– Ты все время какая-то мрачная! – говорила Нине и Пульсатилла во время их редких в последнее время встреч. – Будто все время чем-нибудь недовольна… а вот попробовала бы ты повертеться, как я. Одной без мужика двух девчонок тянуть – не больно весело!

Нина сочувствовала Пульсатилле, но была с ней не согласна в оценках.

– Почему ты думаешь, что я недовольна? – Нина редко кому рассказывала подробности своей жизни.

– Потому что у тебя глаза тусклые, как у снулой рыбы! – объясняла ей Пульсатилла. – А должны бы гореть при такой жизни, как у тебя, как два алмаза!

– Да я не виновата! – оправдывалась Нина. – Глаза у меня как глаза, я с такими родилась. И на жизнь я вовсе не жалуюсь, просто живу в реальном режиме времени, не витаю в облаках, все время занимаюсь какими-то домашними проблемами, которые возникают, несмотря на наличие денег. Жизнь ставит вопросы нового качества, которые приходится решать… С чего бы тут порхать?

– Вот когда узнаешь, во что обходятся одни колготки для трех баб, и сравнишь с проблемами, которые приходится решать тебе, – вот тогда сама собой запорхаешь! – отвечала ей на это Пульсатилла.

Подружка вовсе не была злой. Просто однажды она оказалась совершенно не готова к тому, что жизнь так больно тюкнет ее по башке.

– Думаешь, я не знаю, – в минуты откровенности говорила она Нине, – что многие женщины сознательно рожают себе детей без всяких официальных мужей и потом воспитывают их в одиночку и считают, что очень счастливы. Но я-то к этому была не готова! Я-то всю жизнь считала, что у меня прекрасная, полноценная семья, что я за мужем как за каменной стеной! А он вдруг взял да и устроил землетрясение, стену каменную разрушил, вверг меня и девчонок в нищету и ушел к любовнице! Козел, одним словом!

Нина вздыхала. Бывший муж практически не давал Пульсатилле денег, и ей действительно материально приходилось очень туго. Настолько туго, что на первое место по значимости в жизни Пульсатилла теперь совершенно неожиданным для себя образом ставила не любовь, и не доброту, и даже не мир во всем мире, а наличие или отсутствие в кошельке денег. И со всей серьезностью говорила, что за приличную зарплату, которую ей кто-нибудь бы ежемесячно отдавал, она была бы согласна терпеть не только старого, толстого и некрасивого мужа, но даже вообще какого-нибудь морального урода.

В такие минуты Нина, дружески сочувствуя, обнимала Пульсатиллу. Но, та если уж начинала плакать в жилетку, то плакала до конца. Остановить ее было трудно.

– Подумай только! – говорила она, осыпая Нинино плечо своими воздушными кудрями. – Так поступать могут только мужчины! Любовницу он, видите ли, завел! Жить без нее не может! Так если ты не можешь жить без нее, обеспечь тогда свой уход из семьи! Сделай так, чтобы бывшая жена и дети ни в чем не нуждались! А не можешь обеспечить – тяни лямку, как другие! В конце концов, это ведь и его дети, не только мои! А он, представляешь, мне что сказал: «Я, наоборот, не хочу ни в чем вам мешать! Не хочу быть со своими проблемами вам в тягость!» А я как должна справляться с нашими проблемами, его не касается! Ну не козел ли он?! – возмущалась Пульсатилла.

– Козел, козел! – соглашалась с ней Нина и гладила подругу по спине. – Да ведь все равно надо жить дальше! – говорила она. – Вспомни все-таки и то положительное, что было… Наконец, то, что он ушел, но оставил вам квартиру!

– Да я бы его просто убила, если бы он еще и квартиру забрал! – вскидывала на Нину полные возмущения глаза Пульсатилла. – А потом я уверена, что он оставил нам квартиру просто потому, что у его любовницы есть где жить. В противном случае еще неизвестно, как бы все обошлось!

– Значит, повезло хотя бы в том, что у его любовницы есть жилплощадь! – замечала ей Нина. – Ты не трави себя зря! Вспоминай только хорошее! – советовала она. – И самое главное – у тебя остались девчонки!

Пульсатилла потихоньку оттаивала, вспоминая своих дочерей.

– Неужели ты все еще сердишься на него?

– Чего на него сердиться? – горестно фыркала Пульсатилла. – Его жалеть надо, что он меня, – тут она горделиво выпячивала округлую налитую грудь, – меня да двух прелестных девчонок променял на какую-то жаднющую бабу, которая отнимает у него все деньги раньше, чем он донесет их до дома! Не оставляет ему ни копейки даже на карманные мелочи! – Пульсатилла теперь все сводила на деньги.

Нина вздыхала и не могла понять, почему, если муж в новой семье живет так плохо, что достоин жалости, он не вернется назад в крепкие, всепрощающие Пульсатиллины объятия.

– Так она же присосалась к нему, будто пиявка! – с возмущением поясняла ситуацию Пульсатилла. – Это же я его отпустила! Другие-то вовсе не такие добренькие!

Нина, казалось, верила ей и, осуждая «стерву», вздыхала вместе с подругой. На этой завершающей ноте они обычно выпивали по рюмочке, а то и по две чего-нибудь крепкого, но дамского, например, ликера «Мокко», любимого ими еще с давних времен, и Нина возвращалась в свою шикарную квартиру в новом районе, а Пульсатилла бежала к своим девчонкам на первый этаж хрущевки проверять уроки.

Вот тогда-то и пришла Нине в голову мысль, что неплохо было бы поехать с Пульсатиллой и ее девочками путешествовать на старой «пятерке» – машина ведь все равно пылится без дела в захламленном гараже. Нина представила, как спокойно, не торопясь, они поехали бы своей компанией в Ярославль, где захотели бы – останавливались по дороге, со вкусом бы завтракали. Осматривали достопримечательности, ни перед кем не оправдывались бы в своих желаниях, не извинялись бы, ни к кому бы не приноравливались! И не надо было бы им никаких мужиков!

Загвоздка была только в малом – ни Пульсатилла, ни сама Нина не умели водить машину. И из-за этого неумения прекрасный ее план рушился в самом начале. Но все-таки незаметно для Нины это не осуществимое пока желание и та самая неудавшаяся поездка в Ярославль с Кириллом вызвали в ней глубокие внутренние изменения. И поэтому буквально на следующий же день после приезда домой в газете рекламных объявлений Нина нашла адрес первой попавшейся на глаза автошколы, позвонила и оставила секретарю свой телефон. Звонок с приглашением на первое занятие последовал через полтора месяца, к первому сентября.

Вторая часть занятия продолжалась. Жужжащая муха и та утомилась от бесплодных попыток прорваться на улицу и теперь медленно ползала вверх и вниз по стеклу. Преподаватель прежним нудным голосом объяснял, что шумахеров из учащихся он делать не собирается, и механически перечислял тот необходимый минимум упражнений, которые обязан был выполнить каждый ученик, чтобы сдать на права. Нина надеялась, что после такой затяжной вводной части им все-таки наконец покажут устройство автомобиля или они начнут изучать двигатель или еще что-нибудь в этом роде, но ничего этого вовсе не предполагалось. Дальше преподаватель устроил скучную перекличку и стал заполнять журнал различными сведениями – не только адресами, но и местами работы и учебы учеников, и процесс этот грозил затянуться еще на час. Причем самого преподавателя такое бездарное времяпрепровождение, видимо, совершенно не смущало, и даже было совершенно ясно, что делает он это для администрации и для проформы, а самого его сведения об учениках не интересуют ни в малейшей степени. В Нине стало закипать раздражение.

«Научиться хорошо водить машину, в конечном счете, может быть, даже гораздо важнее, чем изучить досконально какие-нибудь суффиксы, пестики-тычинки или химические формулы, – думала она. – Кого, в конце концов, кроме специалистов, интересуют бензольные кольца или химический состав атмосферы? А по дорогам мы ходим и ездим каждый день! От того, как человек ведет себя за рулем, часто зависит жизнь, так почему те люди, которые будут осваивать такое важное и нужное дело, здесь никого не интересуют? Разве можно преподавателю так бестактно вести себя по отношению к ученикам и показывать, что его волнует только одно – внесена ли определенная сумма на счет бухгалтерии?» Если на представителей мужского пола преподаватель еще иногда взглядывал, отрываясь на миг от своей бумажки, когда называл фамилию, то к пожилым женщинам и девушкам он обращался одинаково и без разбору – «мадам!».