— Кого поймали? – кричит в трубку.

— Да лосося!

— Ах, лосося, тьфу ты! – он про него и думать забыл.

— Куда нам его?

Ну, тот в сердцах, что разбудили, да напугали зря, говорит:

— Засуньте его себе в ж…!

Хорошо, что звонил его же сотрудник, дежурный. Он как человек военный понял, конечно, правильно, сориентировался. В общем, полежал этот лосось в дежурной комнате КГБ до рассвета, а чуть солнышко — отвезли его на дачу к маршалу, отдали на кухню и к обеду преподнесли ему уже приготовленного.

Маршал удивился, конечно.

— Надо же, — говорит. – Действительно лосось, теперь буду знать.

Но есть почему‑то не стал. Его, кажется, адъютанты потом съели, лосося этого.

— Да… — говорят гости. – Весёлые были времена!

— Почему были? – обижается Анатолий Алексеевич. – У нас и сейчас не соскучишься. Вот уже при Ельцине был случай…

— Ах, при Ельцине? Тогда наливай!

— Как вы знаете, Борис Николаевич любил отдыхать в Сочи. По несколько раз в году наезжал. И когда он тут бывал, многие политики старались к нему на дачу попасть. Говорят, на отдыхе, на природе его легче было уговорить указ подписать или там снять кого с должности. Вот они и ездили сюда один за одним. А ещё была такая мода – приглашать президентов СНГ. Те с удовольствием. На Чёрном море погостить кому не охота! Тем более за хозяйский счёт. Президентам – отдых, а нашим, конечно, дополнительная головная боль: встретить, разместить, обеспечить сопровождение и все такое прочее…

Однажды ждали Шеварднадзе. По протоколу мэр Сочи должен встретить его в аэропорту и сопроводить на дачу к Ельцину. Мэром у нас все эти годы был Николай Иванович Карпов. Вдруг он узнает, что грузинский президент летит не один, а с супругой, значит, и Николаю Ивановичу надо свою везти в аэропорт, а она, как на грех, улетела накануне в Ленинград, к детям. Что делать? Одному встречать? Некрасиво получится, нарушение протокола. Не станешь же объяснять у трапа, кто куда уехал.

И вот что хитроумный Николай Иванович придумал. Звонит он своему непосредственному подчинённому, главе администрации Адлерского района, и заводит речь издалека: как, мол, семья, супруга как, дети? Тот говорит: слава Богу, все здоровы, а сам насторожился: с чего это он семьёй интересуется? В конце концов, Николай Иванович говорит:

— Слушай, Азат, ты это… не одолжишь мне на пару часов свою Тамару?

А Тамара – женщина видная, можно сказать, красивая, во всяком случае, Манане Шеварднадзе вполне под стать будет.

Глава администрации Адлера, конечно, в недоумении: как это «одолжишь», в каком смысле? Ну, Николай Иванович все, как есть, объяснил, тот подумал–подумал и согласился. Единственное сомнение высказал:

— А если кто узнает, ничего?

— Да кто там узнает, кому это надо!

Со своей стороны Тамара тоже немного посомневалась, но, в общем, восприняла правильно. Раз надо, значит, надо. Ей даже приятно было, что выбор не на кого‑нибудь, а именно на неё выпал, можно сказать, почла за честь. Побежала сразу в парикмахерскую, причёску сделала, нарядилась и к назначенному часу прибыла на место, благо, это недалеко, аэропорт у нас, как вы знаете, как раз в Адлере находится.

Мэр окинул взглядом, одобрил, пару шуточек даже отпустил на тему происходящего, хорошо, мол, что моя Светлана Михайловна не видит. А главное, проинструктировал, как подойти, что примерно сказать, когда цветы вручить и все такое. И стали ждать.

В назначенный час нет самолёта. Связываются с Тбилиси. Оказывается, он ещё и не вылетел. Ждут. Час ждут, два, три. А лето, жара. Макияж плывёт, причёска начинает оседать. Но ничего не поделаешь. Сидят, ждут. Нет самолёта. Вроде бы в Тбилиси что‑то случилось, и Шеварднадзе, пока не разберётся, не полетит. Наконец, ближе к вечеру поступает сообщение: вылетел. Тамара уже никакая, устала страшно.

И вот подлетают, сели, подают трап, выходит Шеварднадзе, за ним супруга, оба озабоченные (потом уже выяснилось, что у них в этот день теракт случился, чуть ли не на самого в очередной покушались). У трапа как ни в чём ни бывало — с улыбками и цветами — встречает мэр с красавицей–супругой. Тамара цветочки преподносит, ручку пожимает и что‑то щебечет насчёт погоды. А тут уже и машины на поле стоят под парами, гости сразу садятся и – с сиреной, с мигалками срываются с места. Мэр – в следующую машину, за ними.

Тамара как стояла у трапа, так и осталась стоять, только и успела спросить:

— И это всё?!

— Всё, всё! Спасибо тебе, дорогая! – на ходу крикнул Николай Иванович и уже из машины добавил:

— Привет Азату!

Московские гости только головами качают: ну, вы, братцы, даёте!

А у Деда этих баек — до утра мог бы рассказывать. Да пора гостям возвращаться в город.

— Вы приезжайте к нам на следующее лето, что‑нибудь новенькое расскажу. Жизнь‑то идёт.

Жаль, что сам он не пишет.

А нам тоже пора двигаться дальше – к совсем другим историям.

В одном из военных санаториев в ночь на 2 августа случилось вот что. С балкона третьего этажа корпуса №2, прозванного отдыхающими «Коварство и любовь», выпал мужчина. Этот короткий и, как оказалось в дальнейшем, трагический полет могли наблюдать обитатели двух нижних балконов, которые в этот час (было начало первого) ещё не спали, а любовались видом ночного моря и усиленно дышали запахом хвои и ароматом роз, цветущих прямо под окнами. В этот‑то розарий и угодил несчастный с третьего этажа, и всё могло бы закончиться для него царапинами от шипов, приземлись он на полметра дальше от бордюра. Но судьба управила так, что упал он именно на бордюр и, стукнулся, конечно, головой.

Не успели недремлющие в ночи курортники понять, что это такое пролетело сейчас мимо них, как снизу раздался короткий и жуткий вопль–всхлип, и наступила не менее жуткая тишина. Одна женщина говорила потом, что лично ей показалось в первый момент, будто это полотенце или халат чей‑то сорвало ветром с балконной верёвки. Никакого, впрочем, ветра в ту ночь не было. А была обычная для юга темнота, хоть глаз выколи. И отдыхающие, что на балконах дышали, перевесились в тревоге через перила и стали вглядываться в эту темноту, но углядеть ничего не могли. Крик, однако же, явно был, и женщины сказали мужьям: сбегайте, мол, вниз, посмотрите, что там упало, и кто кричал. Мужчины не то, чтобы побежали, но, подтянув штаны и сунув ноги в пляжные шлёпанцы, нехотя пошли, не предвидя ничего хорошего. На выходе из корпуса ещё и ночную дежурную, мирно дремавшую под картиной Айвазовского «Девятый вал», с собой прихватили – как лицо официальное на случай чего. И вот в таком составе, посветив зажигалками, они и обнаружили под балконом почти бездыханное уже тело.

Тело было субтильное и принадлежало мужчине совсем маленького роста и веса, одетому, к тому же, во все тёмное – тёмные трико и майку. Может, потому никто ничего и не разглядел, когда оно летело.

Тут, конечно, — охи, ахи, задирание вверх голов и вычисление, откуда именно он мог свалиться, но на том балконе, предположительном, темно и тихо, а с двух нижних свешиваются головы умирающих от любопытства женщин:

— Ну что там, кто?

— Человек!

— Живой?

Другие окна тоже зажглись, и оттуда стали высовываться отдыхающие.

«Сейчас весь санаторий на ноги поднимут», — огорчилась дежурная по корпусу и побежала звонить куда надо. В лежащем под балконом человеке она узнала отдыхающего из 22–го номера, прибывшего накануне утром. Он ещё раскладушку приходил просить после обеда. Сказал, что сам будет спать на воздухе, а жена в номере, потому что он курит, а она не переносит. Вызвав «скорую» и милицию, дежурная некоторое время размышляла, звонить ей на квартиру начальнику санатория или не звонить. И пока она думала, он сам позвонил и спросил голосом тревожным, но строгим: