Ой, придется мне тебя, анафему, арапниками поподчевать,— глухо вымолвил Левшин.— Ой, не шути, говорю!
Гос-поди! — ахнул управляющий.— Да за што, ваша милость? Да рази я.. Да разрази меня молонья...
Не виляй хвостом. Говори все! Смутьяны водятся?
и
Это вы, ваша милость, насчет новоявленнаго анпиратора?
Догадался-таки, наконец? Насчет Емельки Пугачева!
Так што, осмелюсь доложить вашей милости,— слушок есть. Народ наш—сами знаете, какой народ Ему скажешь чистую правду—в ем веры-то и нету. А какая-нибудь бабка-шептуха с пьяных глаз нашепчет,— он и верит...
Ждут Емельку, что ли?
Есть тот слушок: будто анпира... то есть, этот самый Емелька—с агромаднейшим войском всенародным—намеревается вскорости город Казань взять под свою руку. И так это объясняют, што, мол, наскучило ему по Заволжью разгуливать, хоша простор и большой, но, между протчим, толку из этого не выходит. Так, вот, понадобилась ему Казань-город. А с Казани, мол, прямым трахтом — на Москву.
Ежели еще его туда, пса смердящего, пустят! — скрипнув зубами, глухо вымолвил Левшин.
Истинное ваше слово, батюшка-барин!—зачастил староста.— Воистину,— пес смердящий и шелудивый. Одно слово — каторжная душа. Ево бы, подлеца, на четыре части... А только у царских енералов с ним што-то неуправка выходит. Послала матушка- анпиратрица против ево бригадира, а он, Емелька, степным волком обернулся да этова самова бригадира изловил и весь московский гренадерский полк с им.
Какой там «весь полк»?!—фыркнул презрительно Левшин.—Триста человек всего было. В ловушку попали. Сонными Емелька захватил подлецов...
Но, промежду прочим, с енерала-то кожу содрал!— с чуть заметным ехидством вставил Анемподист.—А которые солдаты — так те сейчас же под ево руку... А офицерей перевешали...
Не тяни волынку! Придет и его черед. За все расплатится!
Ну, а еще слушок такой есть, што, мол, ежели анпиратор... то бишь, Емелька, скажем, да будет идти Казань-город брать, то ему наших мест никак не миновать. Большая-то дорога верст двенадцать от Кургановки всего. Ну, вот и пошел сполох по всему уезду. Народ-то черный только шушукается да глазами мигает, а которые господа благородные да по купечеству, так те, известно, в испуг большой приходят. Вот, ваша милость, вы про наших господ спрашивали... А разе они одни выехали? Ляпины-господа еще три месяца тому назад всполошились да прямиком и махнули в Москву. Даром што барыня Анна Семен- на при последнем, можно сказать, издыхании была,— и ту поволокли. Опять же, Щенятины-господа. А еще Горбатовы... Да теперь, ваша милость, во всем уезде, почитай, никого из настоящих господ не осталось. Так, мелкота какая, ну, та сидит. У ково, скажем, десятка полтора дворов, и сотни душ не набежит,— и те выезжают.
Все лицо Анемподиста покрылось сетью мелких морщинок. Серые глаза лукаво засветились.
Чего ты? — воззрился Левшин.
Да больно уж чудно, ваша милость! — хихикнул старик.
Чего тебя разбирает-то?
Княгиня Суровская, ваша милость,— сама уехамши, и всех своих шпитонок увезла, а заместо себя в имении птицу заморскую управлять оставила...
Чего плетешь-то?
Побей бог, если плету! Попкою птицу-то звать. Птичка невеличка, но, промежду протчим, от господа дар дан: то есть, так-то ругается, што ай-аяй! Даже матерными словами. Я-т-теб-бя, орет, запор-рю!
Ну?
Ну, вот, говорю, замест себя и оставила. А старосте наказ дала: приходить в господский дом кажин- ный день да о всех делах попугаю и докладывать. Он, мол, все запомнит, а потом мне доложит... Ха-ха-ха.-
А мужики взяли да привели знахаря одного, а тот попке этой самой язык-то и отрезал. Ну, лопка-то и онемел... Ха-ха-ха.-
Дикари! — буркнул Левшин, потом деловито осведомился:— Пугачики не показываются?
Бог миловал пока что. На хуторе у Сенегуро- ва купца были на прошлой неделе. Верст до ста будет отседова. Приказчика забили, приказнице из брюха кишки выпустили, так, для смеху... Девок и баб всех перепортили. Ну, работники, конешно, с ними, то есть, с пугачиками, под одну руку... Им што? Скот перерезали, хутор спалили, а потом — айда, ребята!
Мерзавцы! Ну, Михельсон их проучит.
Енарал Михельсон? — оживился управляющий.— Здорово, говорят, чосу им задает!
Юрий Николаевич Лихачев спустил ноги с дивана и со смехом крикнул:
Нет, это прелестно! Ты только послушай, Костя! Понимаешь, какая штука? Эта самая Дорина пообещала влюбленному в нее кавалеру де Граммону осчастливить его своей любовью и назначила ему тайное свидание в темном гроте, в парке, а ее кузина Корин- на, которая давно вздыхала по кавалеру, воспользовалась этой оказией...
Ну их всех к чорту! Не до них! — отозвался Левшин.— У них, во Франции, поди, пугачиков не водилось и не водится... А мы тут, как на крыше горящего дома, сидим..
Рассказывай дальше! — обратился он после минутного молчания к управляющему.— К духовенству народ как относится? С почтением?
В церковь ходют..
Батьку-попа слушают?
Ништо...
Ну, а насчет властей? Насчет самой государыни? Да нечего тебе мяться! Не отвертишься от меня!
А я и не думаю! — обиженно ответил управляющий.— Но што сказать—того не ведаю. Конешно, разговаривают много. Всево не переслушаешь..
О чем говорят? Начистоту!
Да вот, насчет неправильности... Насчет правое, то есть. По-ихнему так выходит, что настоящей правильности, мол, нету. Первое дело — почему, мол, на царском престоле—баба сидит? Ежели, мол, царь—так царь. Чтобы настоящий анпиратор..
Так! Дальше!
А еще — почему, мол, немка? Ну, и еще всякое...
Развязывай язык. Все говори!
Да я—што же? Приказываете, так я могу.. Насчет крепостного права больше... Што это, мол, за порядок? В других странах все мужики вольные, а у нас сколько там мельенов в крепостных сидят... А анпиратор.. Емелька, то есть, всем волю обещает. И землю. И штобы насчет веры... То есть, штобы по-старинному было. Как до Никона...
Лихачев, рассеянно прислушивавшийся к беседе, пожал плечами, поправил лежавшую в углу дивана расшитую подушку с кистями, улегся и опять углубился в захватившее его чтение. Его мысль унеслась в далекую и такую прекрасную Францию с ее великолепными замками, парками с фонтанами живой воды и беломраморными статуями, где по аллеям и лужайкам разгуливают изящно одетые кавалеры и прелестные дамы. Лукавая Коринна, обманом отнявшая кавалера де Граммона у своей кузины, легкой птичкой мчится по лужайке от гонящегося за ней маркиза де Сент-Губэр. А из окон замка льются нежные звуки флейты, на которой играет граф де Монтолон..
Подметные письма были? — снова приступил к допросу управляющего Левшин.
Не... то есть, были! Еще при господах! — отозвался Анемподист.— Ночевал один какой-то, да и оставил Петру Лысиковых: раздашь, мол, ребятам. А Петр возьми, да и понеси к причетнику. Так оно наружу и вышло... А как дошло до князя Ивана Александровича, господина нашега, то тут тебе и начался сполох._ А листки они отобрали и с собой увезли.
Левшин встал и прошелся по комнатам, заложив руки за спину. Гулко отдавался стук окованных медными подковками каблуков по доскам пола. Звенели шпоры.
Он подошел к большому окну, сквозь мелкие и мутные стекла которого виднелся старый, запущенный фруктовый сад, и, задумавшись, вполголоса пропел:
Гром победы раздавайся-
Остановился. Нагнул голову: увидел на стекле глубокую царапину. Кто-то, когда-то — пробовал об стекло алмаз. Выписаны две буквы «Ан...»
