В этом «ладно, иди» почувствовал Дима угрозу выстрела в спину.

В багажное отделение тем временем заехали чемоданы из Амстердама. Дима с Шамилем обошли их, но и тут все было чисто.

Уже выйдя из развозки, Дима остановился у кафе, раздумывая, а не посидеть ли ему тут с полчасика? Домой не хотелось. Там, на кухонном подоконнике, Валя поставила в рамке фотографию кота мурика, да еще черную полосочку бумаги внизу на уголок приклеила. Этот траур по мурику начинал действовать Диме на нервы. «Свихнулась она, что ли?» – думал он о жене.

В дом заходил с опаской. Однако Вали дома не оказалось. На кухонном столе в маленькой тарелке, прикрытой сверху эмалированной миской, лежали два еще теплых сырника. Чайник на плите тоже был теплый.

Дима развернул фотографию на подоконнике котом к окну и спокойно позавтракал. Выпил чаю.

Вспомнился ему разговор с начальником, интересовавшимся черным пластиковым чемоданом. Дима вдруг представил себе внезапный обыск у себя в доме и в гараже. Мысли застопорились от испуга.

Набрал по мобильному грузчика Бориса.

– Надо срочно встретиться, – сказал ему нервным голосом.

– Что, доктора нашел? – спросил тот.

– Хуже.

– могу вечером заехать.

– А раньше?

– Раньше никак, я же на работе.

Разговор не успокоил Диму. Он вытащил из тумбочки в коридоре две хозяйственные сумки. Пошел с ними в гараж. Переложил туда коробки с ампулами и принялся по пустому чемодану топориком бить. Думал, раскрошится он на мелкие кусочки, которые можно в кулек и в мусорный бак. Однако пластик «Смарт-кейса» оказался крепким. Топорик оставлял на нем где дырки, а где вмятины, но большего вреда принести чемодану он был не в силах. Бросив это занятие, Дима вернулся в дом. Ложиться спать ему не хотелось.

Снова присел на кухне. Написал жене записку: «Валя! Я пошел искать Мурика». Вытащил из рамки фотографию кота и сунул ее во внутренний карман пиджака.

На улице морозный воздух взбодрил Диму, однако усталость от ночной смены лежала тяжелым грузом на плечах. От этого и бодрость его была какой-то подавленной.

Но решение было принято, и отступать от него Дима не собирался. Сегодня он купит на птичьем рынке в Киеве точно такого же Мурика – за серого кота вряд ли кто-то захочет больше двадцати гривен. Купит, привезет, и пускай Валя ищет «10 отличий», как в старых журналах на предпоследней странице. Все серые коты одинаковы, все любят пожрать, а потому будут одинаково лежать в кухне под теплой батареей и следить влюбленными глазами за хозяйкой, готовящей пищу.

В маршрутке, ехавшей на Киев, было тепло, и радио «Шансон» пело гнусным голосом про «тетю Шуру из Тобольска». Усевшись в заднем ряду на мягкое сиденье, Дима задремал.

Киев. Улица Грушевского. Мариинский парк

Следующим утром весь Мариинский парк был покрыт снежным пухом. И на голых веточках деревьев он лежал, и на аллеях, создавая некую празднично-свадебную красоту.

Ира уже полчаса любовалась белизной снега и бирюзой невысокого дворца, проглядывавшегося за стволами деревьев. Этот дворец своим нежным цветом так подходил к ее новому пуховому платку. Впрочем, не новому, а свежепокрашенному. Он был настолько легким, ее платок, что даже не чувствовался, не давил, не ощущался. Зато тепло от него шло нежное. Тепло стекало по ее русым волосам. Стекало до плеч. Может, потому, что платок она завязывала так же, как когда-то на ней завязывала совсем другой платок мама, отправляя дочурку в сельскую школу. Тот платок был тоже серенький, мышиного цвета. А почему тоже? Нет, тот был мышиного цвета, этот тоже был мышиного цвета. А стал нежно-изумрудного! Легкая, опустошенная еще час назад грудь, почти не чувствовалась, не отвлекала на себя ее внимание. И Ирина продолжала радоваться пуховому платочку, словно он после перекраски стал теплее.

А в парке никого не было. Только старичок собачку выводил на несколько минут, а потом исчез. И Егор почему-то не появлялся. Он ведь должен со стороны дворца прийти. Так думала Ира, но мысли ее этим утром были неровные и непослушные. Ночью Яся просыпалась и плакала. И Ира поделилась с ней материнским молоком. Чуть-чуть. Яся так и заснула снова, не выпуская сосок из ротика. Пришлось Ире осторожненько пальчиком ротик дочурке открыть и высвободить зажатый сосок. И в маршрутке, ехавшей по темной Житомирской трассе, подремать не удалось. Водитель Вася делился своей радостью с охранником киевской стройки, сидящим обычно сразу за водительским сиденьем. У Васи, видите ли, счастье. Жена вернулась. Он ей сначала оплеуху влепил, а потом уже расцеловал и сказал, что зла на нее не держит. Говорил он об этом с гордостью, но гордость свою полностью не договаривал. А Ира не дура, знала, что он хочет охраннику сказать: «Я-то лучше того непьющего сварщика оказался, раз она вернулась!»

Ира с закрытыми глазами ехала, но уши заткнуть было нечем. Потому все услышанное смешалось с ее мыслями и с воспоминаниями о недавнем сне без картинки, но с голосом. И теперь, когда Ира пыталась тот голос вспомнить, то слышала голос водителя Васи. И слова о том, что «он вернется», произнесенные в воображении Иры голосом Васи, не звучали ни серьезно, ни убедительно. Вообще не звучали.

«может, он в том гастрономчике кофе пьет?» – подумала Ира.

Огляделась еще разок по сторонам. По-прежнему никого.

Гастрономчик нашла легко. Подошла к высокому прилавку, за которым пряталась совсем молоденькая блондинка в красном жакетике.

– Три в одном, – по памяти произнесла Ира.

– «маккофе» или «Якобс»?

– «маккофе».

С горячим пластмассовым стаканчиком в руке отошла к витрине и стала рассматривать проходящих мимо гастронома людей. И вдруг увидела свою начальницу, у которой получала в молочной кухне деньги. Испуганно отшатнулась. Кофе выплеснулся из стаканчика. Обжег пальцы.

«Все-таки чужая я здесь, – подумала Ира. – Никому я здесь не нужная. Только молоко мое какой-то малыш пьет… Увидеть бы его!»

Не было у Ирины к этому неизвестному малышу никаких чувств – ни добрых, ни сердитых. Было лишь одно любопытство. Хотелось узнать: мальчик это или девочка и, если возможно, имя. Чтобы могла она, Ирина, даже просто мысленно сказать своей Ясе: «Извини, Ясечка, но это молоко Танечке или мишеньке важнее!»

– А, вот вы где! – прозвучал за спиной приятный знакомый баритон.

Обернулась. Улыбнулась Егору.

Он на часы посмотрел.

– Допивайте! Через пять минут можно будет хороший кофе выпить!

От плохо скрытой радости Ирина свой «маккофе» одним глотком допила и посмотрела на Егора снизу вверх, как прилежная пионерка, полностью доверяющая своему пионервожатому.

Хороший кофе, как выяснилось, варили в двух шагах от уже знакомого Ирине гастрономчика.

В кафе было тепло и уютно. Единственным неудобством для Ирины оказалось то, что пальто и платок надо было снимать. Она так и замерла между столиком и вешалкой, на которую Егор уже пристроил свое длинное кожаное пальто.

– Да садитесь вы так, лишь бы вам было удобно! – сказал он, заметив растерянность девушки.

Ее глаза выразили благодарность. Она расстегнула свое пальто и платок ослабила, а потом сдвинула его назад так, что он лег ей на плечи и превратился в нежно-изумрудную шаль.

– Где вы нашли такую красоту? – спросил Егор.

Ирина усмехнулась. Рассказывать о том, что любую одежду можно перекрасить и носить, как новую, ей не хотелось. Особенно ему, сидящему в дорогом темном костюме с бордовым галстуком на белой рубашке.

Подошла девушка в белом передничке.

– Два «американо» и… – Егор обернулся к Ирине. – По коньячку?

– Мне нельзя.

– Тогда по пирожному! – Егор возвратил свой взгляд на молоденькую официантку. – Какие у вас сегодня самые свежие?

– У нас все свежие! Возьмите «Тирамису»!

– Хорошо. Два!

Девушка отошла.

– Так вы совсем не пьете? – В голосе Егора прозвучало немного обидное для Ирины удивление.