Зазвонил телефон на его столе. Он снял трубку и заорал:

— Элисон, я же просил — никаких звонков!

— Это опять Джулиан Берр, мистер Александер.

— Соедините, — тихо произнёс Александер.

— Доброе утро, Фил. Вот решил позвонить и пожелать тебе удачи на завтрашнем заседании.

— Как ты, чёрт возьми, об этом узнал?

— О, Фил, ты же понимаешь, в банке работают не только гетеросексуалы. — Наступила пауза. — И, между прочим, один из них тебя больше не любит.

— Что тебе надо, Джулиан?

— Чтобы ты стал президентом, конечно.

— Что тебе надо? — повторил Александер, повысив голос.

— Я решил немного погреться на солнышке, пока ты перебираешься на верхний этаж. Ницца, Монте-Карло, может, пара недель в Сен-Тропе.

— И сколько, по-твоему, это может стоить? — спросил Александер.

— Десяти тысяч будет достаточно на мои расходы…

— Более чем, — заметил Александер.

— Не думаю, — ответил Джулиан. — Не забывай, я точно знаю, сколько ты стоишь, и это без прибавки к жалованью, которую ты получишь, когда станешь президентом. Давай смотреть правде в глаза, Филипп, «Мировые новости» готовы предложить мне гораздо больше за эксклюзивное интервью. Могу представить себе заголовок: «Ночь мальчика по вызову с президентом семейного банка».

— Это преступление, — возмутился Александер.

— Нет. Думаю, преступником признают тебя, потому что в то время я был несовершеннолетним.

— Знаешь, ты можешь зайти слишком далеко, — предупредил Александер.

— Нет, пока твоё честолюбие заставляет тебя двигаться вперёд, — засмеялся Джулиан.

— Мне нужно несколько дней.

— Я не могу так долго ждать — хочу вылететь в Ниццу завтра утром. Будь хорошим мальчиком и переведи деньги на мой счёт до заседания правления в одиннадцать. Не забывай, ты сам рассказал мне об электронных переводах.

Наступила тишина, и в ту же минуту телефон зазвонил снова.

— Кто на этот раз? — рявкнул Александер.

— Президент на второй линии.

— Соедините.

— Филипп, мне нужны последние цифры по русским ссудам, а также ваше мнение по отчёту Маккинзи.

— Последние данные по русской сделке будут у вас на столе в течение часа. Что касается отчёта Маккинзи, я в целом согласен с его рекомендациями, но попросил Годфри Тюдора-Джонса подготовить письменное заключение, как нам лучше их выполнить. Я намерен представить его заключение на завтрашнем заседании правления. Надеюсь, вас это устраивает, господин президент?

— Пожалуй, нет. Мне кажется, что завтра будет уже слишком поздно, — без объяснений отрезал президент и положил трубку.

Последние убытки по русским ссудам превысили 500 миллионов фунтов, и сэр Уильям понимал, что это не улучшает ситуацию. А теперь ещё этот отчёт Маккинзи лёг на стол каждому директору с предложением сократить семьдесят, а то и больше, человек, чтобы сэкономить около трёх миллионов фунтов в год. Когда советники руководства наконец поймут, что это люди, а не просто цифры в балансовом отчёте, и среди них — преданные работники, некоторые верно служили банку больше двадцати лет?

Русская ссуда не упоминалась в отчёте Маккинзи, потому что она не относилась к его компетенции; но время было выбрано как нельзя хуже. А в банковском деле выбор времени — это всё.

Слова Филиппа Александера на заседании правления врезались в память сэра Уильяма:

— Мы не позволим нашим конкурентам воспользоваться столь неожиданной удачей. Если «Критчлиз» хочет и дальше играть заметную роль на международной сцене, мы должны быстро принять решение, пока не упустили свою выгоду.

Краткосрочная прибыль может быть огромной, уверял Александер правление, а на деле всё вышло наоборот. И как только начались неприятности, этот маленький засранец стал выкарабкиваться из русской ямы и постарался столкнуть в неё своего президента. Он в то время был в отпуске. Александер позвонил ему в гостиницу в Марракеше и сказал, что всё держит под контролем, поэтому ему незачем торопиться домой. Когда он наконец вернулся, оказалось, что Александер уже засыпал яму, оставив президента на самом дне.

Прочитав статью в «Файнэншл Таймс», сэр Уильям понял, что дни его президентства сочтены. Последним ударом стала отставка Мориса Кингтона. От этого удара он вряд ли оправится. Он пытался отговорить его, но Кингтона всегда интересовало будущее только одного человека.

Президент, не мигая, смотрел на своё написанное от руки заявление об отставке. Сегодня вечером каждый член правления получит его копию.

Его верная секретарша напомнила, что ему всего пятьдесят семь, а он часто говорил, что уйдёт в отставку в шестьдесят и уступит дорогу кому-нибудь помоложе. Становится смешно, когда подумаешь, кто будет этот человек помоложе.

Да, ему пятьдесят семь. Но последний президент подал в отставку только в семьдесят лет. Именно об этом будут помнить правление и акционеры. Они забудут, что он принял «больной» банк от больного президента и на протяжении последнего десятилетия с каждым годом увеличивал его доходы.

Быстро забудутся намёки премьер-министра о том, что ему хотят присвоить звание пэра. Десяток руководящих постов — не более чем рутинная работа для выходящего в отставку президента крупного банка — внезапно испарятся вместе с приглашениями в Бак-Хаус,[20] ратушу и на центральный корт Уимблдона — единственное официальное мероприятие, которое нравилось его жене.

Прошлым вечером за ужином он сообщил Катерине, что собирается подать в отставку. Она положила нож с вилкой, сложила салфетку и сказала:

— Слава богу. Теперь можно прекратить этот фарс под названием брак. Разумеется, я подожду немного для приличия, а потом подам на развод.

Она встала и вышла из комнаты, не произнеся больше ни слова.

До сих пор он даже не представлял, что Катерина так сильно переживает. Ему казалось, она догадывается, что у него были другие женщины, хотя ни один из его романов не был серьёзным. Он думал, что они достигли взаимопонимания, научились приспосабливаться друг к другу. В конце концов, так живут многие семейные пары их возраста. После ужина он поехал в Лондон и провёл ночь в своём клубе.

Сэр Уильям открутил колпачок с перьевой ручки и подписал двенадцать писем. Весь день он держал их у себя на столе в надежде, что до закрытия банка произойдёт какое-то чудо и он сможет порвать их. Но на самом деле он знал, что ничего подобного не будет.

Когда он наконец отнёс письма своей секретарше, она уже напечатала имена получателей на двенадцати конвертах. Он улыбнулся Клер, лучшей из всех своих секретарш.

— До свидания, Клер, — сказал он, целуя её в щёку.

— Всего доброго, сэр Уильям, — ответила она, прикусив губу.

Он вернулся в свой кабинет, взял пустой портфель и номер «Таймс». Завтра сообщение о его уходе будет напечатано в разделе деловых новостей — он не настолько известен, чтобы появиться на первой полосе. Он обвёл взглядом президентский кабинет, прежде чем покинуть его навсегда. Тихо закрыл за собой дверь и медленно пошёл по коридору в сторону лифта. Нажал кнопку и стал ждать. Двери лифта открылись, он вошёл внутрь, радуясь, что в лифте никого нет, и доехал до первого этажа без остановок.

Он вышел в вестибюль и бросил взгляд на приёмную. Хаскинс давно уже ушёл домой. Когда стеклянная дверь плавно отъехала в сторону, он подумал о Кевине, который сидит дома в Пекхэме со своей беременной женой. Он бы хотел пожелать ему удачи. Хорошо бы парень встал во главе приёмной. По крайней мере, этой должности отчёт Маккинзи не коснётся.

Он шагнул на мостовую, и что-то привлекло его взгляд. Оглянувшись, он увидел старого бродягу, который устраивался на ночлег в дальнем углу под аркой.

Билл поднял руку ко лбу в шутливом приветствии.

— Добрый вечер, президент, — широко улыбнулся он.

— Добрый вечер, Билл, — улыбнулся в ответ сэр Уильям.

«Вот бы поменяться с ним местами», — подумал сэр Уильям, направляясь к ожидавшей его машине.