— Это, товарищ лейтенант госбезопасности, у нас вроде награды такой. Отличился — получил позывной, а сиднем сидишь — так и ходи до конца войны бойцом имяреком.
Сам Сергей считал такой подход вполне разумным, если бы не одно «но» — его никто на боевые операции отпускать не собирался, и, соответственно, получить заветный «позывной» в ближайшее время возможным не представлялось. Если бы вопрос стоял о личном — гордости там или уважении, можно было бы потерпеть, но тут срывалось выполнение приказа. Несмотря ни на что, стать своим пока не получалось, и люди на контакт с «представителем Центра» не шли. Были вежливыми, даже доброжелательными, однако некоторая отчужденность чувствовалась. А ведь ни старший майор Судоплатов, ни, что как бы не хуже, старший майор Церетели[40] ждать не собирались! И если «товарищ Андрей» хотел иногда вещей непонятных, вот вчера в радиограмме о песнях спросил, хотя кто их там разберет, что в Центре под этим словом понимают? То Шалва Отарович был куда как более конкретным: «Имена, фамилии, связи, старший лейтенант! Любое имя может… Нет, даже больше — должно стать зацепкой!» — говорил он на инструктаже. Да и сам Новиков к нелегалам относился с некоторым подозрением — слишком много «героев разведки» и «легендарных чекистов» оказались врагами народа, с тех пор как он пришел в Наркомат внутренних дел по комсомольскому набору. А всего-то три года прошло. Заигрывание с этим новоиспеченным «батькой», как он называл про себя Трошина, Сергей тоже не понимал. «Звание высокое дали. По заявкам самолеты гоняют — тоже мне, цаца выискалась!» — иногда зло думал старший лейтенант госбезопасности. Чаще всего, конечно, когда разжалованный за пьянку майор начинал из себя стратега корчить.
— Водички не хотите, товарищ старший лейтенант? А то припекает уже, — оторвал его от невеселых мыслей радист, на чьих петлицах три треугольника соседствовали с авиационными «крылышками». Вообще, для этой операции связью озаботились весьма серьезно: за ближайшими мостами в бинокль наблюдал оснащенный полевым телефоном боец, который должен был в случае удачного подрыва сообщить об успехе Мысяеву, который, в свою очередь, обязан был короткой шифрограммой уведомить уже штаб отряда. Конечно, отдавать своего радиста для решения вспомогательной задачи совершенно не хотелось, тем более что появлялся шанс первым доложить о выполнении важнейшего задания командования, но на портативной рации он работал лучше всех в отряде, так что вариантов не было.
— А давай!
Вопреки ожиданиям, бывший летчик протянул Новикову не уставную фляжку, а какую-то странную емкость в чехле из защитной диагоналевой ткани. Сосуд был высотой сантиметров тридцать и довольно невелик в диаметре — сантиметров восемь или девять. Наверху виднелась ярко-желтая крышка. Несмотря на то что вместимость бутыли была приличной — на первый взгляд никак не меньше полулитра, она показалась старшему лейтенанту удивительно легкой. Ни стеклянная, ни жестяная, ни даже трофейная алюминиевая фляжка столько бы не весила. Конечно, они были больше объемом, но это не объясняло разницу в весе — эта была залита под горлышко, но складывалось ощущение, что к весу жидкости практически ничего не добавлено. Странная крышка отвернулась буквально в два движения. «Держать очень удобно, — отметил про себя Сергей, — диаметр как раз для нормальной мужской руки. Армейскую-то литровку так не ухватишь…»
— Там ягодный настой… — по-своему поняв задержку командира, сказал радист.
«Хм, а крышка-то практически невесомая… Из бумаги, что ли?» — взвесив упомянутый предмет пальцем, подумал Новиков и сделал большой глоток.
— Вкусно? — поинтересовался летчик.
— Очень! — ответил чекист, хотя на самом деле на вкус напитка внимания почти не обратил — так он сосредоточился на исследовании необычного сосуда.
Сделав для маскировки еще пару глотков, Сергей, как бы между прочим, спросил:
— А что это у вас, товарищ старший сержант, за фляга такая интересная?
— Так то от наших товарищей из Москвы фляжка. Мне по случаю досталась. Очень уж она приятная — легкая, не бьется. Жаль только, огня боится. Даже от кипятка испортиться может. Женьке Мурганову такая точно досталась, так он в нее чайку свежего плеснул и испортил, недотепа.
— Я взгляну? — И Новиков, не дожидаясь разрешения, потянул флягу из чехла.
«Прозрачная, толщина стенки едва ли больше пары миллиметров, вон под пальцами проминается. Резьба на горлышке прямо при изготовлении отлита. Дно закругленное, с выемками, которые формируют ножки. Верхняя часть, сбегающая к горлышку, не простая, а украшена бороздками, вроде как купол той церкви, что на Красной площади стоит. Такой штуки я еще не встречал». Тут его пальцы нащупали какую-то короткую надпись, выдавленную на донце. Увидеть ее сразу он не мог, поскольку в настое было много черники, окрасившей напиток в густой синий цвет. Первым желанием было объявить радисту, что фляга изымается в качестве вещественного доказательства, но по здравому размышлению от этой идеи он отказался. «Доказательство чего? Практически никто здесь не сомневается в личностях этих псевдочекистов. Скорее наоборот — меня воспринимают как не совсем правильного… Да и даже если изыму, то что мне с ней делать? Снова самолет вызывать? Но бутылка из непонятного материала — это совсем не исписанная почерком фигурантов тетрадь с разведывательными данными. Лучше еще фактиков накопить. И тогда уж скопом в дело пустим…»
— Занятная, да? Материал интересный — вроде как плексиглас самолетный, но такого тонкого я ни разу не встречал, — сказал летчик, заметивший, с каким интересом чекист разглядывает флягу. — Даже и не знал, что наши такой делать научились. Но не целлулоид — точно. Слишком прочная.
— Почему наши? Может, она заграничная? — скептически спросил Новиков.
— Как же, заграничная! — хохотнул радист. — На крышку изнутри взгляните!
Сергей последовал совету — точно в центре крышечки он увидел маленькую, с булавочную головку размером, пятиконечную звездочку! Судя по всему она была не приклеена, а отлита сразу вместе крышкой!
Он с сожалением завернул пробку и протянул вещдок радисту, но тот, вместо того чтобы забрать ее, весь подобрался, надвинул наушники плотно на уши и повернулся к приемнику:
— Есть. Понял! — И после небольшой паузы: — Отбой! — и, резко повернувшись к Новикову, с радостной улыбкой доложил: — Товарищ старший лейтенант госбезопасности, мосты взорваны! Дословно: «Три ближайшие елочки сломались под корень!» Группы начали отход.
— А про дальние ничего не известно?
— Откуда? — удивился летчик. — У Нечаева даже рации нет. Но, думаю, у них тоже все в цвет!
— Твоими бы устами… — Несмотря на ворчание, «посланник Центра» улыбался — даже если удалось уничтожить только мосты между Зембиным и Тростяницей, то все равно приказ выполнен. А то, что упомянута третья «елочка», значило, что и запасной вариант отработали, и теперь на пути подкреплений для северного фланга группы армий «Центр» появилась водная преграда пятикилометровой ширины, ведь именно столько было в совмещенной долине рек Гайна и Березина, раскинувшейся от Каменки на западе до Большой Тростяницы на востоке. «Интересно, Красное Знамя дадут или Звездой ограничатся?» В том, что за проведение такой операции наградят, Новиков ни разу не сомневался.
Глава 8
Деревня Загатье Кличевского района Могилевской области, БССР.
22 августа 1941 года. 11:02.
После безумной гонки последней недели двухдневная передышка воспринималась словно поездка в феврале месяце в Таиланд — тепло, приятно и безмятежно. Впрочем, с пляжами Паттаи сравнение пришло на ум только по контрасту с предыдущими суматошными днями, а так службу тащили на совесть. Но дозор у моста на дороге, ведущей в Загатье, чаще всего камуфлировался под купальщиков, вот и вылезла странная ассоциация. И «тридцатьчетвертый», скромненько так стоявший в лопухах рядом с полуголыми «пляжниками», нисколько этому ассоциативному ряду не противоречил.
