И идея, пришедшая в голову в пылу спора, выглядела не такой уж никчемной. Ведь на самом деле ничего не стоит организовать в Андорре нечто вроде глобального исследовательского института, занятого всем подряд. От логистики океанских перевозок до спутниковой связи. Большинство работ отдавать сторонним лабораториям — самым передовым, самым оснащенным, а в Андорре держать штат профессиональных "придумывателей" и аналитиков, обрабатывающих результаты заказанных исследований. При нынешнем уровне развития коммуникаций и при небольшом понимании их ближайших перспектив, такое вполне можно воплотить уже сейчас! А если сделать для таких разработок существенные налоговые льготы в Андорре, а еще лучше — вместе с низкими налогами или вообще без них выдавать на первое время очень дешевые кредиты, то очень скоро мое маленькое княжество-королевство переплюнет и ЦЕРН. Какой там бюджет у ЦЕРНа? Триста-пятьсот миллионов швейцарских франков? Думаю, еще за пятьдесят они согласятся провести любое стороннее исследование. А за двести будут работать только над моими темами, пользуясь их результатами для своих текущих потребностей.

Но как обычно — кадры решают все. В Советском Союзе живут полтора миллиона человек, называющих себя "учеными", но только малая их часть, к сожалению, чего-то стоит. Полтора миллиона — это в пять раз больше, чем в Германии или Франции. Это почти в два раза больше, чем в Японии и гораздо больше, чем в США, но где патенты? Где достижения? Где открытия? Их поток настолько жидкий, что в пору ко всем обладателям ученых степеней применять статью 58 сталинского УК. За последние лет двадцать НИИ превратились в какую-то социальную программу поддержки люмпенов с высшим образованием. Образование бесплатно — и потому ничего не стоит. Если человек ничего не умеет и не хочет делать, он получает со скрипом высшее образование, затем идет в лаборанты, получает свои сто десять рублей, называется ученым, повторяет опыты, вычитанные начальником лаборатории в серьезных зарубежных журналах, если получает схожий результат — ездит на областные конференции встречаться с такими же бездарями. А потом вечером, в дружеской и непринужденной обстановке торжественно пропивает свою жизнь и вложенные в него средства. Как результат столь бурной научной деятельности приходится несчастной стране для содержания этих умников продавать станки и машины, ими же изобретенные, за полцены — чтобы хоть кто-то согласился их взять. А деньги идут на разработку новых, столь же коммерчески-эффективных станков, машин и двигателей. Я это знаю потому что сам едва не стал таким доцентом. И тогда, пять лет назад, это казалось достойным и полезным занятием.

Как так получилось, что образование, вещь, в общем, сугубо утилитарная, призванная служить улучшению ежедневной жизни, превратилась в какой-то фетиш, наличие которого стало оправдывать отсутствие результатов в работе? Непонятно и тягостно сознавать, что страна, умудрившаяся за тридцать лет пройти путь от всеобщей неграмотности до передовых позиций в образовании масс, остановилась на количественных показателях образования, упустив из виду его качество. И прежде всего, качество, как показатель последующих достижений выпускников ВУЗов.

Мне повторения такого сомнительного успеха не нужно. Лучше уж ничего вообще не делать. Но прелесть капиталистического общества в том, что для любой задачи можно найти специализирующихся на этом специалистов.

В Лондоне я первым делом позвонил Квону в Гонконг, выдернул его из постели на два часа раньше, чем он привык подниматься, и спешно рассказал свою мысль. Он не обещал завтра же представить мне подробный бизнес-план, но идеей заинтересовался, ведь она сулила очень высокий профит. Даже если не будет серьезных научных достижений — биржа проглотит акции с животным восторгом.

— Высокие технологии сейчас на подъеме, — зевая, пробормотал Квон. — Мы уже зарабатываем больше не на внедрении технологий, а на торговле своими собственными бумагами. Тебе ли этого не знать? В первые пару лет, пока ожидания на рынке будут высоки — главное поддерживать интерес и напряжение в прессе и профессиональных изданиях. А потом нужно будет только вовремя отскочить.

Он все больше становился администратором-финансистом от науки, чем ученым. Но это и к лучшему.

— То есть ты не видишь реальных перспектив у английского проекта?

— Да почему? Что-то они обязательно придумают. Но за нами и американцами им не угнаться. Пусть разрабатывают лучше то, что у них всегда замечательно получалось: двигатели для самолетов, станки, горно-шахтное оборудование, судовые установки… не знаю — что-то же они делают хорошо?

Лучше всего, по моему мнению, у них получается управлять другими, но если они сосредоточатся на этих своих умениях, то всем остальным придется тяжко.

— Я тебя понял, Майк, спасибо, — поблагодарил я младшего партнера. — Поищи информацию, подумай, чем нам может быть полезен этот проект. Я перезвоню через неделю, поговорим. Удачи.

— И тебе, Зак, — услышал я в трубке перед тем, как она оказалась на рычаге телефонного аппарата.

Я уже совсем намеревался погрузиться в пучину венчурного фондирования, когда звонок от Серого потребовал моего присутствия в Луисвилле.

— У нас очень мало времени, — спокойно сказал Фролов. — Через пару недель уже можно будет не суетиться. Так что жду тебя через восемь часов.

И мой новый самолет снова понес меня за океан.

— Помнишь, как я негодовал по поводу того, что Горби бесплатно отдаст имущество своей армии немцам? — спросил Серый после сухого приветствия.

— Ты говорил что-то о тридцати-сорока миллиардах марок?

— Ага, — хохотнул Фролов, — мелочевка, правда?

— Ну не знаю, — я мысленно пересчитал марки в доллары по текущему курсу, — по-моему, очень приличная сумма. Но у вас, богатых, свои причуды.

— Ну да, ну да, — рассеянно согласился Серый. — У нас свои. В последнее время у меня создается ощущение, что все эти Перестройки и потрясения вызваны чьим-то неуемным желанием приватизировать все, что создано человечеством. Начали с Западной Европы, Штатов и Японии, продолжили в Малайзии, Бразилии, Чили и Аргентине, сейчас добрались до Восточной Европы. Приватизации там мешает существующий политический порядок? В задницу этот порядок! Думаю, следующим за коммунистическим этапом будет приватизация западными компаниями госсобственности арабских режимов. Каддафи, Саддамы, Бхутто все они станут нищими или мертвыми благодаря крысам в окружении. Если не пойдут на поводу у своих "зарубежных партнеров". На, почитай. А я пока позвоню Снайлу. Мы договаривались о звонке в это время. Это касается того дела, по которому я тебя сюда выдернул.

Он протянул мне вчерашний номер Washington Post, а сам принялся что-то жестко выговаривать в свою "Мотороллу".

Вся первая страница была посвящена откровениям ветеранов корейской войны. Вспоминали по большей части бывшие рядовые Седьмого кавалерийского полка, но их слова могли бы вызвать у любого цивилизованного человека оторопь. У деревни Сансонг-донг в 1951 году американские солдаты устроили настоящую бойню, перебив массу мирного населения, бегущего на юг от наступающих северо-корейских войск. Событие описывалось в красках, с упоминанием имен, званий, приказов. Прежде в сознании обывателя американцы в Корее были едва ли не чище ангелов. Это во Вьетнаме, как убеждала пропаганда, они не очень церемонились с бешенными вьетконговцами. Это отвечая на их "дикость", белые господа распыляли над джунглями всякую дрянь и сжигали напалмом целые деревни. Но, по прочтении статьи выходило так, что и раньше, когда мир еще пытался вести войны цивилизованно — хотя после двух мировых войн это было весьма затруднительно — американская армия не стесняясь никого убивала хоть защищаемых, хоть вообще посторонних, если этого требовала "оперативная обстановка".

Я не заметил, как замолчал Серый, положивший на стол свой сотовый телефон — перед глазами как живые стояли несчастные крестьяне, прячущиеся от американских солдат Седьмого кавалерийского в придорожной канаве среди перебитых "союзниками" односельчан. Дети, старики, женщины не могли покинуть зону боевых действий, потому что какой-то ублюдок подумал, что среди них могут быть переодетые агенты коммунистов. И все — жизнь пяти сотен людей зависела от паранойи одного выпускника Вест-Пойнта.