Гиллспи поглядел на линейку в своей руке, а потом положил на стол.

— А ты думаешь, Оберст левша? — спросил он.

— Я в этом уверен, — ответил негр. — Вспомните, как он постучал пальцем в грудь, когда пытался выгородить себя. Даже в том случае, если он одинаково владеет правой и левой, он бы прибегнул к помощи сильнейшей руки, а ведь Оберст постучал себя левым указательным пальцем. Я подумал, что он не виновен, едва он вошел, ну а это убедило меня окончательно. — Тиббс вновь откусил от сандвича и запил глотком густого черного кофе.

— Да, я совсем забыл о сахаре, — сказал Арнольд.

— Все и так чудесно, спасибо, — ответил Тиббс.

— Ты только взглянул на этого малого и уже решил, что, пожалуй, он не виновен. В чем тут суть, в интуиции? — спросил Гиллспи.

— Нет, в его ботинках, — ответил Тиббс, — и в том, что он был небрит.

Гиллспи погрузился в молчание. Для Арнольда это было неожиданно: он думал, начальник спросит, при чем здесь бритье и ботинки. Потом он понял: Гиллспи не станет спрашивать — это было бы уступкой. А Билл Гиллспи не очень-то любил уступать. Арнольд откашлялся.

Он выждал, когда Тиббс прожует, и спросил сам:

— А почему?

— Вспомните, как произошло нападение, — ответил Тиббс. — Мантоли ударили сзади по голове. Значит, либо на него напал кто-то знакомый, которому он доверял, — улучил момент, отступил на шаг и ударил, либо, что более вероятно, к нему кто-то подкрался, да так тихо, что Мантоли не почувствовал опасности. Если бы его что-то насторожило, хоть на мгновение, он бы повернул голову и удар пришелся бы под другим углом.

— Понятно, — сказал Арнольд.

— А у Оберста жесткие кожаные каблуки, — продолжал Тиббс, — да еще со стальными подковками, чтобы поменьше снашивались. В таких ботинках слышен каждый шаг, и ему было бы трудно напасть неожиданно.

— Он мог сто раз переобуться, — перебил Гиллспи.

— Конечно, вы правы, мистер Гиллспи, — согласился Тиббс, — но вы тут сами упомянули, что этот человек из "белого отребья", а значит, обуви у него не очень-то густо. И, судя по щетине на его подбородке, я бы предположил, что он провел всю ночь где-то вне дома. Если бы он зашел переменить обувь, он бы, пожалуй, и побрился. Это в его привычках — я сужу по порезу от бритвы под самым подбородком.

— Я этого не заметил, — с вызовом сказал Гиллспи.

— Отсюда удобней смотреть, мистер Гиллспи, — ответил Тиббс, — и пониже, и света гораздо больше.

— Ты так уверен в себе, а, Вирджил? — поддел Гиллспи. — Кстати, Вирджил — довольно затейливое имя для черномазого вроде тебя. Небось там, откуда ты приехал, тебя зовут по-другому?

— Там меня зовут мистер Тиббс, — ответил Вирджил.

Сэм Вуд медленно вел патрульную машину по дороге, поднимавшейся к дому Эндикоттов. Хотя солнце уже пекло, жара казалась куда более сносной, скорее всего потому, что к дневному пеклу он давно уже внутренне подготовился. Гораздо больше Сэм страдал от жары ночью, когда солнце как-никак скрывалось и темнота вроде бы должна была приносить облегчение. Вот эти-то обманутые ожидания и заставляли его испытывать двойные мучения. Дорога поднималась равномерно. Город был уже где-то далеко внизу, но до самой вершины, где стоял дом Эндикоттов, надо было еще ехать и ехать. Сэм знал дорогу, как почти каждый в Уэллсе, поскольку Эндикотты считались местными богачами, но не был знаком с ними и не бывал у них в доме. Сидя за рулем, он старался составить фразы, в которых сообщит о случившемся. Это будет вовсе не просто. Почему-то ему представилось, что у гостьи Эндикоттов, дочки Мантоли, нет матери. Теперь она осталась совсем одна, если, конечно, еще не замужем. Наверное, давно успела выскочить, решил он, итальянки рано выходят замуж, заводят кучу детей, и глядишь, уже растолстели.

Наконец дорога достигла вершины и закончилась небольшой стоянкой, рассчитанной, как Сэм быстро прикинул, на шесть, от силы восемь автомобилей. Он аккуратно поставил машину и, ступив на землю, осторожно закрыл дверцу. Солнечные лучи казались здесь еще более яркими, но воздух, подумал он, все же попрохладней. Это было великолепное место. Несмотря на ответственность своей миссии, Сэм не смог удержаться от волнения при виде широкой панорамы Скалистых гор. Бесконечные вершины вздымали свои зазубренные пики до самого горизонта. Сэм направился к парадной двери, открывшейся прежде, чем он успел позвонить.

Его встретила женщина, которая сразу понравилась Сэму: с выражением гостеприимства и сдержанности на лице она ждала, когда он сообщит о своем деле. Ей было далеко за пятьдесят, но годы отнеслись к ее внешности с большой бережливостью. Спокойное, изящное полотняное платье создавало общую линию, считавшуюся модной лет тридцать назад, а красиво подстриженные и уложенные волосы обрамляли лицо, на котором не было заметных морщин. Она терпеливо ждала, когда Сэм подойдет к порогу.

— Миссис Эндикотт? — осведомился он, внезапно почувствовав, насколько зарос его подбородок за последние восемнадцать часов.

— Да, чем могу служить, сэр?

Сэм принял моментальное решение:

— Мне хотелось бы видеть мистера Эндикотта.

Грейс Эндикотт отступила на шаг и придержала дверь.

— Входите, — пригласила она. — Я его позову.

Чувствуя себя не в своей тарелке, Сэм вошел в дом и последовал за хозяйкой в просторную светлую гостиную, левая стена которой была почти сплошь из стекла. Противоположную стену снизу доверху закрывали длинные полки, уставленные книгами и пластинками, — это было самое большое собрание, которое Сэм когда-либо видел.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — пригласила миссис Эндикотт и тут же вышла из комнаты. Сэм поглядел на глубокие, удобные с виду кресла и решил остаться на ногах. Он сказал себе, что все дело займет минут десять или того меньше, а там уж можно будет вернуться к машине и отправиться восвояси.

Вошел хозяин, и Сэм обернулся ему навстречу. Возраст Эндикотта был более заметен, чем у его жены, но он нес свои годы со спокойным достоинством. Это было трудно объяснить, но между ним и его домом существовало неуловимое сходство. Они были пригнаны друг к другу, как корабли и их капитаны. Пока хозяин не заговорил, Сэм успел подумать, что было бы хорошо, если бы его положение в обществе позволяло ему иметь таких вот друзей. Затем он вспомнил, что его сюда привело.

— Если не ошибаюсь, вы хотели со мной поговорить, — вступил в разговор Эндикотт.

— Да, сэр. Если не ошибаюсь, вы знакомы с мистером Мантоли? — Сэм знал, что это не слишком удачное начало, но отступать было уже поздно.

— Мы знакомы с ним очень близко. Надеюсь, он не попал в какую-нибудь неприятную историю?

Стесняясь в душе, что не сделал этого раньше, Сэм поднял руку и снял форменную фуражку.

— И да и нет, мистер Эндикотт. — Сэм покраснел. Теперь уже ничего не оставалось, как выложить правду. — Мне очень жаль, но я должен сообщить вам, что его убили.

Эндикотт оперся было о спинку кресла, потом медленно осел на сиденье; глаза его сошлись в какой-то далекой, невидимой точке.

— Энрико мертв. Невероятно.

Сэм неловко стоял и ждал, пока Эндикотт придет в себя.

— Это ужасно, — наконец произнес Эндикотт. — Он был самым близким и дорогим нашим другом. Сейчас у нас гостит его дочь. Я…

В глубине души Сэм проклял тот день, когда бросил гараж и пошел служить в полицию. Эндикотт повернулся к нему.

— Как произошел несчастный случай? — спросил он едва слышно.

На сей раз Сэм нашел более уместные слова.

— К несчастью, сэр, это не случай. На мистера Мантоли напали ранним утром, почти в самом центре города. Нам еще не известно, кто и как это сделал. Я обнаружил тело около четырех утра. — Сэму хотелось что-нибудь добавить. — Очень сожалею, что вынужден сообщить вам такие новости, — сказал он, пытаясь хоть как-то смягчить удар, который обрушился на сидящего перед ним человека.

— Вы хотите сказать, — осторожно подбирая слова, спросил Эндикотт, — что его убили намеренно?