— Конечно, нет, — сказал я. — Я и не говорю, будто вы сделали что–то дурное. Я просто спрашиваю, сколько вы получили.
Вы из полиции? — спросил он.
— Нет. Но полиция следует за мной по пятам. Возможно, она считает, что вы в чем–то провинились, сказать не берусь. Но теперь вы по крайней мере знаете, чего вам ждать. И можете заранее продумать свой ответ.
Он сидел, не отрывая взгляда от резца. Я смотрел на его руки. Они были сильные, но тонкие и изящные и, казалось, мало подходили для ремесла, которое он избрал.
— Не угодно ли сесть? — сказал он.
Я оглянулся в поисках стула. Но в мастерской были только надгробия, Я сел на ближайшее из них.
— Что же мне сказать полиции? — спросил он.
Я достал сигареты и предложил ему закурить. Он взял одну своей изящной рукой. Я тоже взял сигарету и поднес ему зажигалку, потом закурил сам.
— Говорите что хотите, Это дело полиции — добиться от вас правды. Я только хочу, чтобы вы знали: вы не обязаны сообщать факты, которые могут быть использованы против вас.
Он вздохнул с облегчением.
— А вы? Вы–то какое отношение имеете к этому делу?
— Сам не знаю, — сказал я, — Но вчера вечером чуть не убили мою знакомую — маленькую пожилую даму. Нашел ее я — она лежала у надгробного камня на могиле фру Виктории Лунде.
Сигарета задрожала в его руке.
— Я никакого отношения…
— Разумеется, нет, — сказал я. — У меня и в мыслях такого не было. Но нравится вам, когда покушаются на жизнь маленькой пожилой дамы?
Он не ответил.
— Так сколько вы получили?
Он молчал Сигарета по–прежнему дрожала в его руке.
— Я вам друг, — сказал я. — Смотрите, вот мои водительские права. Мартин Бакке, кандидат филологических наук. В полиции я не служу.
Он взглянул на мои водительские права. Потом перевел взгляд на меня, словно хотел сравнить фотографию на удостоверении с лицом, которое видел перед собой.
— Мне обещали тысячу крон, — сказал он.
— Не много ли это?
— Еще бы! Очень много. Даже слишком. Именно поэтому я и взялся за эту работу. Она была мне не по душе, но я все равно взялся. В нашем деле трудно получить выгодный заказ. А мне дозарезу нужны были деньги…
Тысяча крон. Сумму теперь я узнал. Но не этот вопрос был главным. Я просто задал его только для того, чтобы как–то пробить защитную броню собеседника. Вопрос этот был всего–навсего вступлением. Теперь я ждал лишь подходящего момента, чтобы задать ему следующий — действительно важный — вопрос.
Некоторое время мы курили, ничем не нарушая тишины. Свет лампы падал прямо на камень, на котором он высекал надпись. Он уже высек три буквы: К р и .
— Что это будет, «Кристиан»? — спросил я.
— Нет. «Кристоффер».
Мне надо было торопиться; еще немного, и помощник Карла–Юргена отыщет фамилию «Т. Кнутсен» в телефонной книге. Я должен был поскорее задать самый главный вопрос. И надеялся, что он не слишком испугает собеседника.
— Кто заказал вам эту надпись? — спросил я.
Он следил за бледно–голубой спиралью дымка, поднимавшегося к яркому огню лампы.
— «Травой ничто не скрыто». Я подумал, что надпись странная. Но поэтичная в своем роде.
Он был совершенно спокоен.
— Кто вам ее заказал?
Он посмотрел на меня в упор.
— Не знаю.
Я не верил собственным ушам.
— Вы не знаете?
— Не знаю. Мне позвонили по телефону. Чей–то голое спросил, не могу ли я высечь на камне надпись: мне сразу же заплатят пятьсот крон. Я сказал, что могу. И получил пятьсот крон. Они пришли по почте… Наличными… пять бумажек по сто крон… в обыкновенном конверте. Еще пятьсот крон я должен был получить после выполнения заказа. Но остальную сумму мне так и не заплатили.
Я ничего не понимал.
— Неужели вы взялись высечь надпись на могильном камне, не удостоверившись в том, что ее действительно заказали родственники усопшей? — спросил я. — Ведь все это могло оказаться просто жестокой шуткой?
— То же самое подумал и я. Я сразу же это подумал. Тем более что надпись была такая… такая странная. И я спросил, с кем я имею честь говорить.
Я не смел верить своей удаче. От любопытства у меня даже зашевелились волосы на затылке.
— И с кем же вы говорили?
— Голос ответил… «Говорит супруга полковника Лунде, мой номер телефона: 32–70–09. Можете позвонить после того, как сверитесь с телефонной книгой». Я заглянул в телефонную книгу и нашел там: полковник Лунде, Холменколлосен. И номер телефона был 32–70–09. Я позвонил и услышал тот же голос.
— Голос госпожи Лунде?
Какое–то время он сидел молча. Я словно утратил ощущение времени.
— Странно, — проговорил он наконец. — Очень странно. Но я не могу вспомнить как именно сказал голос: «Говорят по поручению полковника Лунде» или «Говорит супруга полковника Лунде».
— А ведь это очень важно, — сказал я.
Я не мог ему объяснить, насколько это важно. Но я был убежден, что именно тот, кто заказал надпись, совершил впоследствии покушение на маленькую фрёкен Лунде, изо всех сил толкнув ее на могильный камень. И все время я ощущал в нашем разговоре какую–то странность. Словно в нем все время присутствовало что–то неизвестное. И вдруг меня осенило.
— Вы все повторяете: «голос», — сказал я. — Что это значит?
— И меня это тоже озадачило… Я жалею теперь, что взялся за эту работу… но мне очень нужны были деньги… Вы хотите знать, почему я говорю «голос»… Можно еще сигарету?
Я протянул ему всю пачку. Появись в эту минуту помощник Карла–Юргена в сером костюме, с удостоверением полиции, я, наверное, вышвырнул бы его вон и накрепко запер бы за ним дверь.
— Я говорю «голос», потому что не знаю, кто мне звонил — мужчина или женщина. Это был странный голос… Забыть его невозможно. Это мог быть и очень высокий мужской, и очень низкий женский голос. Я не вижу за ним человека. Вот почему я говорю «голос».
Голос… Волосы на моем затылке зашевелились еще сильнее.
— Вы имеете какое–нибудь отношение к музыке? — спросил я.
Его худое юное лицо просияло. Он весь словно преобразился.
— Да, — сказал он. — Я ведь пою… то есть… больше всего на свете я хотел бы петь. Когда у меня заводятся деньги, я беру уроки в консерватории. У меня тенор. Мой учитель говорит, что я не лишен способностей. Но у меня так мало денег. Я унаследовал эту мастерскую… образования у меня нет. Все деньги, какие мне удается отложить, уходят на уроки пения.
Тут я задал ему третий важный вопрос. Вопрос, которого у меня и в мыслях не было, когда я сел в машину и отправился на розыски этого молодого худощавого усталого человека с резцом каменотеса в руках. Два других важных вопроса я уже задал: «Сколько вы получили?» и «Кто заказал вам надпись?»
Мне надо было окончательно успокоить его и только потом задать третий и самый важный вопрос.
— Ничего противозаконного вы не совершили, — сказал я. — Что вы скажете полиции — это ваше личное дело. Но лучше всего говорить правду — это ничем вам не грозит. Если я смогу вам чем–нибудь помочь, я охотно это сделаю. Но сейчас главное вот что: готовы ли вы помочь мне? Мне и полиции. Если да, то скажите мне только одно: смогли бы вы опознать «голос»?
Он посмотрел мне в глаза.
— Если вам это будет нужно, смогу. Когда и где вам будет угодно.
И снова, когда я приехал, дверь мне открыл сам полковник Лунде.
В одной руке у меня был чемодан, в другой — портфель. Ящик с книгами я оставил пока в машине. Полковник Лунде повел меня через холл, где на стене красовалась голова лося, и затем вверх по лестнице на второй этаж. Лестница была необычайно широкая, и на лестничной площадке между этажами стояли два маленьких плюшевых кресла и круглый стол с каким–то цветочным горшком. Кажется, это растение называется «аспидистра». Оттуда лестница вела прямо на второй этаж, и мы оказались в длинном темном коридоре с множеством дверей. Я сосчитал их. Семь. Семь дверей. Одна из них пряталась в небольшой нише.
— Та дверь ведет на чердак, — сказал полковник Лунде. — А ваша комната здесь — стало быть, вторая слева.