– Эй, дай гривну! – прошептал остановившийся перед ней бородатый бомж в облезлом драповом пальто серого цвета и в ботинках без шнурков. – Мне холодно!

Ира полезла в карман. Достала мелочь, отсчитала гривну и высыпала ее в протянутую руку бомжа.

– Хорошо! – сказал он ей вместо «спасибо» и, оглянувшись, направился к женщине в дорогой дубленке, только что зашедшей в этот маленький гастрономчик.

Ирине тоже стало холодно. Она допила кофе и решила вернуться в тепло ее молочной кухни.

Входная дверь была открыта, и Ирина вошла, но ее тут же оттеснили двое мужчин в одинаковых синих куртках, занесшие внутрь большой металлический бидон. Они пронесли его по коридору и, открыв двойные двери, которыми этот коридор заканчивался, исчезли в другом коридоре, намного более роскошном, в котором на полу лежала ковровая дорожка, а на стенах висели картины. Что было изображено на этих картинах, Ира не успела рассмотреть. Двойные двери сомкнулись синхронно. Любопытство заморозило взгляд Ирины на этих дверях. Она-то думала, что там просто какой-то кабинет или, может, актовый зал, как в школе.

– Ирочка, на плите еще каша осталась, – ласково произнесла нянечка Вера. – Раздевайся, проходи!

Ира кивнула, не сводя глаз с двойных деревянных дверей.

– А что там, за теми дверьми? – спросила она уже на кухоньке, оглядываясь на нянечку Веру, наливавшую ей в миску овсянку.

– Туда клиенты и клиентки приходят с центрального входа. Врач-консультант в кабинете принимает. Прежний врач-консультант китайцем был, а нынешний, говорят, из Москвы приехал, – прошептала пожилая нянечка. – Мы тут – кухонные. Нам туда нельзя. Сразу выгонят!

Ира с пониманием кивнула. А как только стала кашу овсяную есть, так тепло и уютно ей снова стало, что все вопросы, и заданные, и не заданные, улетучились куда-то. Да и слух у нее тут же словно опрокинулся, как граненый стакан. Внутренним стал. И услышала она, как во рту овсянка прожевывается, как молоко в груди прибывает, как сердце громко и уверенно стучит.

Киев. Улица Рейтарская. Квартира номер 10

А зима продолжала быть мягкой и ненавязчивой. Снежок то выпадет, то растает из-за какого-то непонятного теплого дыхания ветра и тут же снова замерзнет, превратившись в гололед. И тогда уже ступаешь по неровному тротуару осторожно, и ждешь нового снега, чтобы припорошил он скользкую дорожку.

Семен уехал с самого утра, затемно. Обещал вернуться к пяти. Вероника с утра сходила за продуктами. Потратила часок на телефонный разговор со своей знакомой Танечкой. Узнала много о ее новом, уже третьем, муже, который был, оказывается, на три года младше Танечки, но, по ее словам, отличался удивительным жизненным опытом. Что подразумевала Танечка под «жизненным опытом», Вероника решила узнать при личной встрече, о которой они, кстати, в конце телефонной беседы и договорились.

А время никуда в этот день не спешило. И снежок то падал, то останавливался. И, вспомнив от нечего делать о полезности свежего воздуха, Вероника вышла прогуляться. Но, будучи в хорошем настроении, отправилась не к задней массивной стенке Софиевского монастыря-заповедника, а к углу трех кафе – к пересечению Стрелецкой и Ярославова Вала.

Там она и стала свидетельницей сценки, которую ни трагической, ни комической не назовешь.

Элегантно одетая женщина лет пятидесяти, в песцовой шубе до пят и в благородных сапогах, в одной руке держала молоток, а в другой – небольшой траурный венок из сосновых веток, украшенный несколькими искусственными розами и черной лентой с надписью серебристыми буквами. Между женщиной и стенкой углового кафе стоял парень в джинсах и темной куртке. Было ему на вид лет восемнадцать. Взгляд напуганный, выражение лица такое же. Он что-то говорил женщине, несуразно жестикулируя.

Красивое своею строгостью черт лицо женщины выражало недоумение и гнев. Вероника кожей почувствовала, что ей непременно надо стать рядом с женщиной и поддержать ее, независимо от сути спора.

Стоило Веронике остановиться рядом, как вся суть спора стала ясна, как летний день.

– Его здесь убили, а этот сопляк не дает мне венок на гвоздь повесить! – проговорила дама в песцовой шубе прямо в лицо Веронике. – Вы представляете! Вон, на Рейтарской, возле кафе «Двери», машину взорвали, и венок уже лет пять висит, никому не мешает!

– Это частная собственность, – бормотал парень, переводя взгляд с дамы с венком и молотком в руках на Веронику и обратно.

– А если б тут твоего отца убили, – спокойно спросила Вероника, пригвоздив парня к стенке холодным взглядом.

– Да при чем тут мой отец! – неуверенно возразил парень. – Это же кафе, сюда клиенты ходят!

– Мой муж тоже к вам ходил! – сказала дама в шубе и поджала нижнюю губу, словно хотела выразить свое пренебрежение к этому ничего из себя не представляющему молодому человеку.

– Идите к директору и договаривайтесь, а я здесь ни при чем! Мне сказали убрать венок, и все! Я ведь только охранник…

– У моего мужа сорок таких охранников, – рассердилась Вероника. – Я ему скажу…

– Не надо, – спокойно проговорила Веронике дама в шубе. – Где твой директор? – обратилась она к парню.

– Там, – он показал взглядом на кафе.

– Подержите! – дама протянула Веронике венок и молоток.

– Пошли! – скомандовала она парню.

И они вдвоем зашли в кафе. А Вероника осталась стоять на тротуаре, припорошенном снегом. Она заметила в стене дома вбитый гвоздь. Повесила на него венок, а молоток прислонила ручкой к стене внизу. Теперь стоять было удобнее.

Дама в шубе вышла минут пять спустя. Первым делом поправила висевший чуть косо венок. Подняла молоток с тротуара.

– Договорилась, – сказала спокойным голосом. – На выходные буду снимать, а в будни они его трогать не будут…

– Пойдемте ко мне, кофе выпьем, – предложила Вероника. – Я тут рядом живу.

Аэропорт «Борисполь»

Смена Димы оканчивалась в девять утра. Ночь прошла спокойно. Пассажиры в эту смену все как один оказались законопослушными, так что сколько Шамиль ни принюхивался, а радостью его глаза ни разу не засветились. Грузчиков Бориса и Жени ночью в аэропорту тоже не было – их смены не совпали с Диминой.

«Оно и к лучшему, – думал Дима, поглядывая на часы и одновременно вспоминая о черном пластиковом чемодане, лежащем у него в гараже. – Выбросить бы его к чертям, да и забыть обо всем!»

Оставался еще один рейс. Потом передача смены коллеге с собакой и развозка – аэропортовский автобус, доставляющий уставших тружеников ночной смены по домам.

– Коваленко! – донеслось вдруг из карманной рации. – Зайдите к начальнику таможни!

– Иду! – ответил в черную «мыльницу» Дима и озадаченно посмотрел на Шамиля.

– Сидеть! – приказал овчарке и отправился к начальству.

Начальник встретил его кивком головы и холодным взглядом. Он сидел за рабочим столом, крутил в руках свои очки со слегка затемненными стеклами. Монитор с клавиатурой был сдвинут на край стола по правую его руку, а несколько папок бумаг – по левую.

– Двенадцатого утром твоя смена была?

– Да, – ответил Дима.

– Какой-нибудь багаж по нашей линии задерживался?

– Кажется, нет, – Дима напрягся и старался держать лицо неподвижным, чтобы случайно не вызвать подозрения начальства. – Если что-то было, должно быть задокументировано… – Он кивнул на компьютер.

– Один чемоданчик, – начальник вытащил из-под папки лист бумаги с текстом, надел на нос очки и зачитал: – Черный, пластиковый, фирмы «Смарт-кейс», – опять снял очки и возвратил свой холодный взгляд на кинолога. – Прошел регистрацию на утренний рейс на Вену, но до аэропорта назначения не долетел. Припоминай!

Дима отрицательно замотал головой.

– Выемки багажа в ту смену точно не было, – более твердо произнес он.

– Ясно! Значит, грузчиков работа! Ну ладно, иди! – выдохнул начальник.