Пес они давным-давно смертельно надоели «ан- шфдтору», и он уже несколько месяцев не удостаи-
■ и одну из них своим вниманием. И сам не
hi ui, зачем таскал их с собой. Много раз подумывал,
что от них следовало бы отделаться, но думал как-то лениво.
Теперь, накануне выступления в поход на Казань, он обратился к Зацепе:
А что, граф, у тебя баб много?
Зацепа махнул пренебрежительно рукой:
До черта! А что?
А я хотел, было, тебе еще какую подкинуть!
Кого это?—насторожился Зацепа.
Да из моих кобыл степных! — продолжал Пугачев.— Надоело таскать с собой.
Правильно! — одобрил Зацепа.— Пойдем к Казани— новых наберем, сами не будем знать, куда девать. Я до поповских дочек ласый: сытые они, поповны-то.
Ну, так как же? Берешь моих, что ли?
Всех?
А бери хошь и всех. Разе мне жалко?
А я что с ними буду делать?
А то же, что и я. Спать с ними будешь.
Вона. Меня и на моих не хватает! — признался Зацепа.—Я не воробей... Калмычку я бы взял: забавна она. Словно зверушка какая.»
Ничего. Веселая... когда не хнычет. Бери...
Взял бы и цыганку: любопытно. Николи с цыганками не путался.
А что особенного? — зеевнул Пугачев.— Баба, так она баба и есть... Бери!
А остальные мне не надобны!
А куда же мне их девать? — вяло вымолвил Пугачев. — Хлопуше отдавал — не хочет. Юрке навязывал— не берет, его Фимка какая-то оседлала... Князь Мышкину предложил — так он только что плечами пожимает. Брезговает...
Отдай французу. Вот, мол, тебе из царских рук презент.
И то! — оживился Пугачев.— Они, французы, говорят, страсть какие до баб ласые. Пошлю ему Машку
X (шорскую. А езовиту пожертвую Антонидку. А шведу с ичшогому — Федорку.. Ха-ха-ха! Спасибо за совет. II v так вот что: распорядись там... Пущай отведут и цок -то на пчельник. Останнюю, Василиску сибирскую, гони к полячишке.
Час спустя Зацепа вернулся, весело хохоча и зая- |'п |, что «кобылы»-то пошли к «немцам» с удовольствием но там, на пчельнике, вышла осечка. Иностранцы и тмились, смутились, посовещались, а потом отказались принять присланных им женщин.
Испужались? — засмеялся Пугачев.— Ну, ин мидно! Когда так, то так. Скажи-ка Шакирке, что ль._
Прикончить?
Не таскать же, в сам-деле с собою... Пущай Шшсирка как следовает... Он это дело умеет. Он тогда Хирлову-то резал.
Шакирка, рябой башкир, получив приказание рас- м|>.|питься с четырьмя женщинами, осклабился:
Секим башка. Немношка рэзал горла будим!
Вытащил из сапога кривой нож, попробовал лезвие
н» ногте, убедился, что нож достаточно остер, и наполнился в развалку к мазанке, где сидели на полу щипанные по рукам наложницы Пугачева. При виде ни чача женщины подняли крик.
Зачэм кричал, бариня? — пошутил Шакир, подвода к рослой смуглой казачке.—Савсэм нэ нада | ричал.
Он пинком свалил ее на глиняный пол мазанки, v перся коленом в ее спину, оттянул голову за длинную юн у, новел нож под подбородок и сильно дернул его
миерх И вбОК.
Зачэм кричал?—сказал укоризненно, переходя к следующей жертве.
•то была вторая казачка, та самая, которая в свое иремя, взъевшись на «барыню» Харлову, больше других обствовала гибели несчастной красавицы.
Казачка замерла, когда Шакир положил ей коря- иу«> лапу на плечо, но потом рванулась, изогнулась и
впилась острыми белыми зубами в руку башкира. Тот взвизгнул и, не взвидев света, ткнул ее кривым ножом в грудь. И еще, и еще.
Забившаяся в угол сибирячка выла, как пес на луну.
Немного спустя, Шакирка вышел из мазанки и сказал, сверкая белыми зубами:
Кунчал работа. Всио чотыри рэзал, как барашка.
Молодец! — похвалил его Зацепа.
Я молодца! — сам себя похвалил Шакирка.— Я — джигит™ Я усио рэзал.
Вот, погоди: доберемся до Москвы — там тебе работы!
Будэм дэлай работа. Я радый! — согласился Шакир.
Покончив со своим «гаремом», Пугачев отдал строгий приказ «очистить лагерь». Было разрешено оставить одну бабу или девку на десяток мужчин, а остальных — выгнать. В стане поднялись вопли.
Изгонять баб был отправлен особый отряд из варнаков Хлопуши, к которым присоединились и добровольцы башкиры и киргизы. В стоявшем несколько в стороне отдельном лагере ведших с пугачевцами оживленную торговлю киргизов и персюков спешно заключались сделки: пугачевцы отводили туда женщин и продавали их желающим. Покупатели в этот день были очень разборчивы: так как от продавцов отбоя не было.
Бери, Ассан! — уговаривал молодой казак знакомого киргиза.— Марьей зовут. Работящая!
Ассан смерил стоявшую перед ним бледную бабенку с головы до ног, потом замотал головой.
Нэ надо!
Почему не надо? — приставал казак.—Дешево отдам. Она и ткать, она и прясть, она и все такое...
Нэ биром. Она с брухом.
Велика важность! — возразил казак.— Разродится, вот и все
С брухом нэ нада. Бэз брухом биром.
Казак дернул бледную бабенку за руку.
Ну, и куда ж я тебя, Марья, девать буду?
1!аба всхлипнула.
Пойдем в степь, что ли ча...
Ома покорно пошла за ним.
Зайдем в кусты, что ли? — предложил казак.
Они зашли в кусты. Несколько минут спустя казак
tti.K кочил из кустов и побежал в стан. Тело Марьи и I ало в кустах, нелепо раскинув голые ноги. Из неохваченного ножом горла выскакивала струйки | |Mnm и стекали под запрокинутую голову.
Отряд Хлопуши отобрал у пугачевцев свыше дну к тысяч женщин и полторы тысячи детей и пи нал их в овраг. При входе в овраг была постав- ми I, стража из старых варнаков. Бабы плакали, и и д и, проклинали варнаков и Хлопушу. Варнаки Посмеивались.
Какой-то одноглазый соратник Хлопуши доброму hi но уговаривал бесновавшихся баб:
Чего бунтуетесь? Как смеете против царской моли идти?
Душегубы вы! — отвечала какая-то средних лет |ш< I романная баба, державшая на тощих коричневых pyi ix недавно рожденного младенца.— Что мы теперь делать будем? Бросаете нас, как собак„
А то и будете делать, что раньше делали! — отмечал равнодушно варнак.— Ваше дело женское из- меп ное. Ребят делать будете!
- Да с кем же мы ребят делать будем, когда вы V1 >дите?— голосила тощая баба.
Н-ну, было бы болото, а черти будут. Мы уйдем — др/гие придут. Рази в степу людей мало? Разойдетесь по хуторам.»
Да вы, каторжные ваши души, все кругом ра юрили! Да вы всех мужиков угоняете.
Ну, вот и дура! Как это — всех мужиков? Мало ли их на развод остается? Старики сидят. Мальчишки. А вашу сестру куда ж собою таскать?
А мы как же теперя кормиться будем? — озли лась баба.— Кричали, кричали, что, мол, и тебе воля, и тебе земля, и все такое, а теперь—на, поди: как собак в степь выгнали...
Тако дело, милая. Ничего не поделаешь!
Так зачем всю кашу заварили?
Ну, это не твоего ума дело. И нечего изводиться. Другим хуже приходится. Вон, царь-батюшка своих четырех девок прирезать приказал.
Так то — шкуры барабанные. А я мужа мово законная жена. Мы в церкви венчаны... Своим хозяйством жили. У нас три лошади были, двух коров держали..
Твои коровы при тебе и остаются.
Как бы не так! Остаются! Лошадей под конницу забрали. Коров угнали да зарезали. Одна изба пустая осталась!
А ты тому радуйся, что хоть изба осталась.
А что я в пустой избе делать буду? Есть-то с ребятами что буду? Отдайте мне мово мужа, душегубы! Сейчас отдайте!
Варнаки расхохотались.
Сейчас, сейчас отдадим! — сказал один h:i них.— Андрюшка! Ты, что ль, ейного мужа в штаны спрятал? Отдавай ей сейчас. Нечего, брат, баловаться!
Андрюшка, подмигивая, спросил у плачущей бабы, хочет ли она в самом деле, чтобы он, Андрюшка, отдал ей мужа. Баба разразилась прокляти ями, потом упала на землю и принялась кататься, дико воя.
Как только стало темнеть, на необозримом пространстве вокруг Чернятиных хуторов запылали бес численные огни костров. Пугачевский стан предал-
