— Почему вначале? — усмехнулся сидевший на диване красавец Манташев. — Не только вначале… без диктатуры мы наш народ в руках не удержим.
Денисов поднял маленькую сухую руку:
— Как только особая группа будущего нашего диктатора, привлекая на первых порах на свою сторону оппозиционеров-троцкистов, начнет восстание против Центрального Комитета, Англия, Франция, Польша, Румыния, Югославия и Финляндия официально заявят о непризнании большевистского правительства и начнут военные операции против Советов. Одновременно, по нашему сигналу, подпольные группы меньшевиков поднимут в Грузии вооруженное восстание против Москвы… Об этом мы договорились здесь, в Париже, с господином Жордания, и он уже отправил в Грузию соответствующий приказ своим подчиненным…
Легким движением руки Денисов придвинул к себе рюмку с коньяком, полюбовался ее янтарным отсветом на белой скатерти и снова отодвинул на прежнее место.
— Что касается государственных границ будущей России, то они, вероятно, подвергнутся некоторому пересмотру, но мы вряд ли сможем сейчас определить рамки этого пересмотра.
Трубка дремавшего в кресле сэра Гарри погасла. Внезапно он приоткрыл глаза и проговорил отрывисто:
— Перед моим отъездом в Париж мне было сообщено, что проблема Кавказа уже рассматривалась вами и вы решили соблюсти интересы мирового хозяйства, связанные с нефтью. Как понять это заверение?
— Да, относительно Кавказа был разговор, — ответил Денисов, — и мы пришли к единогласному решению: отделить Кавказ от России и объявить его независимой Закавказской федерацией… разумеется, с соблюдением интересов Англии и Франции.
— А как вы распорядитесь нефтяными источниками? — с грубой прямотой спросил сэр Гарри.
— Нефтяные источники, как и все национализированные большевиками ценности, немедленно будут возвращены прежним владельцам, — твердо сказал Денисов. — В этом не может быть никакого сомнения…
Сэр Гарри, усмехаясь, повел плечом в сторону Манташева:
— А если прежние владельцы, находясь в эмиграции, уже успели продать свои промыслы иностранцам?
— Мы, слава богу, признаем, в отличие от большевиков, законность торговых сделок, — улыбнулся Денисов. — Конечно, в таких случаях известные ценности будут переданы тем лицам, которые по завершении соответствующей сделки оказались новыми законными владельцами указанных ценностей.
Манташев добродушно захохотал:
— Одним словом, сэр, мои нефтяные промыслы стали вашими. Это так же верно, как то, что ваши деньги стали моими.
В зале засмеялись. Кто-то сдвинул кресло, потянулся к шампанскому. Зазвенели бокалы.
— Очевидно, господа, наше совещание еще не закончено? — раздался глуховатый голос Савинкова. — В данную минуту меня не столько интересует результат нашей борьбы, о которой здесь излишне много говорилось, сколько практическая подготовка к этой борьбе.
— Мы вас слушаем, Борис Викторович, — сказал Денисов.
— Я прошу ответить: разработан ли соответствующими военными штабами план операции против Советов и готовы ли их вооруженные силы точно в срок выполнить этот план?
Денисов посмотрел на пожилого, с нафабренными усами, щегольски одетого француза:
— Может быть, господин генерал, вам угодно будет ответить Борису Викторовичу?
Француз поднялся, откинул полу смокинга, достал из кармана небольшой пакет и заговорил, коверкая английский язык:
— Все разработано, месье Савинков, стратегический план находится у меня в руках, а будущие операции скоординированы с командованием наших союзников. Мы при этом учли не только оборонительную силу Красной Армии, но и все возможные резервы московских большевиков. Удар будет нанесен нами наверняка, но не должен называться интервенцией. Только для этого нам желательно восстание в Советской России и мгновенная, может быть даже телеграфная, просьба вождя восстания прийти на помощь русскому народу.
— Это мне ясно, — сказал Савинков. — Но меня в не меньшей мере интересует социальная ориентация инициаторов нашего совещания. На какие силы в Советской России будем мы опираться? Какую положительную программу предложим русскому народу уже в самом начале восстания?
Франтоватый генерал развел руками и, бросив взгляд на Денисова, пробормотал по-французски:
— Это меня не касается.
Тщедушный, с расчесанными на пробор реденькими волосами, Лианозов обронил вяло:
— Наша социальная ориентация, как изволил выразиться Борис Викторович, достаточно обширна: зажиточные слои крестьянства, чиновничество, партийная оппозиция, буржуазия, все обиженные Советской властью — это наши союзники. А программа… что ж программа? Свержение узурпаторской власти большевиков, равенство для всех и, самое главное, восстановление священного права собственности — вот и вся наша программа…
— Последний пункт вашей краткой программы вряд ли удобно провозглашать, — насмешливо сказал Савинков. — Вы, очевидно, забыли о том, что собственников в России осталось немного…
— Каждый живой человек хочет быть собственником, — возразил скуластый, желтолицый азербайджанец Тапа Чермоев, потерявший в Баку богатейшие нефтяные участки. — Живой и здоровый человек стремится владеть домом, женщиной, землей… так бог создал мир, и никто не может изменить вечный закон жизни…
Не выходя из своего укрытия, Савинков презрительно пожал плечами:
— Безземельному мужику, получившему от большевиков землю и власть, такая отвлеченная философия не нужна, ему плевать на философию. Вы скажите в программе ясно и недвусмысленно: оставите вы мужику отобранную у помещиков землю или вернете ее прежнему владельцу? Это для мужика важнее, чем пресловутое равенство или прадедовские афоризмы о собственности…
На некоторое время в зале воцарилось неловкое молчание. Никто не хотел вступать с Савинковым в спор, но ответить на его резкий и прямой вопрос было необходимо: все знали, что в России Савинкова об этом спросят. Однако Денисов сидел молча, играя серебряным кольцом от салфетки, другие только переглядывались.
— По-моему, Борис Викторович прав, — сказал все время молчавший Рябушинский.
Он отодвинул ногой кресло, подошел к Савинкову и заговорил твердо и властно, тоном приказа:
— Не слушайте отставших от жизни людей. Новую Россию можно построить только при помощи народа, и народ должен знать, куда мы его ведем. Да, мужику надо торжественно заявить: помещичья земля тебе дана навсегда, и никогда, нигде, ни при каких условиях она не будет отобрана… Конечно, мы скорбим при виде разоренных дворянских гнезд, нам жаль былого… И все-таки, в отличие от дворянства, торгово-промышленный класс пойдет в ногу со временем…
— Я не знаю, господа, согласны ли вы с этим? — перебил Денисов, удивляясь тому, что сказал Рябушинский.
Тот дернулся, сердито скривил губы.
— Подождите, Николай Хрисанфович, я не закончил. Кроме сказанного, мы обязаны заявить рабочему, что он будет участвовать в наших прибылях. Это один из назревших вопросов частной промышленности, и, конечно, мы на это пойдем… Давно пора опрокинуть вульгарный взгляд на хозяина как на притеснителя, и рабочий, если мы будем достаточно дипломатичны, поймет всю предвзятость такого взгляда в новых условиях.
Рябушинский снова опустился в кресло и закончил устало:
— Отвергнуть эти два предложения — значит заранее обречь себя на провал.
— Вы рассматриваете ваши тезисы как тактический маневр или искренне убеждены в необходимости их осуществления? — лукаво спросил добродушный московский купец Третьяков, подталкивая локтем Рябушинского.
— На это я вам отвечу после нашей победы, — грубо отрезал разозленный Рябушинский.
Общий хохот покрыл его слова, зазвенели бокалы, участники совещания по приглашению Манташева стали придвигать кресла к столам.
— Вино — лучший советник! — закричал Третьяков. — Оно поможет нам решить самые запутанные вопросы…
Савинков давно и хорошо знал этих людей и приучил себя презирать их ровным, холодным презрением. Но он знал и другое: эти фантастически богатые люди постоянно снабжали его большими деньгами для того, чтобы он вел борьбу, которая была им нужна для свержения большевиков, а он пользовался их деньгами для организации убийств, тайных собраний, явок, покушений и мятежей.
