Лунная девушка вроде бы достаточно сильна, чтобы что-либо могло ее серьезно разочаровать, и однако борется со скукой такими вот средствами, как этот пожар. Исходя из этого, можно предположить, что она боится упасть в колодец отчаяния.

Отсветы огня бегут по траве, падают на Лунную девушку, одевают ее, словно она – невеста дьявола.

Свет появляется в среднем окне.

Кто-то проснулся.

Тюлевые занавески мешают заглянуть в комнату, но, судя по тусклости света и бесформенным теням, в ней уже полно дыма.

Дом стоит на сваях. Вероятно, пламя пробралось в зазор между черным полом и землей, и дым снизу пошел в дом.

Харроу думает, что слышит сдавленный крик, возможно, кто-то кого-то позвал по имени, но уверенности у него нет.

Инстинкт, столь несовершенный у человеческих существ, заставляет только что проснувшихся жильцов поспешить к передней двери, потом на кухню. И там, и там их встречает стена огня.

Луна бледнеет по мере того, как ночь становится ярче. Огонь уже принялся за углы дома.

– Мы могли поехать в другую сторону, – говорит Лунная девушка.

– Да.

– Мы могли найти другой дом.

– Выбор бесконечен, – соглашается он.

– Значения это не имеет.

– Не имеет.

– Все одинаковые.

Из дома доносится крик, пронзительный крик женщины. И на этот раз ей, тоже криком, отвечает мужчина.

– Они думали, что они – другие, – говорит Лунная девушка.

– Но теперь они знают, что это не так.

– Они думали, вещи имеют значение.

– Судя по тому, как заботились они о доме.

– Резной карниз.

– Миниатюрная ветряная мельница.

Характер криков меняется, теперь это крики боли, а не ужаса.

Огонь уже бушует в доме, за окнами. Дерево горит, как порох.

Люди, похоже, тоже горят.

В среднем окне тюлевые занавески исчезают в короткой вспышке.

Перед домом двухполосное шоссе прячется в темноте, которую разгонит только рассвет.

Наружу летят осколки стекла – кто-то в доме разбивает окно, на фоне огня появляется темный силуэт. Мужчина. Он снова кричит, но это скорее не крик, а вопль боли.

Голос женщины уже смолк.

Выйти через окно не так-то просто. Мужчина нагибается, чтобы открыть шпингалет, поднять нижнюю половину.

Огонь набрасывается на него, он валится назад, от окна, в костер, который недавно был спальней, замолкает.

– Что он кричал? – спрашивает Лунная девушка.

– Не знаю.

– Он кричал нам?

– Он не мог нас увидеть.

– Тогда кому?

– Не знаю.

– Соседей у него нет.

– Нет.

– Никто не мог помочь.

– Никто.

Жар вышибает стекла еще в одном окне. Надуваются и лопаются пузыри краски: пок, пок, пок. Гвозди от нагрева теряют прочность, трещат соединенные ими доски и бревна.

– Ты голоден? – спрашивает она.

– Я бы что-нибудь съел.

– У нас хорошая ветчина.

– Я сделаю сэндвичи.

– С горчицей.

– У нас есть хорошая горчица.

Спиральные языки пламени создают иллюзию, что дом вращается, словно пылающая карусель.

– Как много цветов у огня, – говорит она.

– Я даже вижу что-то зеленое.

– Да. Там. На углу. Зеленое.

Дым поднимается в ночь, ничего, кроме дыма, искорок пламени, сажи, которые забираются все выше и выше, стремясь дотянуться до неба.

Поскольку до завтрака и утренней прогулки оставалось несколько часов, Эми не собиралась кормить собак печеньем.

– Толстые собаки мне не нужны, – жестко заявила она.

Как раз для таких случаев держала в холодильнике пластиковый пакет с нарезанной морковкой.

Усевшись на пол среди деток, дала кружочек сначала Этель, потом Фреду, наконец Никки. Они энергично захрустели морковкой, облизнули губы.

– Достаточно, – решила Эми, раздав по шесть кружочков. – Мы же не хотим ярко-оранжевых какашек, правда?

Принесла собачью лежанку из кабинета и положила в третий угол, наполнила водой вторую миску и поставила рядом с первой.

К тому времени, когда Эми переоделась в пижаму, собаки уже разошлись по углам.

Она поставила шлепанцы рядом с кроватью, взбила подушки, забралась под одеяло и обнаружила, что Никки подошла к ней. Ретривер держал в пасти шлепанцы.

Возможно, поступок этот служил некой проверкой или предложением поиграть, но даже со шлепанцами в пасти Никки удавалось оставаться серьезной, и она очень уж пристально смотрела на Эми.

– Ты хочешь покучковаться? – спросила Эми.

Обычно Фред и Этель спали по углам. Но иногда, и не только в грозовые ночи, предпочитали устроиться на кровати с мамочкой.

Но, даже пугаясь грома, они не запрыгивали на кровать Эми без разрешения, которое давалось фразой: «Давайте покучкуемся».

Никки не знала этой фразы, но Фред и Этель тут же поднялись со своих овчинных лежанок в ожидании приглашения, со вставшими торчком ушами.

Вымотанной недавними событиями Эми требовался отдых. Но, с другой стороны, сон частенько приходил к ней быстрее, если она ощущала лежащих рядом собак.

– Хорошо, детки. Давайте покучкуемся.

Этель тут же подбежала к кровати, прыгнула. Фред последовал за ней. Какое-то время собаки возились, устраиваясь поудобнее, потом свернулись калачиком и с удовлетворенным вздохом затихли.

Оставшись у кровати, со шлепанцами в пасти, Никки по-прежнему смотрела на новую хозяйку.

– Дай, – Эми протянула руку, и собака отдала добычу.

Эми поставила шлепанцы на пол у кровати.

Никки подняла их, предложив снова.

– Ты хочешь, чтобы я с тобой куда-то пошла? – спросила Эми.

Большие темно-карие глаза собаки выразительностью не уступали человеческим. В этой породе Эми нравилось многое, но больше всего – прекрасные глаза.

– Тебе нет нужды выходить. Ты пописала, когда мы приехали.

Красота глаз ретривера могла соперничать только со светящимся в них умом. Иногда, как в этот момент, собака напрягалась, чтобы передать сложную мысль прямотой взгляда и его концентрацией, потому что, увы, не обладала даром речи.

– Дай, – повторила Эми, и вновь Никки повиновалась.

Чтобы собака наконец-то поняла, что шлепанцы должны стоять там, куда она их поставила, Эми перегнулась через край кровати и вернула их на пол.

Никки тут же их подхватила.

– Если твое решение продиктовано предпочтениями в моде, то ты ошибаешься, – заявила Эми. – Это отличные шлепанцы, и я не собираюсь от них избавляться.

Положив морду на лапы, Этель с интересом наблюдала за ними. Положив подбородок на голову Этель, Фред тоже наблюдал, но с более высокой позиции.

Как детям, собакам требуется дисциплина, и наиболее уверенно они чувствуют себя, если знают правила, по которым живут. И самые счастливые собаки у ласковых хозяев, которые спокойно, но твердо требуют уважения к себе.

Тем не менее в отношениях с собакой, которой сильно досталось от прошлого хозяина, следовало проявлять сдержанность и благоразумие.

На этот раз, получив шлепанцы, Эми упрятала их под подушку.

Никки восприняла такое развитие событий с удивлением, потом улыбнулась, возможно, торжествующе.

– Только не думай, будто это означает, что я собираюсь быть на собачьем конце поводка, – Эми похлопала по матрацу. – Никки, сюда.

Собака поняла то ли саму команду, то ли жест. Перепрыгнула через Эми на кровать.

Фред убрал морду с головы Этель. Сама Этель закрыла глаза. Никки последовала примеру других деток Эми, свернулась, устраиваясь поудобнее.

Глядя на умиротворенные морды, Эми не могла не улыбнуться и удовлетворенно вздохнула, точь-в-точь как собаки, отходя ко сну.

Чтобы по бунгало не валялась собачья шерсть, утром она ежедневно по тридцать минут вычесывала Этель и Фреда, еще десять – вечером и раз в день пылесосила все комнаты. Появление Никки добавляло ей работы, но каждая минута того стоила.

Выключив лампу, Эми ощутила себя невесомой, плывущей по морю сна, в которое и начала погружаться.