– Здесь, – тихо сказал Крис, завидев первую укрепленную в лишайниках узкую площадку.

Таксист послушно нажал на тормоза.

– Иди сюда, – Крис протянул руку Игорьку и потянул за собой, зная, что сила Древа лишила его маски и Игорек теперь видит настоящее, истинное его лицо.

Дверца открылась и хлопнула, сбитая ветром. Крис взялся пальцами за излом коры, чувствуя тепло и пульсацию, и поволок за собой Игорька, у которого глаза стали, как те самые звезды, о которых он рассказывал днем.

Холодный ветер принес запах льда и океана, а потом – особый, лесной запах густого мха. На площадке зажегся синий круглый огонек. Огонек вспыхнул и в зависшей над пропастью машине – водитель закурил.

Нахватался, с неудовольствием подумал Крис, только людям может такое в голову взбрести…

Он в последний раз подтянул за собой Игорька и вытащил его на площадку, окутанного белым дымом развевающихся длинных волос.

– По сторонам не смотри, – сказал Крис, разворачиваясь лицом так, чтобы ветер вновь собрал его волосы в тугой, высоко забранный хвост. – Там нечего уже смотреть… Иди вперед. Первая дверь – твоя.

Игорек кивнул и замешкался на секунду – съежился в своей куртке, спрятал руки в карманы.

– Спасибо.

– Иди.

В последний раз мелькнули в полутьме сияющие глаза-звезды Игорька, а потом огонек услужливо повел его в глубину ствола, где, как помнил Крис, царило запустение и беспорядок: лежалая листва, почерневшее золото, битое стекло и дочиста обглоданные кости.

Оставшись один, Крис присел на край площадки. Под его ногами расстилался закругленный у боков мир, край которого уже золотило где-то солнце, а середину поливали холодные настойчивые дожди.

Подняться повыше – и мир станет таким, каким изображают его на древних картах – блюдом, в котором расставлены кочки лесов и лоскутки полей, камни городов и лужицы морей, синева неба, как узорное покрывало, ляжет рядом, а сбоку подкрадется с красным выпуклым глазом волк…

Огонек за спиной погас. Крис поднялся, раскинул руки и шагнул вниз, в пропасть. Рядом мелькнула беззвучная черная тень, вытянувшаяся в гибкое хищное тело. Тень подхватила Криса, оттолкнулась сильными лапами и вдруг обняла его теплым, пропахшим бензином салоном старенького такси.

– Домой? – спросил таксист.

– Да, – ответил Крис и закрыл глаза.

Северный ветер петлял по улицам с наглостью и стремительностью подвыпившего юнкера. Кайдо устал за ним гоняться. Шипя от злости, он кусал то язык – вполне человеческий, но раздвоенный, то пальцы, и без того мятые и обескровленные. Ветер не давался ему в руки – ему, прирожденным умением которого было искать, находить и настигать.

СколНет, умнейший поисковик из когда-либо созданных, был бессилен против неведомой перевернутой Справедливости.

Память Кайдо не могла предложить разгадки – всем им, когда-то лихо спрыгнувшим на землю с ветвей Древа, долгая однообразная жизнь стерла самые ранние и самые яркие впечатления.

Иногда Кайдо казалось, что он так и родился в пыльной квартирке, вылупился из яйца на грязном матрасе, раскидал по углам острую чешую и сразу же кинулся по чьему-то следу. Крис на вопрос о своем появлении на земле ответил бы примерно тем же самым, с небольшими лишь поправками. Разница между ним и Кайдо была – Кайдо не помнил почти ничего, Крис почти ничего не хотел помнить.

Лучше всех прошлое помнили таксисты и проводники. Первые по причине профессии, вторые потому, что торчали на самом гребне Запределья и невольно питались его памятью.

К таксистам Кайдо обращаться не стал – много чести. В жизни он с этими балбесами не связывался и связываться не собирался. Пришлось топать к гребню Запределья, и топать самым длинным путем – через городские коммуникации, натыкаясь на заржавленные трубы и вентили, среди смрада нечистот и то и дело выплывающих из тьмы остатков древней кладки.

В таких местах Кайдо останавливался отдышаться. Старинные стены дышали густым паром, который Кайдо хватал кусками, набивая им жадные легкие.

Где-то в глубинах шахт мелькали то беленькие кости, то в плесень разъехавшиеся кожаные диваны, то слипшиеся груды карт, бумаг и журналов. Не было такого места на земле, куда люди не сунули бы свой нос и не оставили бы следов пребывания.

Потому проводники и не селились в городах. Люди их интересовали только в одном виде – мертвом. Живые не ценились ни в грош. Кайдо проводников недолюбливал – перед каждым отчитайся, сообщи, что, да как, да почему… Правила в блокнотиках, сургучные печати на коробках с куклами. Почти всех констрикторов эта бюрократия угнетала – не тот характер.

И все-таки ходить к ним было необходимо. Никто, кроме проводников, не знал больше, чем все СколНеты, вместе взятые.

Кайдо наметил себе цель – узкий разлом в конце коридора, освещенного лампами в утяжке проволочных сетей. Для человека – просто тень, для Кайдо – вход.

– Срежу, – вслух сказал Кайдо, хотя и знал, чем дело может кончиться. На всякий случай проверил – вынул из кармана колоду карт и потянул наугад. Глянул лишь мельком: в полумраке тускло светился частокол клинков. Девятка мечей.

– Нууу… – протянул Кайдо. – Где наша не пропадала.

И ринулся в черный разлом. Его сразу подхватил ледяной плотный поток – словно оказался в многомиллионном косяке рыб, только вместо чешуйчатых телец плыли вытянутые холодные руки, головы, впалые и раздутые животы, сведенные запястья, твердые колени и хилые шеи. Ни воздуха, ни света здесь не было. Поток двигался медленно, влекомый судорожно сокращающимся коридором, свитым из колец гигантской глотки. Кайдо распихал в стороны мокрые затылки и оторванные предплечья, наступил тяжелым ботинком на чью-то выгнутую спину и умудрился подняться над потоком.

Это дело такое: чуть помедлил – и хана тебе. Даже ему, видавшему виды, на секунду стало жутко, а в тусклых глазах, собравшихся в лягушечью икру на поверхности потока, ужаса было столько, что он выплескивался наружу, заливая мешанину плоти черной нефтяной пленкой.

– Соображают же чего-то… – пробормотал Кайдо, крепко сжимая в кармане свою колоду. – Сопрут еще…

В конце тоннеля горел свет. Деловитые сильные руки появлялись и подхватывали то ступню, то ухо. Сноровистые, словно руки хирурга, они бесстрастно разделяли куски тел, раскладывая их по тазам. Руки размером были с человеческие, но чем дальше стремился поток, тем больше они становились, а свет превращался в нестерпимый.

Длинные артистичные пальцы помедлили, выбирая, и прихватили Кайдо за спину, сразу же ставшую ватной, неживой. Ватное ощущение покатило по ногам и рукам, а рот стянуло было суровой ниткой – девять мечей, подумал Кайдо, засыпая. Девять мечей…

– Это всего лишь ты…

Коридора не было. И потока не было. Маленькая комнатка, сложенная из бревнышек неправильным пятиугольником, освещена оказалась тускло, всего лишь парой свечей. С дубового стола свисали хвостики сургучных печатей. Там стояла кружка с чем-то дымным и лежали горстки разноцветных пуговиц, разложенных очень аккуратно и обдуманно.

Чугунный заслон накрепко закрывал жерло старинной печи, а под ней валялись безглазые, еще с крепко зашитыми ртами тряпичные куклы.

– Попей, – сказал Кельше, кивая на кружку, и Кайдо быстро стащил ее со стола и жадно выглотал горький прозрачный настой.

– Ты глаза-то свои где потерял? – спросил он, переводя дыхание. – Чуть матрешку из меня не слепил…

– Глаза… – Кельше завел к потолку собственные, матовые, с лунным блеском.

Ему-то здесь прятаться ни к чему, мельком подумал Кайдо, разминая задеревеневшую спину. Запределье охраняет.

– Вот они, – сказал Кельше и выудил из глубокого кармана кожаного забрызганного кровью фартука две светло-голубые пуговицы. – Ума не приложу, куда он мог деться… – И Кельше осмотрелся так, словно объект поисков должен был находиться прямо за его спиной.