Впрочем, калеки и так не были настроены поболтать, и следующая пара часов прошла в молчании. Клаус даже задремал — их повозка двигалась второй с конца, и он надеялся, что в случае нападения успеет отреагировать.

За деревней Манино была остановка — напоили коней, ну и сами не упустили возможности быстренько вымыться. Некоторые предпочли вместо помощи раненым постирать форму, но сам Шойбнер так никогда не делал — при такой пылище мокрый китель мгновенно превращался в подобие средневековой кирасы и мало того, что начинал немилосердно натирать в самых неожиданных местах вроде подмышек, так еще и совершенно переставал пропускать воздух. А вот парочку безногих он к воде отнес, благо здоровьем был не обижен. Затем он передоверил это своему напарнику, рядовому Вильке, рослому деревенскому парню родом из Швабии, а сам уселся с пулеметом на коленях под кустом.

«Смешно — нам навстречу войска валом валят, а попутных колонн практически нет. — Сорвав травинку, Клаус сунул ее в рот. — И веселые парни идут — за то время, что я здесь сижу, минимум трое приветственно помахали. Или новенькие, только из Европы приехали, или оптимисты по складу характера. Первое, правда, более вероятно. Те, кто в России с самого начала, уже по горло сыты этими маршами, и даже недельный отдых в тылу до такой степени лучезарного идиотизма взбодрить не сможет. Мы же не съемочная группа и не деревенские сочные девки, ради которых можно забыть про мозоли и непроходящую жажду. Интересно, откуда эти парни?» Длиннющая колонна пехотного батальона, идущего поротно, сменилась строем велосипедного эскадрона.

«Бедолаги, — усмехнулся возчик, — это не по гладким дорогам Европы педали крутить. Тут иной раз песка по щиколотку, а то и выше бывает. А ведь еще полгода назад я им завидовал, ругался, что меня, такого технически образованного, поставили хвосты коням крутить… Теперь же меня чаще везут, чем я везу… Лучше, наверное, только тем, кто на грузовиках служит, да и то только потому, что они в основном по большим дорогам ездят, в засады реже нас попадают и в больших тыловых городах чаще бывают. Что-то „спортсмены“ староваты! — вглядевшись, удивился он. — Почти все ровесники нашего „зануды“, а вон тот, с усами, еще старше!»

Как раз перед мостиком через речушку, где сейчас плескались спутники Шойбнера, велосипедисты спешились и свернули с дороги, повинуясь взмаху жезла регулировщика. Порядок должен быть во всем, и даже водные процедуры следовало проводить с соответствующей стороны. Правда, может, они и не мыться остановились, а просто пропускали попутную колонну. Их подразделению, например, так часто приходилось делать. То их моторизованные коллеги боеприпасы везут, то горючее.

Так вышло и на этот раз. Не прошло и десяти минут, как Шойбнер заметил над вершинами деревьев ближайшего леса довольно быстро приближающееся пылевое облако. Он уже давно обратил внимание, что разные подразделения поднимают пыль по-разному: меньше всего пылила пехота, велосипедисты, и колонны, состоящие из повозок. Грузовики и мотоциклетные группы взбивали это проклятье русских дорог куда выше, а больше всего «дымили» танки. О, за каждой бронированной машиной тянулся здоровенный султан белой, серой или красноватой пыли!

Головная машина выехала из леса. В облаках пыли разглядеть что-либо, кроме массивной кабины пятитонного грузовика, у Клауса не получилось.

«Ходко идут — километров под тридцать. Интересно, что везут? И „цепные псы“ им дорогу расчистили, и гонят на максимальной для данных условий скорости… Войска? Боеприпасы?» — Послеполуденное солнце стояло высоко и жарило во всю мочь, машины проносились за завесой пыли, словно таинственные колесницы в театре теней. Клаус даже порадовался, что он сидел сейчас далеко от дороги и свежевымытую голову не засыплет песком.

«В-ву-ух!» — непривычный глухой хлопок заставил гефрайтера резко повернуться вправо — туда, откуда как раз и ехала колонна.

Метрах в ста от него, почти там, где лес заканчивался, стена пыли была подсвечена оранжевым, а верх ее темнел клубами черного густого дыма.

Выплюнув травинку, Клаус вцепился в пулемет, выругавшись сквозь зубы, поднял увесистую железяку и пристроил ее на небольшой бугорок. Лязгнул взводимый затвор, и еще минуту назад такой спокойный и интеллигентный человек превратился в хищника, пристально высматривающего добычу через прищур прицела.

Со стороны леса донеслись хлопки выстрелов, сменившиеся буквально через несколько мгновений ураганной трескотней, в которой сплелись звонкие выстрелы винтовок, частая трескотня нескольких пулеметов и даже пара негромких взрывов.

«Да что же за проклятье-то такое? — прижавшись щекой к деревянному прикладу, подумал Клаус. — Из-за этой пыли вообще ничего не видно, что творится на той стороне дороги. Но на этот раз русские перехитрили самих себя, черт побери! Если велосипедисты сориентируются быстро, то есть неплохая возможность прижать „ночных воров“. Это только с виду велосипедные части выглядят забавно, а на самом деле вооружены они ничуть не хуже обычной пехоты: и пулеметы, и минометы у них есть. Да и с выучкой все в порядке. — Тут он вспомнил пожилые лица солдат самокатной роты, и его энтузиазм несколько угас. — А если вернется батальон, что прошагал тут недавно, то русским вообще ничего не светит, кроме пары подожженных машин…»

Словно в подтверждение его мыслей, стрельба разгорелась левее, как раз там, куда направил самокатчиков регулировщик. Но и новые потери появились — оседающую завесу пыли теперь освещал не один «костер» горящей машины, а четыре. И если судить по высоте и яркости пламени, везли они горючее.

«Ух, как сейчас рванет!» — подумал Клаус.

Рвануло. И еще раз… И еще…

Шойбнер представил себя, что творится в эти секунды вокруг исчезнувших в огненных облаках взрывов грузовиков, и зябко передернул плечами — насмотрелся за последний месяц на обгоревших.

— Шойбнер, что за адская чехарда? — рядом приземлился господин фельдфебель.

— Русские напали на колонну, но, как мне кажется, в этот раз у них не выгорит.

— Я бы так не сказал, Клаус. — Фельдфебель с резким клацающим звуком дослал патрон. — Горит, по-моему, очень неслабо.

— Оговорился, прошу извинить. Я это к тому, что на той стороне дороги самокатный эскадрон уже в бой вступил, да и пехота, по моим прикидкам, должна скоро вернуться. Как там калеки наши? — сам не зная почему, спросил гефрайтер.

— Безногим винтовки раздали, а безрукие по кустам сидят.

— А отойти мы не можем?

— Куда? Полкилометра по открытому месту на телегах?

— Так нас же пыль и дым пока прикрывают!

— Что, в кустах «шнурки» нашел? — зло спросил фельдфебель, давая понять, что спор окончен.

«Ну, как сам знаешь, брюзга!» — Клаус сплюнул и приник к пулемету. Внутреннее чутье отчего-то подсказывало, что выбраться из этой передряги у них получится, только если подойдут пехотные роты.

На какое-то время в бою установилось то шаткое равновесие, когда ни одна из сторон не имеет явного преимущества и стрельба ведется больше для острастки, чем для нанесения вреда противнику. Русские диверсанты, вопреки обыкновению, не отошли, а вели беспокоящий огонь из леса, а остатки уничтоженной (в этом ни у кого уже сомнения не было) колонны заняли оборону в неглубоком кювете и сейчас занимались эвакуацией раненых. Велосипедисты рассредоточились вдоль берега реки, неплохо прикрывавшего их от вражеского огня, но идти в самоубийственную атаку через двухсотметровое открытое пространство не торопились, ограничившись редкими выстрелами в сторону русских.

«Неужели русских больше, чем привычные два-три десятка? Уж очень нагло себя ведут… И отходить никуда не собираются…» — Шойбнер пожалел, что не обзавелся биноклем. Многие унтера и даже рядовые выменивали у ребят с переднего края всякие интересные трофеи вроде биноклей и пистолетов. Кто для того, чтобы пофорсить, а кто и для дела. Лишняя пачка сигарет или купленный в тылу пакетик с «кофе» — небольшая цена за оружие. Пистолет, правда, Клаус не достал, но русский револьвер у него имелся — пулеметчику, пусть и нештатному, с карабином неудобно.