Айн запихнул руки в карманы, так и не придумав, чем их занять. Потребность действовать - немедленно, без промедления - никуда не ушла, и он нервно заходил по комнате.
- "Передумать"! Может, еще и "простить"? Простить можно за флирт с другой. За измену. За испорченное вином платье. Но проклятье?!
- Ты драматизируешь.
- Драматизирую?! - Айн сбился с шага. И резко развернулся к другу, рявкнув: - Да я преуменьшаю! Я - чудовище, Лои, и чуть не убил ее! Это, знаешь ли, обычно стирает все прежние светлые чувства! А в нашем случае и стирать было нечего.
- Ты же нравишься девушкам! Сыграй на жалости, сочувствии - или, хм... романтическом флере! Им же так нравится демонический образ! А что может быть более "демоническим", чем aelari? - пошутил Лоир.
- Будь это любая другая девушка - легко. Я бы смог уговорить, очаровать, упросить.... заставить, в конце концов. Но не ее. Принципиальность, бескомпромиссность, волевой характер... - Эрелайн покачал головой. И остановился, опершись на стену. Ярость опалила душу, выжгла чувства дотла, оставив только соленый привкус пепла на губах - и пустоту внутри. - Невозможно.
Разговор угас, как утихает одинокий костер вьюжным днем, заметенный снежной шалью. Молчание, воцарившееся следом, не было напряженным или злым. Только холодным, снежным... потерянным.
- Я не знаю, что делать, - негромко начал Эрелайн, подняв усталый, невыразительный взгляд на друга - впервые за разговор. Губы его дрогнули в слабом подобии улыбки. - И не знаю... стоит ли?
- Что? - глупо спросил Лои, не веря услышанному. А когда понял, что Айн не шутит, зло воскликнул: - Что значит "стоит ли"?!
- Я себя не контролирую, - легко сказал Эрелайн и улыбнулся. Так просто, как будто речь шла о сущей ерунде. Просто, устало... беспомощно.
И добавил:
- Вообще.
- Айн, - не сводя с него настороженного, тревожного взгляда, начал Лои. - Ты же не собираешься...
- Не собираюсь, - подтвердил Повелитель. - Не собираюсь делать ничего.
И резко продолжил, раздражаясь неодобрению, мелькнувшему в травянисто-зеленых глазах:
- А что я должен делать? Нет, не так - что я могу сделать? Я не знаю, как развивается ситуация, не знаю заданных условий! Почему Иришь не рассказала обо мне? Что ей движет? Чего она хочет, ждет - или, быть может, боится? Если она решила молчать, то, как надолго хватит ее терпения и что может заставить ее передумать? А если я не прав, и она все рассказала? Чего хочет Этвор, почему он бездействует? Я не знаю. Впрочем, даже если бы знал... это ничего бы не изменило.
Всплеск чувств на мгновение всколыхнул угасшее пламя души, заставив его воспрянуть, потянуться ввысь, но почти сразу же сошел на нет. Огненные всполохи опали, исчезая в сыпуче вздыхающим под стопами пепле.
- Что я могу сделать? Бежать, может? - с горькой усмешкой спросил Эрелайн. - Предав, тем самым, долг, принадлежащий мне по праву рождения? Но что тогда? Что тогда я сохраню, Лои? Себя? Себя я потерял так давно, что, кажется, никогда не имел. Жизнь? Что это за жизнь, когда нужно контролировать каждый шаг, каждый взгляд, каждый вздох, и не спать всю ночь, забываясь только на рассвете. Потому что так страшно, что однажды проснусь не я, а она - Ночь, которая будет не только смотреть моими глазами, не только сжигать сердце, но и жить мной, дышать мной. Я не хочу этого. И не позволю.
- И? - хмуро спросил Лои, поджав руки.
- "И"? - повторил Айн, обращаясь к себе. Медленно подошел к окну. Поколебавшись, сжал шторы - и резким движением раздернул их. Солнечный свет брызнул из окна, опалив взгляд сияющей белизной.
Эрелайн тяжело оперся руками о подоконник, опустив голову.
Действительно - "и"? И что теперь делать?
Он поднял взгляд от блекло-серого, с искристыми белыми прожилками камня. Перед ним разверзалась бездна неба, пронизанная солнцем и светом - нежно-золотистым, мягким, рассеянным в предутренней дымке. Рассвет, совсем недавно только зарождавшийся в мглистой серости, теперь расцветал.
Еще одна бессонная ночь позади.
Бессонная - и худшая из всех, что он знал.
Чувства, которые еще недавно жгли его, внутри, и вплеснувшиеся яростным пламенем скрипичных вскриков, теперь потухли. Вслед за безразличием выгоревшей дотла души накатила усталость. Хотелось лечь - и забыться тревожным сном, до полудня.
А лучше - навсегда.
...ответ, уже высказанный, но так долго неосознаваемый, но не принимаемый, вертелся на языке.
Он с силой оттолкнулся от подоконника и обернулся. Ладонь мазнула по шершавому, приятно холодящему кожу камню.
- И ничего. Все будет, как прежде, будто ничего не произошло. Идти с повинной я, конечно, не собираюсь. Но если все узнают... что ж.
Пальцы, в такт задумчивости, забарабанили по подоконнику.
- Я не буду сопротивляться. Выбор, жить мне или нет, останется за ними.
- "Выбор"... - с горьким смешком откинулся Лои, точно тихое эхо. - "Выбор"! Ты всерьез думаешь, что они будут способны сделать выбор? Как повела себя леди Ириенн, узнав?
- Как? - голос Эрелайна дрогнул, но лицо осталось по-прежнему безразличным. Только усталым - до невозможности. - Как с чудовищем.
- Они не будут ни выбирать, ни судить. Ты знаешь это. Стоит им узнать, как они обезумят... и сами станут чудовищами в своей жестокости.
Лои поднял взгляд - выцветший, обессилевший, как бы безмолвно спрашивающий и ждущий ответа.
Айн покачал головой.
- Но ты даже...
- Нет, Лои. В конечном счете, у меня всего два пути: захлебнуться Тьмой, утонуть в ней, потеряв себя и забыв о себе, или шагнуть на эшафот. И знаешь...
Он замолчал, на мгновение, чему-то грустно улыбнувшись, и твердо закончил:
- Я предпочту второе
- Всегда есть другой путь, - Лои покачал головой, зная, что не переубедит, но н желая отступать.
- Я не верю в него. Прости.
Лоир несогласно нахмурился, но промолчал, зная, что не сможет переубедить.
Эрелайн отвернулся, показывая, что не собирается продолжать разговор. Подошел к столу. Нежно провел пальцами по скрипке - такой теплой, живой, родной...
Звука шагов он не услышал - только легкий стук, с которым за Лоиром закрылась дверь.
Сам не зная, зачем, он обернулся, провожая ушедшего друга долгим взглядом.
Опомнившись, Эрелайн качнул головой, стряхивая путы задумчивости. Бережно убрал скрипку в стоящий рядом, на столе же, футляр, защелкнул его, подхватил и направился к двери, ведущей из кабинета в спальню. Маленькую, небольшую, тонущую в свете - штор в комнате не было.
День жег, мучил его; день обещал борьбу. Ночь успокаивала, дарила любовь, утешение... и этим была гораздо страшнее невозможно ясного дня. Поэтому в свои сны он ее никогда не впускал.
***
Я взбежал по тонущему в зелени дикого сада крыльцу. Тихонько заскрипели половицы, прогибаясь под легкими шагами. И резко вздохнули, когда я на секунду сбился с него.
Возвращаться - или?..
Пальцы, почти коснувшиеся дверной ручки, замерли в нескольких дюймах. Замерли - и сжались в кулак.
Я обернулся. Выложенная осколками искристых разноцветных камней дорожка, игриво вихляющая то влево, то вправо, уводила вглубь сада и дальше, на мозаичные улицы нис-Эвелона. По мосткам - невесомым, ажурным, по-кошачьи выгнувшим спины, через звонкие ручьи, по густому, одичавшему парку, где в тени деревьев прячутся тонкостанные статуи, вниз по улице Старых Лип. До маленького домика со скрипучей калиткой, обнятого низкой оградкой, затерянного среди бушующей зелени сада...
Рука опустилась вниз. Я в нерешительности остановился.
Больше всего хотелось сбежать с крыльца и ступить на дорожку - не прежним нарочито спокойным, будто бы пытающимся скрыть мое волнение, шагом, а бегом. И оставив позади и кованые перила мостов, и тенистую прохладу парков, и ворчливо скрипнувшую калитку не сказать - крикнуть, задыхаясь от бега и чувств, рвущихся из груди вспугнутыми птицами.