Вспомнив о гибели Лайоша и победе турок под Мохачем, Карл поморщился, словно от приступа подагры. Да уж, король Франциск и султан Сулейман та еще подагра для императора Карла Габсбурга!
В прошлом году турки не смогли взять Вену случайно, если бы не погода, существенно сократившая время возможного пребывания турецких войск под Веной, едва ли городу удалось бы выстоять, хотя оборонялись защитники достойно. Никто не сомневался, что летом турки вернутся, и тогда… Что тогда, распылять силы, защищая австрийские земли? Этим непременно воспользуется Франциск, которого едва ли угомонит даже женитьба, Элеонора не из тех женщин, что способны взять мужа в руки и заставить выполнять свои клятвенные обещания. Франциска не остановят два юных сына в плену: отдал их взамен себя, не усомнившись, уверен, что наследники и без того найдутся. Удивительно, но папа римский не спешил осуждать французского короля за столь неприглядное поведение.
Что этакому стоит ударить в спину, пока Карл будет воевать с Сулейманом?
А еще Реформация, которую сегодня трогать рано, а послезавтра может быть поздно.
Между несколькими бедами Карлу предстояло выбрать меньшую и не ошибиться, потому что ошибка могла стать роковой.
Ни ему, ни султану Сулейману противостояние, в которое их фактически вверг беспутный француз, не было нужно, в этом Карл убежден. Но и отступить император тоже не мог. Оставалось договориться, как бы нелепо такая договоренность ни выглядела, хотя бы на время договориться, чтобы принять свои меры и против султана, и против Франциска, чтоб ему! Сулейман первым шаг навстречу не сделает, турок уже громко объявил, что прогулялся до стен Вены только ради того, чтобы показать, кто на этой земле хозяин. Если Габсбурги не поймут, придется показать еще.
Вот в этом Европа не сомневалась, даже сторонники Лютера, кричавшие раньше о том, что турки – наказание европейцам за грехи, и наказание заслуженное, теперь прикусили языки и принялись сетовать на чинимые османской кавалерией неприятности. Европе бы после разгрома венгров турками под Мохачем опомниться и объединиться, но не тут-то было, сидели по своим углам, стенали и со страхом ожидали следующего прихода нехристей.
С Сулейманом надо договариваться, но как?! Не может же император Священной Римской империи, совсем недавно смеявшийся над союзом Лилии и Полумесяца, заключать договор с представителем этого Полумесяца, это означало бы потерять собственное лицо. И с Франциском не договоришься, ему верить нельзя.
Мысли ходили и ходили по кругу: король Франциск, султан Сулейман, Реформация и единство Европы… решение не находилось, вернее, оно было, но не устраивало Карла, и император просто пытался найти другое, в глубине души понимая, что это невозможно.
За окном совсем стемнело, оплывшие свечи отражались в стекле, освещая не столько комнату, сколько фигуру самого Карла.
Внизу послышался шум: наконец вернулся Фердинанд. Король и его спутники спешивались, смеялись, обмениваясь шутками, явно не вполне приличными… Карл поморщился: ну что у них всех в голове за мусор? Почему никто не желает внести свою лепту в объединение Европы, а от него только и ждут денег? Все ждут: родственники, правители, целые герцогства, простой люд, даже враги…
Карл хмыкнул: Франциска можно бы подкупить, а вот Сулеймана не подкупишь, он богат, очень богат, богаче самого Карла, к тому же погрязшего в немыслимых долгах. Но молодой император верил, что сумеет и расплатиться с огромным долгом, и противостоять врагам, и проучить беспутного французского родственника (пусть только попробует не жениться!), и объединить Европу под своей рукой, твердой и справедливой. Все сможет, сколько бы сил и времени на это ни понадобилось. Ему тридцать, сил пока много, время есть.
– Скажите королю Фердинанду, что я хочу с ним поговорить. Срочно. Сейчас.
Паж попятился, кланяясь. Это испанский паж, он умел соблюдать правила, в Германии такого не умеют, да и в Вене пока не научились. Следует признать, что обучены при французском дворе, беспутный Франциск легко подхватывал все, что украшало его быт. Мысль о короле Франциске портила Карлу настроение, но он додумал и даже пробормотал:
– Король-рыцарь… Этот пустобрех, не имеющий понятия о правилах чести и ответственности за свои слова, не знающий, что такое слово держать, смеет называть себя рыцарем!
В комнату стремительно вошел младший брат Карла. Фердинанд очень походил на старшего – тот же рост, стать, каштановые волосы – наследие их отца Филиппа Красивого, те же чуть странные глаза от их матери Хуаны Безумной, и главное – оттопыренная нижняя губа и выступающая челюсть Габсбургов, тоже отцовское наследие.
– С кем ты разговариваешь, Карл, сам с собой?
– Фердинанд, ты должен предложить мирное соглашение туркам.
Карл не любил предисловий, на них просто не было времени, всегда в движении, всегда занятый и решительный, он предпочитал и говорить так же – прямо и без реверансов. Подумалось, что это тоже лучше, чем у болтуна Франциска.
– Что?! Я не ослышался?! Ты предлагаешь мне иметь дело с теми, кто бесславно удалился из-под стен Вены, не в силах ее взять?!
– Не кричи, – поморщился Карл. – Если этого не сделать, то Сулейман летом снова приведет своих янычар под стены Вены, и на сей раз погода может благоприятствовать ему, а не мешать. К тому же султан обязательно учтет ошибки, а Австрия и без того разорена.
– Карл, я не понимаю, ты боишься Сулеймана? Испугался возвращения турок и, вместо того чтобы говорить о нападении на них, ведешь речь о договоре?
– Мне нужно время, – почти зарычал Карл. – Нельзя разрываться на два фронта, нельзя серьезно воевать с Сулейманом, пока не угомонился проклятый Франциск. Он же способен нанести удар в спину.
– Зря ты его после Павии не удавил.
Карл поморщился, Фердинанд всего на три года младше его, но какой-то ребячливый. Братьям судьба дарила короны щедрой рукой, у старшего их целых девять, но и младший из братьев тоже не обижен. Карл добровольно выделил ему немало земель из дедова наследства, в том числе Верхнюю и Нижнюю Австрию, правда, сначала убедившись, что Фердинанд вообще способен править. И жена Фердинанда Анна Ягеллонская принесла ему новые короны, она была наследницей своего брата, короля Чехии и Венгрии Лайоша, погибшего в битве с турками под Мохачем и по молодости лет не оставившего потомства. Богемский сейм послушно выбрал Фердинанда королем, Моравия признала его и Анну государями по праву наследования, а вот венгры заартачились.
И сейчас это создавало немалые проблемы.
Большая часть Венгрии, если честно, почти вся находилась под пятой турок, но Сулейман не стал превращать ее в свою провинцию, просто поставил там своего правителя – Яноша Запольяи, которого «по совету» османского султана выбрали королем Венгрии местные магнаты. По законам Венгрии они имели на это право. Запольяи был одним из немногих, кто не вышел на мохачское поле и не сложил там голову.
Те земли, что остались под Габсбургами, Запольяи, конечно, не признали. И теперь у Венгрии были сразу два короля – Янош Запольяи и Фердинанд Габсбург. У Запольяи большая часть земель и Буда, зато у Фердинанда Вена, которую турки не смогли взять летом. Вернутся? Наверное, но до лета еще есть время, можно собрать силы, если поможет деньгами старший брат.
Фердинанд смотрел на задумчиво вышагивающего по комнате Карла и начинал понимать, что не поможет. Карла можно понять, у него на ногах гирей висит Франциск, а еще Реформация; одно неверное движение, и Европа вспыхнет, как сухой валежник от факела. Но теперь, когда турки после неудачи под стенами Вены основательно потрепали уже не войска в поле, а мирных жителей, выбивая из тех содержание, даже самые ярые крикуны вроде Мартина Лютера прикусили языки, вернее, начали стенать, что божье наказание в виде разоряющих округу нехристей слишком уж суровое. А может, оно и вовсе не божье?
Карлу это помогало мало…
