— Африка? — мне показалось странным, что этот континент никак не интересовал Серого, ведь он был буквально набит всякими полезностями.
— Африка? — он вздохнул тяжело, — Африка слишком разная и изучать ее будет незачем еще очень долгие годы. Мы же с тобой не собираемся повторять ошибки Генсеков, на безвозмездной основе снабжающих тамошних царьков оружием, лекарствами, продовольствием? За красивые глаза и митинги на площади какой-нибудь Лхасы? Или это не в Африке? Неважно. Африка пока что не стоит тех денег, которые потребуются на ее изучение. А на работу впрок у нас нет времени и возможностей. Так что придется выживать пока без изучения бушменов и истоков культа Вуду. Если уж совсем прижмет — закажем исследование у профильных организаций, благо их и без нас с тобой развелось как собак нерезаных.
На этой веселой ноте мы простились, и я же через час вылетел в Лондон, чтобы встретиться с отцом, срочно добивающимся свидания.
Глава 9
Майцев-старший, конечно, не расстроил. Если папане что-то вынь да положи, то значит, причины это требовать у него веские настолько, что промедление невозможно.
Он остановился в отеле, но явился на мой порог сразу, едва я отзвонился, что прибыл. Еще по телефону он попросил убрать из дома посторонних людей, потому что предполагал очень конфиденциальный разговор. Это меня насторожило, но просьбу я выполнил, заодно прекратив постоянную видеозапись по всему дому.
Отец деловито вошел в кабинет, сухо поздоровался, остановился возле моего рабочего стола и высыпал на его поверхность несколько цветных журналов из недр своего кожаного портфеля.
Я поднял один из них, прочел название "Огонек" над фотографией с конкурса красоты и непонимающе посмотрел на отца:
— И что?
— Скажи мне, это правда? То, что там написано — правда?
— Понятия не имею. А что там написано?
— Подробности о Советском Союзе, — обычно спокойный, отец едва сдерживал негодование. — В основном исторического характера. В каждом номере по многу статей и всюду одно и то же: Советский Союз тюрьма народов, засилье партноменклатуры, наплевательское отношение к гражданам. Бухарин, Рыков, Радек, Зиновьев — жертвы сталинизма. Коллективизация унесла двадцать миллионов жизней! Разве можно так поступать со своим народом? А что сейчас в стране творится? В своей больнице я даже представить такого не мог! Расстрелы демонстраций, беспомощность властей в решении любой задачи! Разве мы это хотим сохранить? В чем смысл нашей деятельности?
Я открыл журнал, полистал его, в надежде найти разрекламированных на обложке красоток, но ничего похожего не обнаружил. Удивительная способность отечественных журналистов — фотографировать одно, писать другое. Какое-то особо взращенное искусство врать в каждом слове, в каждом снимке. На обложке — четыре симпатяжки в купальниках, а внутри — политические страсти.
Красоток не разместили, зато вместо них в изобилии по страницам журнала были рассыпаны фотографии каких-то демонстраций, каких-то митингов, совещаний. Все это было выполнено в черно-серо-белой гамме и вызывало в душе нешуточную депрессию. Несколько цветных снимков были посвящены заграничным прелестям — карнавал в Бразилии, какие-то леопарды, коровы, переплывающие Ганг. Большая часть номера отводилась под метания прозревшей интеллигенции, возомнившей себя элитой народа и решившей оспорить власть на ближайших выборах в депутаты Верховного Совета. Ближе к концу нашлась и статья с пространным интервью главы "Совкиноэкспорта" Руднева, ноющим о том, какие плохие советские зрители и какие прогрессивные американские. Еще несколько страниц были отданы под витиеватые рассуждения какого-то Костикова с мутным названием "Концерт для глухой вдовы" о кровожадном тиране Сталине, единолично загнавшем в тюрьму народов все население страны. Дальше я смотреть не стал, потому что все это было ожидаемо.
Общее впечатление сложилось мерзотным — словно вляпался в коровью лепешку. Что-то не слышал я от Newsweek столь же плаксивых сожалений о тюрьме народов в виде Британской империи или покаяния о развязанных войнах от Кореи до Гаити. Наоборот, любые недостатки — повод для оптимизма, потому что когда исправим, то станет лучше.
— Забавно. Пап, я понимаю, что образованный человек все время в чем-то сомневается, но нельзя же так реагировать на эту чернуху? Мы же с тобой в прошлый раз условились…
— Нет, ты скажи мне — это было или не было? Если все это правда, то зачем миру такая страна? С нечеловеческим режимом?
— С каким режимом? Отец, эта страна в начале века давала миру всего полтора процента производства, половина из которого приходилась на вооружения и развлечения знати. Сейчас — четверть мирового продукта дает СССР! Распоряжается с каждым годом своим богатством все хуже — вот этого не отнять! Эта страна без этого режима была обречена остаться той самой Верхней Вольтой, но без ракет! Было-не было… А что это поменяет? Ты решишь бросить свою страну или встанешь на сторону тех, кто ждет ее разрушения? Какой у тебя выбор? Разве не хотим мы сделать Россию богатым, сытым, авторитетным государством? А если так, то зачем обращать внимание на всяких шакалов, кусающих приболевшего льва?
Я вылез из-за стола, подошел к книжному шкафу, прошелся пальцем по корешкам:
— Вот тебе полный сборник всех этих глупостей, что еще будут печатать в "Огоньке". Товарищ Роберт Конквест, "Большой террор", части первая и вторая. Это с него началось обязательное привязывание репрессий к коммунистам. Отсюда растут ноги у статеек Коротича. Пойми простую вещь: "холодная война" — это не термин для чего-то труднообъяснимого. Это просто война без явного применения традиционного оружия. Но проигравшие точно так же останутся у разбитого корыта, с точно такими же последствиями. Вот здесь, в твоих журналах очень много написано о невинноубиенных "врагах народа". Цифры разные — от трехсот тысяч до двадцати-тридцати миллионов, здесь все зависит от фантазии автора статьи, но смысл один: их всех убили злобные коммуняки. Ты сейчас бываешь в Союзе?
— Часто, — отец немного начал успокаиваться.
— Тогда ты должен видеть как одни люди, условно "прозревшие", готовы посворачивать шеи другим — ортодоксальным коммунистам. Почему же ты думаешь, что в двадцатые-тридцатые годы все было иначе? Почему ты думаешь, что не было никаких "вредителей", саботажников и "врагов народа"? Вот тебе ситуация: советский человек, партийный чиновник, уполномочен закупить где-нибудь в Дании металлоконструкции. Он приезжает в Копенгаген, объявляет конкурс и получает несколько предложений от разных фирм. Большинство из них ставит цену на изделие в десять крон за килограмм, а одна — восемь. И этот чиновник отдает предпочтение ей. Вроде бы все честно и понятно. И он кругом прав и чист как младенец, если упустить из виду, что десять крон будут стоить стальные конструкции, а восемь — их чугунные имитации, весящие в полтора раза больше. Итог закономерен: государство из-за разницы в общей массе тратит на пятьдесят процентов больше валюты и приобретает никуда не годный товар. Но у нашего чиновника все чисто: он покупал самое дешевое предложение в пересчете на килограмм веса! Кто он? Друг народа? Или растратчик и его деятельность должна вызвать вопросы у компетентных органов? А, может быть, имел место сговор и работают коррупционные схемы? Есть вопросы и появляется их решение в виде соответствующей статьи в Уголовном Кодексе. Почему ты думаешь, что какой-нибудь кулак, лишенный своего поля, но хуже того — с организацией колхозов лишившийся возможности эксплуатации односельчан, будет спокойно воспринимать ситуацию и запишется в коммунисты? Нет! Он при первой же возможности сыпанет в коробку передач фордовского трактора, купленного за валюту, вернее — за золото, горсть песка! Он кто в таком случае? Передовик труда? Безвинная овечка? Если люди готовы поубивать друг друга сейчас, когда вроде бы общество достаточно однородно, то представь себе, что творилось тогда, и как было возможно примирить разные взгляды сограждан в рамках воцарившейся морали? Только строгостью. Даже всем известная история Павлика Морозова, уже переврана. Вот посмотри, труд некоего Юрия Дружникова, в девичестве — Юрия Израилевича Альперовича. "Доносчик ноль-ноль-один"! Даже в руки брать противно. Пропаганда и информационный хлам. Но очень многие примут эту дрянь за подлинное откровение. Так?
