Произнося теперь это имя, Роберт совершенно не чувствовал никакого волнения. Если бы он вспомнил, как два дня назад рылся в журнале, чтобы посмотреть, как зовут курсантку Воронину, он бы, пожалуй, очень удивился. Теперь его мысли были поглощены Лизой.

– Уж если выбирать кого-то, то только ее! – Перед его глазами все еще мелькали стройные ножки в модных сапожках из змеиной кожи, глазки, и ручки, и светлые, воздушные перья у шейки.

– Мы вовсе не призываем тебя разрушать здоровую семью, – сказал Михалыч.

– Мы просто учим тебя разбираться в женщинах! – смешно выпятил губы Ленц.

– Да идите вы! – отмахнулся Роберт и спросил Михалыча про машину: – Как думаешь, сумеем мы починить до послезавтра автомобиль?

– Ты уже наметил срок, – засмеялся Михалыч, – значит, должны успеть.

– Тогда пойдемте сейчас в гараж, где стоит моя хорошо известная всем сумка. Она наполнена, как всегда. Надо все-таки по-настоящему обсудить положение в школе! – предложил Роберт, и друзья монолитной группой отправились по лестнице вниз.

Блестящая «БМВ» Кирилла проплывала по уже притихшему вечернему бульвару. Нина расслабилась на удобном сиденье и пребывала в состоянии счастья, как никогда. Ей бы хотелось, чтобы они ехали так с Кириллом как можно дольше. Кирилл думал о чем-то своем.

– Через несколько дней прилетает Шарль Готье, – наконец сказал он Нине значительным тоном. – Мы должны пригласить его домой.

– Кто такой Шарль Готье? – осторожно вернулась она в действительность.

– Я тебе уже сто раз говорил! Это мой новый французский босс. – Кирилл недовольно поморщился. – Старого ушли, потому что руководству фирмы не нравилась его политика в области возможностей расширения торговли во всех странах СНГ. Им казалось, что он расширяет бизнес низкими темпами. Теперь Шарль Готье возьмет все дела в свои руки.

Нина могла бы поклясться, что Кирилл в первый раз произнес это имя, но решила не спорить.

– Я сделаю все, что нужно, можешь не беспокоиться, – ласково сказала она.

Кириллу не понравился ее легкий тон.

– Хотелось бы, чтобы ты отнеслась к этому серьезно. Я еще ни разу не видел этого Готье, но прекрасно понимаю, что от того, как я ему понравлюсь, будет зависеть моя дальнейшая карьера.

– Для начала своди его в хороший ресторан, – предложила Нина.

– Неужели я не знаю? – раздражился Кирилл. – Рестораны у нас будут каждый день, пока он здесь. Но настоящий контакт, я думаю, можно завести с ним только во время посиделок в домашней обстановке.

– Да я не возражаю, сделаю все, как ты скажешь! – миролюбиво пообещала Нина и решилась спросить: – Ну а сейчас ты успел поужинать?

– Где уж там успеть, если жена вечно занята, – тоном избалованного ребенка проворчал Кирилл, но когда они вернулись домой, Нина с облегчением увидела, что блюдо с мясом было все-таки вынуто из духовки и опустошено более чем наполовину.

«Ну, слава богу, – подумала она. – А то с такими волнениями недолго и гастрит заработать…» Три раза сплюнув через плечо и отнеся мужу в гостиную поднос с чайным прибором, она решила закончить возню с помидорами. В голове у нее уже гудело, но все равно она со всем обычным присущим ей старанием продолжала закатывать помидоры. В двух банках они по неизвестной причине полопались. Их оранжевая кожица, как пергаментный свиток, закрутилась на круглых бочках. Нина чертыхнулась. «Ну уж как будет. Полопаются остальные – выброшу в помойку!» Она укутала готовые банки специально сохраняемым для этой цели старым одеялом и с полузакрытыми от усталости глазами вяло сполоснула лицо и отправилась спать. Кирилл уже давно храпел, разметавшись на широкой постели в их спальне.

Почувствовав, что она осторожно легла рядом с ним, он призывно погладил ее бедро. Она возражать не стала. И хотя удовольствия все равно не получила, зато с умилением подумала, что нужна ему, что приносит пользу, что знает его привычки и что жизнь ее проходит не зря.

«Но почему вдруг Пат? – неожиданно вспомнилось ей, когда она уже засыпала. – Надо будет посмотреть завтра книжку», – решила она, и эта окончательная перед сном мысль не была ей неприятна.

Наутро она должна была идти на работу. Выйдя из дому на полчаса раньше, прямо перед занятиями она зашла в библиотеку своего училища.

– Есть у нас «Три товарища»? – поздоровавшись, спросила она у пожилой библиотекарши.

– Кажется, есть. Давно, правда, никто не брал, – ответила та, углубилась вдоль заставленных книгами полок в сумерки книжного хранилища и вскоре вернулась. В руках у нее был довольно потрепанный том. От него пахло пылью и сотнями чужих рук. Нине не захотелось к нему прикасаться.

– Извините, я передумала, – сказала она и, чтобы не выглядеть странной, для отвода глаз попросила еще принести какой-то совсем ненужный ей учебник математики. Все время занятий ее снедало какое-то странное беспокойство, и, еле дождавшись, когда студенты разойдутся на перерыв, она быстро заперла класс и успела сбегать в ближайший книжный магазин, благо располагался он неподалеку. Ремарк стоял на полках в полном комплекте. Продавщица пробила ей чек, Нина открыла страницу наугад и прочитала первые попавшиеся на глаза строчки: «…когда мы возвращались домой, небо уже прояснилось. Оно было яблочно-зеленым и очень прозрачным. Улицы и магазины были освещены…»

Нина подняла голову и посмотрела на небо. Обычной окраски, еще не самой плохой для, как правило, противной московской погоды, серо-голубой свод неба привычно возвышался над ней. И несмотря на то что ничего, казалось, не было романтичного ни в нем, ни в окружающем Нину пейзаже, составленном из серых коробок-домов, она почувствовала, что в ее в груди разливается нечто щемящее, сентиментальное. И она крепко прижала книжку к себе с доселе неведомым, но, как оказалось, необыкновенно приятным чувством причастности хотя бы к литературе.

Уборщица автошколы тетя Надя с утра была занята тем сногсшибательным действом, которое она называла генеральной уборкой. Сногсшибательным оно называлось в прямом смысле, потому что всех, кто попадался во время мытья полов на ее пути – и преподавателей, и учащихся, и старшего мастера Михалыча, и уж, конечно, Ленца, которого она терпеть не могла за его прическу, – тетя Надя сшибала с ног своей шваброй на добротной деревянной ручке. Делала она это не нарочно: просто такие размашистые у нее были движения. Но все равно в школе знали, в такие дни к ней было лучше не подходить. Извергаясь водопадом непочтительных и даже бранных слов, она давала понять абсолютно всем, что она, тетя Надя, – самый нужный и важный человек во всей школе, пожалуй, лишь за исключением директора. А в то утро маленькая, сухонькая пенсионерка тетя Надя вообще была подобна Зевсу-громовержцу. Поводом для метания молний явилось то, что кто-то залез в ее шкаф, где она хранила ведра, старые веники и другой разный хлам, который ей было жалко выбрасывать, и разломал ее любимую швабру. Поэтому она ходила взад-вперед по коридору и с возмущением потрясала остатками этой швабры, а именно отломанной щеткой. Деревянная ручка швабры куда-то бесследно пропала. Кому она могла понадобиться, оставалось загадкой, но загадка эта нисколько не умалила тети Надиного гнева. Немного успокоилась она только тогда, когда Михалыч и Роберт, которым надоело слушать ее вопли и причитания, скинулись и дали ей денег на приобретение нового механического чуда – самоотжимающейся механической поломойки. Тетя Надя сейчас же сбегала в хозяйственный магазин и поломойку приобрела, но не переставала, правда, уже тише, причитать о потере любимого предмета. По ее словам, никакое современное чудо инженерной мысли не в состоянии было заменить ее любимую швабру. Роберт и Михалыч скрылись от нее подальше в гараже. Ветровое стекло они уже вставили, крышу выпрямили, салон почистили, в общем, машина была готова к эксплуатации.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».