Юрьев с Крестовским одновременно повернули головы направо; там на куче сырой глины стоял Паша Колпинский, держа в руке револьвер, из дула которого сочился легкий дымок.

Все, включая раненого адмирала, выскочили из "мерседеса" на берег карьера.

КамАЗ пускал пузыри. Контейнер уже скрылся под водой. Все ждали, что вот-вот всплывет Марсель, но ничего, кроме огромных пузырей на поверхности не было видно.

- Кажется, попал,- сказал подошедший к компании Паша, глядя на воду.- И выстрелил-то навскидку! Надо же, с такого расстояния!

- Как ты здесь оказался? - спросил Пашу Счастливчик, не отрывая глаз от водоема.- В самый последний момент. Если б не ты...- Тревога не покидала Крестовского: во-первых, злодей мог еще в любую секунду вынырнуть, чтобы все с той же улыбочкой, уже на пороге собственной гибели, торжествовать и праздновать победу, а во-вторых... А во-вторых, то страшное, что он всеми силами, смертельно рискуя и не жалея жизни, пытался эти сумасшедшие дни как-то предотвратить, все же произошло. Свершилось. Мутаген вошел в воду, как смертельный вирус в кровь. Да, можно было еще пытаться что-нибудь сделать: организовывать какие-то мероприятия по предотвращению распространения мутагена, но Юрьев-то прекрасно знал, что катастрофа уже произошла, что сотни, тысячи километров площадей вокруг города да и сам Питер через месяцы, а может, недели неизбежно станут мертвой пустыней. Уже сейчас, пока они стояли здесь, над карьером, грунтовые воды начали свою работу, все шире и дальше разнося смерть...

- Смотрите, смотрите! - прервал тяжелые думы Крестовского Ксюшин крик,

Из бурых глубин карьера в перламутровом воздушном пузыре вдруг всплыл на поверхность двухметровый белый медведь с раскрытой пастью, смотревший в небо остекленевшими глазами. Тут все повернулись к Юрьеву, потому что он протяжно вскрикнул и попятился назад. не сводя глаз с медведя...

Маленькая людоедка вышла из машины. Сорвав только часть своей злобы на испуганно молчавшем всю дорогу шофере, она решительно и нервно направилась

к курсантам, оживленно беседовавшим в сквере на скамейке.

- Почему я должна вас искать! - взорвалась она, смотря на их изумленные лица и ощущая внутри рвущейся по швам души своей что-то злобное и сладостно-мстительное.- Живо на разгрузку, бегом!

Курсанты с вытянувшимися лицами смотрели на людоедку. Не найдя никаких слов в свое оправдание, они встали и направились к контейнеру.

- И попробуйте мне только мебель поцарапать! Тогда уж я приложу все свои силы, чтобы ваши начальнички устроили вам сладкую жизнь!

Вы у меня из гальюнов вылезать не будете, уж я постараюсь!

Один из возмущенных курсантов хотел что-то ответить сверкавшей сумасшедшими глазами сумасбродке, но товарищ остановил его и от греха подальше утянул за собой к контейнеру: и правильно сделал. Скажи молодой человек сейчас хоть слово в ответ этой чокнутой бабе, она бы дикой кошкой прыгнула ему на грудь и загрызла б как пить дать, мща ему, несчастному, за все: за рухнувшие разом розовые мечты о высших сферах, за отставку мужа, за его отвратительную, погубившую ее прямолинейность...

- Дайте нам, пожалуйста, ключи от контейнера,- сказал один из курсантов деревянным голосом.

- Ключи тебе?! - возопила адмиральша, едва сдерживая себя и даже закрыв глаза, чтобы только не впиться в горло этому наглецу.- А это ты видел? - Она мгновенно соорудила своими маленькими пальцами внушительную фигу и ткнула ею снизу в нос курсанту, в изумлении вскинувшему к самому темени свои густые черные брови.- У вашего чертова адмирала ключи! У этого гнусного негодяя! - закричала она... и вдруг зарыдала, истекая целым водопадом горячих слез обиды, копившихся в ней эти полтора месяца после мужниной отставки.- Сбивайте замки,- только и сумела она выдавить из себя напоследок.

Плача навзрыд и при этом сладко страдая, она, то и дело падая грудью на перила и заламывая руки как героиня немого кино, медленно-медленно поднялась по лестнице в свою пустую квартиру и села посреди комнаты на табурет умирать.

"Сейчас они начнут вносить его пыльное барахло - эти ужасные кости и рога, и я умру. Сейчас втащат этого гадкого вонючего медведя, и у меня не выдержит сердце. Да-, оно разорвется, как только эти мальчики (Ах, им-то, молодым, что! У них, счастливых, еще все впереди!) внесут сюда эти гнусные резные табуретки с выжженными на них ее придурковатым адмиралом цветочками. О, подлец, подлец! Всю жизнь мою загубил он этим Заполярьем, этими невыносимыми снегами и вьюгами!"

- Куда заносить? - Услышала людоедка робкий голос одного из курсантов.

Нет, сил отвечать у нее уже не было, и она, лишь махнув рукой - а, мол, куда хотите,- вновь неудержимо зарыдала. Она рыдала, размазывая краску по лицу и уже ничего перед собой не видя, а они все несли и несли, со скрипом громоздили одно на другое... Вот уже топот сапог и натужное кряхтение стало доноситься из соседней комнаты: там опять что двигали, тяжело опускали на пол и со звоном переставляли... Во всем этом движении и гулком тяжелом звуке опускаемых на пол вещей было что-то нереальное, выдуманное и потому подозрительное.

Выплакав почти до дна все свои горькие обиды и боль унижения, людоедка тыльной стороной ладони стерла с лица влагу и раскрыла красные с распухшими веками глаза.

Великолепный итальянский гарнитур, которым людоедка когда-то восхищалась, листая иностранный журнал, огромная коробка с импортным телевизооом "Самсунг", коробки с видеомагнитофоном, стереосистемой, полупрозрачные упаковки с дорогими костюмами, норковая шуба и горностаевый полушубок, пожалуй, несколько великоватый для нее, хрустальная люстра из дворца - да-да, непременно из дворца, потому что только в Эрмитаже или в Лувре монарху и его близким могла позволить себе светить такая красота...

- Петенька, Петенька,- беззвучно шептали ее прыгающие губы, пока она, широко распахнув свои черные глаза, с сумасшедшей улыбкой переходила из одной комнаты в другую и обратно и все никак не могла насладиться этим блистающим великолепием, никак не могла остановиться.- Петенька, милый мой, дорогой. Кормилец ты мой, утешение ты мое...

Когда курсанты, завершив погрузку, отправились к себе в казарму, один из них, тот самый, который собирался было заступиться за себя и товарищей там, в сквере, качая головой, сказал:

- Эх, а я-то думал, адмирал - человек! А он - как все...

- Что как все?-спросил его товарищ.- Ворует, как все?

Юрьев увидел белого медведя - того самого, который до сих пор преследовал и мучил его во сне. Нет, конечно, тот, что был во сне, иной раз выглядел, как человек... Но Юрьев почему-то был уверен в том, что это именно его ночной преследователь, уже измучивший его. Странно было и то, что медведь всплыл как раз в том месте, где только что утонул Марсель - этот шекспировский злодей с тонкой улыбкой и дьявольски изощренным умом.

- Во, и табуретки здесь! - хрипло произнес адмирал, как и все остальные, до сих пор честно изображавший по-гоголевски немую сцену.- Резные!

Счастливчик тем временем усиленно тер затылок и удивленно смотрел то на резные табуретки, то на адмирала, подобно Счастливчику, чесавшего свое уже порядком облысевшее темя.

- Что вы хотите этим сказать, адмирал? - спросил Петенька подскакивая к адмиралу и чувствуя всеми своими нервными окончаниями, что вот-вот проснется и весь этот кошмар с мутагеном и грядущим Концом света рассеется с первыми лучами солнца, как дым.

- Ничего не хочу. Просто это мои табуретки.

- Как это ваши табуретки?

- А вот так: сам выжигал на них эти лютики.

- А медведь? - слабея всеми членами, тихо спросил Юрьев красного от возбуждения адмирала.

- И медведь мой. Чучело. Мичман один сделал в подарок на юбилей.

- Так, может, и контейнер тогда ваш? - тихо-тихо спросил Петенька, все еще боясь упустить такую удачу, такой счастливый случай, избавляющий человечество от скоропостижной и мучительной смерти.